Жуков – жертва хрущевской интриги
Не всем нравилось всевластие Хрущева. В 1957 году девять из одиннадцати членов Президиума ЦК решили укротить Никиту Сергеевича. Ему бы по-хорошему уйти в отставку. Но он воспротивился этому и антихрущевскую группу, в которую входили Молотов, Коганович, Маленков, Булганин… обозвал антипартийной и, с помощью подоспевших к нему подхалимов, исключил из партии и выслал из Москвы. Так Хрущев расправился с теми, кто помогал ему войти в большую жизнь и перед кем он еще вчера заискивал и разыгрывал из себя шута.
В этой истории ему помог министр обороны маршал Жуков. В трудную минуту Хрущев бросился к нему и, роняя слезы, молил: "Георгий, помоги. Я тебе этого никогда не забуду".
Георгий Константинович, можно сказать, грудью встал на защиту Никиты Сергеевича. Он сказал, что не допустит его отставки и, если нужно будет, обратится к армии.
Взбунтовавшиеся члены Президиума ЦК, не желая обострять обстановку, смирились. Хрущев одержал победу. Гроза миновала и он, как и обещал, вспомнил о маршале Жукове. В знак "благодарности" Хрущев измазал его грязью, обвинил в бонапартизме, в желании учинить дворцовый переворот, в нескромности и прочих смертных грехах. Георгия Константиновича сняли с поста министра обороны и отправили на пенсию. Полководец, не проигравший ни одного сражения в смертельной схватке с фашистскими полчищами, защитивший Москву, Ленинград и взявший штурмом Берлин, пал жертвой хрущевских интриг.
Все это было сделано по-иезуитски. Хрущев отправил Георгия Константиновича в Белград с дипломатической миссией для установления дружеских отношений с Тито, а сам тем временем предпринял меры, порочащие маршала. В срочном порядке было созвано внеочередное заседание Президиума ЦК, на котором принято решение провести по всей стране собрания партийного актива военного ведомства. На собраниях Жукова обвиняли в нарушении партийных норм, узурпации власти в войсках, насаждении в армии культа своей личности, принижении значения партийно-воспитательной работы.
Находясь в Белграде, Жуков даже не подозревал о том какая встреча готовится ему на Родине. Узнал он об этом от генерал-лейтенанта Штеменко, начальника Главного разведывательного управления, который под большим секретом (Хрущев запретил кому-либо сообщать Жукову о творимой над ним расправе) сообщил о происходящих событиях в столице и по всей стране. Георгий Константинович поспешил в Москву. Но было уже поздно. Никита Сергеевич перекрыл маршалу все дороги к наступлению и защите, оклеветав его по всем направлениям.
На второй день после возвращения маршала в Москву был созван пленум ЦК. Над полководцем состоялся суд скорый и неправый. Такого поражения Жуков не знал никогда. Он не мог находиться рядом с теми, кто его предал, и под торжествующим взглядом Хрущева покинул зал.
Тайны "секретного" доклада
У каждого человека есть свой звездный час – время, когда он достигает желаемого. Хрущев считал своим звездным часом XX съезд партии, состоявшийся в 1956 году, где он выступил с докладом "О культе личности".
Это был первый съезд после смерти Сталина. Хрущев впервые почувствовал себя свободным и раскованным, свобода придавала ему смелости, всю работу съезда он взял в свои руки. Он открывал съезд, делал доклад– два доклада – и он же закрывал его– такого не было в практике проведения съездов. Во время прений он перебивал выступающих (такое также было впервые), бросал реплики, сыпал шутки-прибаутки, которые не всегда были уместны, но делегаты принимали их доброжелательно.
Правда, Никита Сергеевич понимал – его поведение не нравилось членам Президиума, но это его не смущало. "Ничего, – думал он, – пусть привыкают. Они еще не знают, какой я приготовил сюрприз".
Став Первым секретарем правящей коммунистической партии, Никита Сергеевич сразу же ощутил свое всевластие и свою исключительность, теперь те, перед кем он еще вчера заискивал и унижался, становились как бы его подданными. Он никого не считал равным себе. К Сталину, который никогда не принимал его всерьез (Хрущев это чувствовал интуитивно), а однажды даже назвал придурком, у него был особый счет. Тогда Никита Сергеевич сделал вид, что не обиделся, а вот сейчас, когда он сам взобрался на вершину власти, в его душе зрела злоба. Он ненавидел Сталина и жаждал с ним поквитаться.
Сразу же после смерти Сталина соратники стали поговаривать, что при его жизни они много делали не то и не так, а просто старались угодить своему патрону – и, естественно, натворили много всякой всячины, которая рано или поздно вскроется. Лучше всего обойти острые углы, касающиеся их лично, и всю вину свалить на покойного вождя. Ему, мол, теперь все равно, а нам жить, и нужно быть белыми и пушистыми. Так мало-помалу родилась мысль о культе личности Сталина. Первым об этом заговорил Берия. Эту идею подхватили Маленков и Хрущев. Обсуждали ее в узком кругу и не выносили, как говорится, сор из избы, учитывая, что в создании культа личности они играли довольно неприглядную роль и не раз и не два вводили Сталина в заблуждение. После долгих взвешиваний "за" и "против" решили хорошо подготовиться к этому вопросу, а потом обсудить его на пленуме.
