ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. ДЕНЬ ПОСВЯЩЕНИЯ
- Невероятно! Еще вчера я ни за что бы не поверила в это: сегодня вечером я стану бергинкой!
Всю дорогу домой я не могла успокоиться и постоянно выдавала восторженные восклицания, Фреки радостно повизгивал, разделяя мою радость. Наверное, я немного утомила Хельгу бурными эмоциями, и она оставила меня отдыхать в доме одну - сказала, что у нее важные дела до вечера, и попросила духовно подготовиться ко вступлению в орден. На мой вопрос, как именно я должна это делать, она пространно объяснила, что я могу послушать музыку, свое сердце или просто посидеть на свежем воздухе.
Я решила, что успею сделать и первое, и второе, и третье. Начала я с музыки и зарядила плеер диском с операми Вагнера. "Лоэнгрин" - это то, что сейчас надо. Самое любимое мое место в этой опере - свадебный хор. Слушать его можно бесконечно. Одновременно с музыкой я стала прислушиваться к своему сердцу: оно бесстрашно билось в предвкушении чего-то очень важного. Но в моей голове стало зарождаться сомнение, готова ли я посвятить свою жизнь защите несчастных людей? Совершенно понятно, что тех, кто нуждается в помощи, вокруг немерено . Взять к примеру моих подруг. У Оксанки, например, родители разводятся. Я-то уже пережила эту трагедию, но мам и папа, надо отдать им должное, старались, как могли, скрасить мою жизнь. Мам возила меня на каникулы, да и так, "в ущерб учению", как говорил папа, по морям и горнолыжным курортам. Папа проводил философские беседы с дочерью, страшно волнуясь за ее психику. В общем, как-то все вместе мы выкарабкались из сложной ситуации с минимальными потерями.
Но у Оксанки другая ситуация: ее отец сдернул из семьи, и ничья психика, кроме своей, его не волновала, а у ее матери не было ни возможности, ни сил развлекать дочь разнообразными впечатлениями. Приходилось отдуваться мне. Делала я это с радостью? Я бы так не сказала. Оксанка постоянно плакала, ныла, пропускала школу и собиралась найти олигарха, чтобы влюбиться в него и выскочить замуж. Это в двенадцать-то лет! Смешно, конечно, но меня все это раздражало. У Алины другая проблема - она уже влюбилась, но не в олигарха, а в Никиту из 7 А. И это была беда: Никита абсолютно не обращал на Алину внимания, что и не удивительно - мы его часто видели с одноклассницей красавицей Леной. Мне, как подруге, доставалось часто подтирать лужи Алининых слез и наблюдать сцены отчаяния.
Была еще Светка - вообще тяжелый случай. Кроме ее мамы и бабушки никто Светку красавицей не считал, но те крепко держали девчонку в этом заблуждении, и мне постоянно приходилось ставить ее на место, чтобы она потом сказала мне "спасибо". Доставляло мне все это удовольствие? Ну, уж нет!
А вот теперь, когда я стану бергинкой, придется всех утешать с открытым сердцем: припомнить беседы, что вел со мной умный папа, и как-то вытаскивать Оксанку, поддерживать надежду на взаимную любовь в Алине. Но вот как я буду помогать Светке справиться с повышенной самооценкой? Этого я вообще представить себе не могла - надо будет посоветоваться с Хельгой.
Тут я вдруг поняла, что изо всех подруг, наверное, хуже всего теперь приходится мне. Я же слепая! Если я такая вернусь домой, все меня будут жалеть и утешать, говорить : "ничего страшного, все пройдет!" или "бедненькая, как же ты теперь будешь жить?"
Да, противно. Может быть, хоть со своими проблемами не станут... Ой, меня опять понесло куда-то не туда. Наверняка бергинки должны помогать людям даже тогда, когда им и самим нелегко.
Видимо, о таких мыслях в голове говорила Хельга, когда предлагала прислушаться к своему сердцу. Удивительно, но когда я думала обо всем этом, мне показалось, что темнота вокруг меня вдруг стала не такой... плотной, что ли. Я усиленно заморгала, но все равно ничего не увидела. Чтобы проверить свои ощущения, я решила отправиться во двор. Почти не натыкаясь на окружающие предметы, и слыша внизу около своих ног частое дыхание Фреки, я вышла на свежий воздух. К моему разочарованию, темнота не отступала, но чувство небольшого "просветления" оставалось.
