– Все это ляжет на плечи русского народа, – говорил Сталин, – ибо русский народ– великий народ… Русский народ – это добрый народ… У русского народа – ясный ум… Он словно рожден помогать другим нациям. Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена… в опасные времена… Он инициативен… У него стойкий характер… Он замечательный народ… У него есть цель… Потому ему и тяжелее, чем другим нациям… На него можно опереться в любой беде. Русский народ– неодолим, неисчерпаем…
Сталин хотел сказать что-то еще, но Коллонтай уже не было. Вместо нее подошел Баландин. Он молчал, но Иосиф Виссарионович видел, что он чем-то удручен. Потом вдруг вспомнил: Баландина посадили в тюрьму, как врага народа, а после его вмешательства отпустили. Вспомнил и подробности этой истории.
С приближением линии фронта стала реальной опасность налетов вражеской авиации на Москву. В Ставке Верховного Главнокомандования устроили военную игру по отражению атак воображаемых фашистских самолетов на столицу. Разыгранные варианты не убедили Сталина, что защита Москвы с воздуха надежно обеспечивается. Тогда он пригласил в кабинет наркома авиапромышленности Шахурина, первого замнаркома Дементьева, главкома ВВС Жигарева, его зама Петрова и авиаконструктора Яковлева. В кабинете он сказал им:
– Людей нет, кому поручишь… Людей не хватает…
Когда речь зашла о людях, Дементьев заметил:
– Товарищ Сталин, вот уже больше месяца, как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но уверены, что он не враг. Он нужен в наркомате – руководство двигателестроением очень ослаблено. Просим вас рассмотреть это дело.
Сталин согласился. – Хорошо, – сказал он, – посмотрим. Может быть за ним и нет ничего… Очень возможно… И такое бывает…
Баландина освободили. А через несколько дней Сталин спросил Дементьева:
– Ну как Баландин?
– Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.
– Да, зря посадили, – Сталин чувствовал какую-то
неловкость, связанную с этой историей и попытался объяснить Дементьеву:
– Толковый человек, – сказал он, – хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, – вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов – мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат – говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК – говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом – оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невиновных погубил.
– Беззаконие творилось за моей спиной, – сказал он Баландину, – были такие сволочи, что карьеру себе на этом делали. Но и я виноват– не мог их всех распознать.
Баландин ничего не сказал и направился к выходу.
…Сталин вдруг вспомнил, что в столовой его ждет жена. Ему неимоверно тяжело было оторвать голову от подушки. Руки и ноги были свинцово-тяжелыми и непослушными. Но он собрал все силы и поднялся. Кружилась голова, но Иосиф Виссарионович приказал себе идти и, преодолевая неимоверную боль во всем теле, направился в столовую, зажег свет, достал часы, чтобы узнать время и, теряя сознание, упал на ковер возле стола.
Свидетели и участники преступления
Первым обнаружил Сталина в таком состоянии помощник коменданта кунцевской дачи Петр Лозгачев.
Однако прежде чем говорить, в каком состоянии находился Иосиф Виссарионович, вернемся к событиям, когда Берия, Хрущев, Маленков и Булганин, гостившие у Сталина, ушли домой. По свидетельству охраны и соратников, это произошло в пятом часу утра первого марта.
– Сталин, – вспоминал Хрущев, – как обычно пошел проводить нас. Он много шутил, замахнулся вроде бы пальцем и ткнул меня в живот, назвав Микиткой.
Следовательно, в пятом часу первого марта Сталин был жив, здоров, "много шутил". Так говорил Хрущев.
Впрочем, верить ему на слово – чрезвычайно опасное дело. Он всегда врал много и без зазрения совести.
После ухода гостей, по свидетельству Петра Лозгачева, "прикрепленный полковник Хрусталев закрыл двери". И здесь началось непонятное. Почему-то Хрусталев сказал, ссылаясь на Сталина, что охрана может ложиться спать.
Говорил это Иосиф Виссарионович или не говорил, об этом никто и никогда не узнает. Забегая вперед, скажу: вскоре после смерти Сталина, крепкий и сильный полковник Хрусталев умер от неизвестной болезни. Это очень похоже на устранение киллера после того, как он выполнил поставленную задачу.
Охранники очень обрадовались такому распоряжению и отправились спать.
– Проспали до 10 часов утра, – говорил Лозгачев. – Что делал Хрусталев с пяти часов утра до 10, мы не знаем. В 10 часов утра его сменил другой прикрепленный– М. Старостин. В это же время произошла и суточная смена личной охраны Сталина. Обычно Иосиф Виссарионович вставал в 10–11 часов, а я смотрю – стрелки часов уже сошлись на цифре 12, а движения в комнатах Сталина нет.
