По уездному городу N ездит катафалк, по-новогоднему увешанный гирляндами и похоронными венками. В салоне труповозки, где не так давно распивали водочку и толковали о насущном, лежит гроб, а в гробу том — рэпер Хаски. Артист восстает из мертвых и бредет, спотыкаясь, по предпраздничной слякоти. В ушах затевается бит: «Трупье сердце стучит впотьмах, / Пот густеет, на хлеб хоть мажь».
Шизофренический делирий? Перформанс или беспощадный русский акционизм? Отчасти, быть может, но, в частности — ни туда и ни сюда. Это Кирилл Серебренников стучится в залы кинотеатров с новым фильмом. За время домашнего ареста (все же помнят то самое «дело по „Гоголь-центру“»?) режиссер театральный, вспомнил, что давно ему не подворачивалось возможности поютиться в шкуре режиссера-киношника. Тогда же, наверняка, Серебренников почитал Алексея Сальникова, а конкретнее «Петровы в гриппе и вокруг него» — самую уральскую из всех уральских книжек последних лет. Литературного вырожденца, написанного простым языком, но со сложной интонацией рассказывающего о том, как самая простая семья попадает в междумирье на границе Союза развалившегося и Союза разваливающегося.
По крайней мере, похожими эпитетами про «советское сердце тьмы» на Каннском кинофестивале экранизацию «Петровых» одаривала зарубежная пресса, снятая Серебренниковым за деньги Sony Pictures против самодержавия конъюнктурного заграничного артхауса. По итогу «Золотую пальмовую ветвь» увезти не удалось, зато техническая комиссия присудила профильную премию оператору Владиславу Опельянцу. Тоже событие: как-никак, в последний раз российского происхождения человек забирал этот приз аж в 1958 году. То был Сергей Урусевский, стоявший за киноаппаратом на съемках «Летят журавли» Михаила Калатозова.
Камера Опельянца в «Петровых» нестабильна: трясется, будто бы на взводе, дрожит от декабрьского холода, мечется из крайности в крайность и часто теряется во тьме подворотен, дабы ловко скрыть очередную монтажную склейку. Фильм Серебренникова держит ударный темп, подобно евнуху в караоке-клубе, уделяя целевое внимание хаотичным движениям актеров (хотя непрофессионалов тут тоже хватает) и чеканным длинным планам. Оператора носит от локации к локации, от таймлайна к таймлайну, как лихорадочного. А как тут не заболеешь, коли вся страна оказывается простужена? Да и в «стране» ли постановка вообще разворачивается?
Такой себе семьянин Петров едет на автобусе домой, где его не особо-то и ждут Петрова и Петров-младший: жена и сын соответственно. Герой кашляет и вытирает сопли, вслушиваясь в разговоры пенсионеров о том, кому на Руси жить хорошо и пулями какого калибра можно эту ситуацию сделать еще более радужной. Болезнь бьет по голове, в ушные раковины ударяют бредни случайных пассажиров, а утыканная колдобинами проезжая часть натурально оборачивается мифической рекой Стикс, когда в салон влезает Артюхин Игорь Дмитриевич (АИД по первым буквам инициалов). Представившись оперативником ФСБ, этот лысый громила вылавливает зазнобившего Петрова из ПАЗика и сажает в свой фургончик, где они начинают глушить спиртное, обсуждать былое, заглядывать в ненаступившее и путешествовать по галлюциногенной российской глубинке.
Вырисовывается параллель — развязная черная комедия «Страна ОЗ» Василия Сигарева. Деконструкция новогоднего кино, в рамках которой атмосфера праздника уплотняется за счет нецензурной лексики, юмора ниже пояса и вороха абсолютно неадекватных персонажей, совершающих абсолютно неадекватные поступки. Только вот проект Сигарева представляет собой хоть и вызывающую, но чересчур пропитанную буффонадой провокацию («смотрите, там Инна Чурикова говорит слово на букву „ Бэ “»). В «Петровых» по Серебренникову, наоборот, равно как и в оригинальных «Петровых» по Сальникову, смысловые ямы вырыты поглубже. В родном Чистилище, где библиотекарша режет маргиналов ножом, а писатель-неудачник пытается наложить на себя руки, надеясь на посмертную славу, нашлось место не только для едкостей.
Увлекательно-утомительный (особенно в последней трети, когда действие переносится из конца 90-х в 1977-й), фильм Кирилла Серебренникова гиперболизирует окружающее нас пространство, низводит его до уровня национальной страшилки. В черном-черном городе живет черный-черный человек с черными-черными глазами, заражающий близких потусторонним гриппом, от которого у людей крыша едет и ткань реального рвется под напором мрачного абсурда. В «Петровых» путешествуют во времени, в кадре между девятиэтажек вполне спокойно может летать НЛО, а сны становятся явью без намека на отрезвляющий пинок. «Петровы» непрерывным потоком коверкают Вселенную под Вивальди и Гегеля, сыгранных на баяне, задавая зрителю неудобные вопросы о том «как живем?», хотя правильнее будет обдумать слова «почему живем?»
Расстрелять двуличие в деловом костюме, шляться по воображаемому миру, что при ближайшем рассмотрении уверенно походит на провинциальные пейзажи из эстетских пабликов «ВКонтакте», попасть в Ад и не вернуться обратно. Ведь путь от работы до дома, от грязной автомастерской до сумрачной «панельки», оборачивается для помирающего от гриппа Петрова схождением в Преисподнюю. Или же нет? На заборах и стенах раскинуты подсказки: мелом накорябано «до свадьбы не доживешь», красным баллончиком выведено широкое «увы», а лозунг «победа коммунизма» из 1977 года трансформируется в «тебе ******» годов периферийных. Размытость старого и нового в разуме русского человека усиливается, а жгучий урбанистический кошмар и не думает отступать. Не успеет сеанс закончится, как многие зрители осознают, что они, как и Петровы, скоро также полезут в проржавевшие автобусы, также поведут детишек на инфернальный утренник в детском саду и, кто знает, будут смаковать мысли о «кровавой бане» на рабочем месте.
Сальников не оставлял ориентиров для перевода языка литературного в язык киноэкрана. По большому счету, задал настроение и обозначил фабулу, а Серебренников всю это многосложность переварил и выдал самого настоящего русского «Улисса». Похожи ведь: в книге Джойса ирландские мужики шли домой, и пока дорога под их ногами возникала, вокруг творился сюрреализм. Петров за время поездки домой обращается к пропащему детству, к диалогу с провожатым Подземного царства, метафорически и прямолинейно убивает в себе занудного графомана. По профессии он автослесарь, а на досуге малюет комиксы в качестве отдушины. И создается впечатление, что Петров все никак не может найти сюжет для своего рисованного шедевра, потому и мечется от спирта до асприна, от посиделок с пьяными академиками до вдруг ставших материальными грез. Рано или поздно грипп отпустит, сюжет найдется, и комикс допишется, но не сегодня и не сейчас. Пока Петров всех вокруг гриппом не заразит, что внутри кадра, что за его пределами, говорить о всеобщем спасении рано. Прочувствовать боль и только потом выразить «спасибо большое» Всевышнему «за все хорошее». И даже «за плохое». Порядок такой — не перепутайте.
«Стряхнуть дремоты с лежалых мышц, / Оставить погост, побежать как мышь / В рассветной неге под марш стрекоз, / В горбатом небе мурашки звезд».