Устроившись на кресле с Фреки, я попыталась снова прислушаться к сердцу, вернее, к собственным мыслям. Они приняли вдруг не совсем приятное направление. Пусть я стану бергинкой и принесу какую-нибудь клятву. Наверняка смысл ее будет в помощи людям. А что я вообще могу дать этим самым людям? Да, если постараться, я могу их полюбить. Если очень постараться, полюбить всех, даже подругу мам тетю Лиду, хотя я ее терпеть не могу: шумит вечно, глупости всякие громко говорит, и дурно, как говорит папа, на мам влияет. Нет, придется ее полюбить по-настоящему! Бергинки уж точно всех любят по-христиански. Помочь? А чем я ей могу помочь? Я представила, что бергинки выдали мне, как всем в ордене, маленькую баночку с медом поэзии, и я вдруг читаю тете Лиде в тот момент, когда она громко смеется над собственной пошлой шуткой, какие-нибудь назидательные стихи, что-то вроде: "Ты не ржи как лошадь, это плохо очень". Меня разобрал смех от собственных стихов, наскоро сочиненных без помощи меда поэзии, и от того, что я представила лицо тети Лиды в этот торжественный момент. Они с мамой срочно вызовут мне врача. Защитила, называется!
Да что я вообще могу сказать умного? Без образования, без зрения, без...
Нет, я не о том думаю! Придется до вечера прекратить этим заниматься - вот стану бергинкой, тогда и подумаю.
Фреки спрыгнул и,стуча когтями, куда- то убежал - должно быть, испугался моего смеха. Но оказалось, у Фреки были на то другие причины.
- Ты громко смеяться сам один? - раздался где-то рядом знакомый голос.
Я вздрогнула от неожиданности - это был Генрих.
- Простить, Лизхен! Я не хотеть тебя пугать!
Наверно, это и есть дурацкое положение. Я рассердилась на парня, но тут же подумала, что злость несовместима с обликом бергинки, и взяла себя в руки. А стану-ка я благородной прямо сейчас!
- Ничего страшного, - миролюбиво ответила я. - Добрый день, друг мой!
Я чувствовала, как легко вхожу в роль бергинки, и мне эта роль начинала нравиться.
- Что привело тебя в столь ранний час?
Генрих молчал - наверное, я немного перебрала.
- Ты хотеть сказать что? - спросил примерно через минуту Генрих.
Со временем, видимо, вышла ошибка. Был вовсе не ранний час, а, скорее всего, самый разгар дня. Хельга не могла так просто оставить меня без обеда.
Не дождавшись моих объяснений, Генрих объяснил свое появление так:
- Хельга просить тебя есть со мной.
- Ты будешь меня сейчас кормить? - удивилась я и представила себе парня Генриха за плитой со сковородкой в руке. Интересно, как он выглядит?
Я чуть было спросил его "а ты какой?", но вспомнила реакцию Хельги на такой же вопрос и:
- Мне непросто общаться с человеком, не представляя себе его внешность. Не мог бы ты описать ее?
Наверное, Хельга была бы мной довольна.
- Ты спросить... Я понять! - обрадовался Генрих и объявил: Я есть красный.
- В смысле? Индеец, что ли?
- Я не понимать, что есть индеец. - Теперь он расстроился.
- А! Ты - рыжий, - догадалась я.
Вот это новость! Общалась с человеком и не подозревала, что он такой вот оригинальный.
- Это ничего, - проявила я сочувствие, находя в себе доброту бергинки. - У меня в школе тоже есть такой мальчик, как ты, его Гена зовут. Его даже никто не дразнит.
Крепкий Гена давно разъяснил в нашей школе всем мальчикам, что его цвет волос самый красивый на свете, а девочки, наблюдавшие, как проходит разъяснение, быстро запомнили сами.
- Ты меня утешать? - засмеялся неблагодарный Людвиг. - Я не иметь несчастье от волос.
- Так мы будем с тобой есть? - поспешила я сменить тему после неудачной защиты. - Мне, честно говоря, уже хочется.
- Да, да! - Генрих зашумел, опрокинув легкое плетеное кресло - наверное, резко вскочил с него. - Я гулять нас в ресторан.
Вот это новость: я пойду в ресторан! В своей зрячей жизни мне нравилось ходить с мам питаться в разные места. Мам не любила готовить, и мы частенько где-нибудь обедали или ужинали. Правда, сейчас, когда я не вижу, ничего интересного это не предвещает. Мне нравилось разглядывать интерьеры ресторанов и кафе, красиво украшенные блюда на тарелках. Теперь все сведется к простому поглощению пищи, но по привычке кое-какую радость я все-таки испытала.
- В нем красиво? - расспрашивала я Генриха по дороге.
- Ресторан есть ... - Генрих, похоже, забыл слово.
- Шикарный? - подсказала я, вспоминая самый лучший ресторан, в котором мне довелось побывать. - Там круглые столы, покрытые белыми скатертями, большие люстры, официанты в черных костюмах?
- Нет! - испуганно возразил Генрих. - Нет большие люстры, нет! Там открытый место и... Это называться слово "просто". Там очень красивый вид на озеро, Лизхен! Очень! Может видеть замок сестра Людвиг на другой берег, далеко Альпы, плавать лебеди...
Генрих все это вкусно описывал, а я чуть не плакала. Может, он хотел, как лучше? Если я останусь слепой, люди постоянно будут забываться и говорить в моем присутствии о красоте мира. Мне привыкать к этому или каждый раз злиться? И как, интересно, вела бы себя слепая бергинка? Надо спросить у Хельги, знает ли она о слепых бергинках.