Здесь в самый раз, по мнению здравомыслящих людей, забить тревогу и выяснить: почему Сталин не подавал признаков жизни. Однако охрана этого не сделала. Почему?
– В 16 часов, – продолжал Лозгачев, – Старостин собирает охрану и задает вопрос: что будем делать? Сидим в служебном кабинете и думаем: что же делать?
Согласитесь, что это очень странная ситуация: охраняемый человек исчез. Во всяком случае, неизвестно, что с ним произошло, а охрана сидит и гадает, что делать? Только в 22 часа 30 минут, когда пришла почта, Лозгачев (это была его обязанность) понес ее Сталину. Он осмотрел одну комнату, вторую, заглянул в ванную, но Сталина нигде не было. Нашел он его, как уже говорилось выше, в малой столовой.
– Тут же меня пронзила страшная мысль, – вспоминал Лозгачев, – покушение, отравление, инсульт. Я быстро подбежал к Иосифу Виссарионовичу и спросил: что с вами, товарищ Сталин? В ответ услышал "Дз" – и больше ничего. По домофону вызвал Старостина, Тукова и Бутусову. Мы перенесли Сталина в большой зал и укрыли пледом. Видно было, что он озяб в одной нижней солдатской рубашке.
Таким образом, если учесть, что обычно Сталин вставал в 11 часов, а его нашли в 22 часа 30 минут, то он по вине охраны пролежал 11 часов 30 минут.
Предположим, что это был не злой умысел, а объективные обстоятельства. Говорят, что Сталин не любил, когда к нему приходили без приглашения. Но для охраны в данном случае, это неоправдание. Она не могла и не должна была сидеть, сложа руки, не зная, что происходит с человеком, за жизнь которого отвечала головой.
Однако дальнейшее развитие событий, показывает, что в трагической кончине Иосифа Виссарионовича преступную роль сыграла не только охрана, но и соратники. Их поведение вообще не вписывается ни в какие рамки. Узнав о болезни Сталина, они не поспешили к нему на помощь, а повели себя как последние мерзавцы. Вот как это было:
– Увидев Сталина в бессознательном состоянии, – продолжал Петр Лозгачев, – мы срочно позвонили министру Государственной безопасности Игнатьеву. Он сказал Старостину, чтобы тот звонил Берии. Позвонили Маленкову и сообщили о тяжелом состоянии Сталина. В ответ Георгий Максимилианович пробормотал что-то невнятное и положил трубку. Через час позвонил сам Маленков и ответил Старостину, что Берию он не нашел и чтобы мы искали его сами. Но уже через час позвонил сам Берия и сказал: "О болезни товарища Сталина никому не звоните и не говорите". И так же мигом положил трубку.
В этих перезвонах между Игнатьевым, Маленковым, Берией и опять между охраной, Берией, Маленковым, когда больному Сталину требовалась срочная медицинская помощь, явно крылся злой умысел.
–.. Я остался один у постели больного, – рассказывал Лозгачев, – обида от беспомощности перехватывала горло, и душили слезы. А врачей все нет и нет. В три часа ночи приехали Берия и Маленков. Они вошли в зал к Сталину, который по-прежнему лежал под пледом. Встали поодаль, постояли минуты две, и Берия набросился на меня: "Что, Лозгачев, наводишь панику и шум? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Нас не тревожь и товарища Сталина не беспокой".
Когда он все это говорил, Сталин хрипел, болезнь душила его. Я пытался доказать, что он тяжело болен, а соратники повернулись и ушли. Это было явное предательство. Я снова остался один с больным Сталиным. Часы пробили 4,5,6,7 утра, а медпомощи и признаков не было.
В 7 часов 30 минут приехал Хрущев. По его поведению было заметно, что он в курсе происходящего.
Врачей, по воспоминаниям профессора А.П. Мясникова, "вызвали поздно вечером 2 марта 1953 года".
Таким образом, по вине охраны и соратников, больной Сталин находился более суток без медицинской помощи. Однако и прибывшие врачи работали под строго подозрительным присмотром Берии, что совершенно не стимулировало их (скажем мягко) к лечению больного.
В зале, где лежал Иосиф Виссарионович, было установлено круглосуточное дежурство членов Политбюро. Распределились попарно: Берия – Маленков, Каганович – Ворошилов, Хрущев – Булганин. Но это была уже почетно-пустая формальность, рассчитанная на публику. Сталину не нужна была эта показная забота. Он потерял сознание, началась кровавая рвота, остановился пульс, и он умер в 21 час 50 минут 5 марта 1953 года.