С таким решением согласился и Никита Сергеевич. Однако он был, что называется, себе на уме. Он понимал, что, разоблачая культ личности, можно приписать все свои прегрешения Сталину, отомстив ему за свое низкопоклонство и одновременно приумножить политический капитал. Словом, одним выстрелом, как говорится, убить двух зайцев. Не откладывая дело в долгий ящик, он втайне поручил секретарю ЦК КПСС Петру Поспелову подготовить доклад о культе личности Сталина.
Петр Николаевич привлек к работе еще группу доверенных лиц. Никита Сергеевич лично следил за подбором материалов, делал замечания и соответствующие надиктовки. Попытки Поспелова вставить что-то положительное о Сталине он сразу же пресекал.
– Это все всем известно, – говорил он, – ищите факты злоупотреблений и тут же подсказывал, где их можно найти.
Работа была не из приятных: что-то находили, что-то искажали, что-то подтасовывали. Наконец, доклад удовлетворил Никиту Сергеевича. Он его отпечатал в строжайшей тайне от своих соратников, размножил в тридцати экземплярах, спрятал их в сейфе, а один экземпляр принес домой. Он не доверял членам Президиума, а хотел посоветоваться с женой.
– Вот, – сказал он, – посмотри, оцени и скажи, что ты думаешь по этому поводу.
Нина Петровна была политически лучше подготовлена, чем Никита Сергеевич. Еще в начале двадцатых годов, когда Хрущев активно поддерживал троцкистскую платформу "46", она преподавала политэкономию в окружной партийной школе в Юзовке и одновременно вела занятия на рабфаке, где учился и Никита Сергеевич. Вернее, не учился, а числился. Занятия он практически не посещал, а любил поболтать с друзьями-приятелями в коридоре или в пустующей аудитории о всякой всячине, но больше всего о политике. Причем, он всегда говорил с такой самоуверенностью, что невольно создавалось впечатление, что он-де был самый главный в той или иной ситуации и именно он, а ни кто другой, принимал самое главное, нужное и правильное решение.
Нине Петровне нравился этот бойкий, но бестолковый парень. Она видела его безграмотность и пыталась помочь. Однако Хрущев не ладил с наукой. К знаниям у него не было никакой тяги. Читал он с горем пополам, с грамматикой было еще хуже. Рабфак он так и не закончил. Но зато без памяти влюбился в молодую и умную учительницу. В 1924 году они вступили в гражданский брак, который так и остался незарегистрированным.
До встречи с Ниной Петровной Кухарчук Никита Сергеевич был женат дважды. Первая жена умерла, оставив ему двух детей – Леонида и Юлю, а со второй как-то не сложилась семейная жизнь. Нина Петровна стала последней и неизменной спутницей Никиты Сергеевича. Она была дочерью богатых крестьян из Западной Украины. Родилась в деревне Васильево в провинции Холм (Хельм) в той части Польши, которая до революции входила в состав Российской империи. Училась в Люблине, затем в Хельне. Хорошо владела русским, польским и украинским (родным) языками. В 1920 году вступила в партию. Училась в Московском университете. В Донбасс ее направили в составе комиссии для проведения чистки в рядах РКП(б). Нина Петровна оказывала стабилизирующее воздействие на своего взбалмошного и импульсивного мужа.
Правда, в последние годы ей это уже не удавалось. Чем выше поднимался Хрущев по партийной линии, тем меньше прислушивался к советам жены. Не удалось ей убедить Никиту Сергеевича повременить с докладом о культе личности.
– Сталин пользуется большой любовью в народе, – сказала она, – тебя не поймут.
Этим замечанием она только подлила масла в огонь.
– А что такое Сталин! – взвился Никита Сергеевич, – все Сталин, Сталин, а я что, по-твоему, пустое место.
Никита Сергеевич еще долго возмущался, но Нина Петровна осталась при своем мнении. Она была уверена, что Президиум не позволит ему выступить с таким докладом. Однако она просчиталась. Сразу же после съезда Хрущев решил покрасоваться перед женой.
– Все. Я уничтожил (он придал своему голосу сарказм) усатого вождя всех народов, – сказал он. – Я не дам ему покоя и на том свете, а на этом его будут проклинать.
Нина Петровна с тревогой взглянула на Никиту Сергеевича, а он стал сбивчиво объяснять, как ему удалось обойти всех членов Президиума. Но из всего сказанного она поняла, что он ни с кем не согласовывал свой доклад.
Только спустя годы ясность в это дело внес Каганович. В беседе с писателем Чуевым он рассказал, как Хрущев их всех обжульничал.