Парень, должно быть, заметил смену моего настроения:
- Лизхен, не надо грусть. Все есть очень хорошо!
Зачем он все это мне говорит? Скорее всего, ресторан этот только тем и славиться, что оттуда открывается прекрасный вид. Зачем мне туда? Лучше бы заказали домой пиццу, если Хельга ничего не оставила. И что "есть очень хорошо". Во мне закипало раздражение, но я с ним мужественно боролась и даже смогла выдавить улыбку для Генриха.
Пройдя недолгой дорогой, мы оказались, судя по голосам, в многолюдном месте. Генрих сделал заказ, и, пока мы ждали, я молчала. Злость на Генриха с его озерами, горами и ресторанами, совсем прошла, и я думала, о том, что он, наверное, неплохой парень, и вскоре мне предстоит вообще всех любить, прощать и, если повезет, спасать.
- Генрих, - позвала я его и улыбнулась.
- Все о кей? - обрадовался он. - Я заказать рыбу из озера. Здесь вкусный рыба.
Час от часу не легче: я не люблю рыбу! Снова пришлось поработать над собой: я буду есть рыбу, я не могу обидеть доброго Генриха. Я героически продолжала улыбаться. Бергинки, я иду к вам!
К счастью, рыба действительно оказалась очень вкусной, а десерт, который подали после нее, и вовсе был " божий", как назвал его Генрих, имея в виду, наверное, "божественный".
Я размякла, окончательно стала доброй и призналась Генриху:
- Знаешь, а я сегодня стану бергинкой.
- Кто? - переспросил Генрих.
- Я же, я! Хельга сама предложила мне вступить в их орден!
- О, Лизхен! Я поздравлять! Это очень большой честь! Мы большой друг бергинки!
"Мы"? Кто "мы", рыжие, что ли? Кого он, интересно, имеет в виду, говоря "мы"? Или опять ошибся - называет себя во множественном числе?
- О, здесь плыть очень красивый лебедь! - воскликнул Генрих.
- Где? - по оставшейся от зрячей жизни привычке я закрутила головой.
- Он здесь, плыть мимо в озеро. Вода совсем призрачный и... у ней на ноге кольцо.
Генрих сказал "призрачный" вместо "прозрачный" и произнес слово "ноге" с ударением на первом слоге, и мне стало смешно, но потом смысл сказанного им заставил меня страшно заволноваться.
- Кольцо? Но ведь это же Бергдис! Почему она здесь сейчас? Она же должна быть там, где кресты, и не сейчас, а вечером!
Я ляпнула это и прикусила язык. Кровь прилила к моему лицу, и оно наверняка стало предательски красным. Надо же так было вляпаться! Хельга мне русским языком сказала, что этот большая тайна бергинок! Но ведь Генрих назвался "большим другом", да и меня Хельга кому попало не доверила бы. Но может ли он знать про Бергдис? Надо срочно уводить разговор в другую сторону.
- Я хочу домой! - заявила я и поднялась со стула. - Расскажи мне что-нибудь о Людвиге. Про замок Берг, например.
По дороге домой Генрих, как всегда с трудом подбирая слова, но с большим старанием принялся рассказывать о замке.
Вскоре он остановил меня и заявил, что перед нами - ворота замка. Какое - то время мы стояли, и я узнала, когда и кем он был построен, как Людвиг впервые встретился здесь с Вагнером, как чудил в замке - велел построить на крыше бассейн, где в одиночестве рассекал на лодке, пока не протекла крыша.
Я его уже почти не слушала - переживала свой провал, - и уловила лишь то, что, даже если я и смогла бы, то не увидела замок и внутри, как снаружи, - он закрыт для посещений, потому что там и сейчас живут потомки баварских королей.
Потом мы двинулись дальше, и Генрих, поддерживая меня за руку, описывал интерьеры замка. В тот момент, когда я, уже страшно уставшая, хотела спросить его, как он сам-то попал внутрь запретного замка, Генрих сказал:
- Мы есть дома.
Мужские голоса я узнала: разговаривали нибелунги - сосед Альберт и его друг басовитый Макс. Они, видимо, стояли рядом со своим домом и при нашем появлении приветливо поздоровались. Генрих им ответил, как давним знакомым, я тоже промямлила "Грюсс Готт". Генрих остановился (я, само собой, тоже) и мягко подтолкнул меня вперед. Он бросил мужчинам какую-то фразу, и мы, судя по топоту и сопению Фреки, вошли во двор.
Парень довел меня до садового кресла и сказал:
- Лизхен, я есть прощаться. Скоро быть Хельга, а я есть спешить.
Я едва успела поблагодарить Генриха за обед, как он зашагал на выход.
#книга #книги #литература #рассказы #фэнтези #писатель #писательство