Я не знаю, удалось ли тебе пережить то, что сейчас переживаю я, ты, человек, которому случилось это прочитать. Я вот, задаю вопрос и первый раз, не знаю, как на него ответить. Знаешь это чувство, когда ты смотришь на то, что осталось от тебя, и в груди сжимает так сильно, будто ты попал под гидравлический пресс. Только впереди не смерть, что было бы слишком лёгким исходом, нет, впереди ещё много времени для борьбы с собой. Я не уверен, что с годами, люди становятся лучше, ведь мы не вино, ни коньяк, максимум дешевле пойло, которое настоялось и начинает отдавать дерьмом под конец бутылки. А ты? Ты. Ты помнишь каким ты был раньше? Помнишь когда ты улыбался искренне в последний раз? Или смеялся до слез? Или вообще пускал слезу от радости? Помнишь? Как ты светился? Я поделюсь с тобой кое-чем сокровенным, святым, если так угодно. Я просто не знаю, как по другому описать детство. Лето, деревня. Тебе всего лет 7, 8. До школы ещё далеко. И ты, ты просыпаешься где-то в 9, на втором этаже маленького деревянного дома, просыпаешься от того, что солнце соседней крыши уже проникло в твою комнату, в твою голову, в твою душу. И совсем не собирается уходить. Ведь тогда, тогда не было причин для печали, только дед с бабушкой, блины на завтрак, с вареньем, самый лучший, как кажется в мире друг, велосипед, и огромная горка, как кажется, с которой так хочется съехать, и ты думаешь, что в этот раз, ты точно не будешь ждать на тормоза, ты точно в этот раз не испугаешься шума ветра. И ты, ты едешь, едешь вниз сломя голову, не замечаешь как колесо попадает в колею, падаешь, приходишь домой весь грязный, исцарапанный, где тебя ждёт мама, охает, ругается, но все равно заливает тебя зелёнкой, а ты, как настоящий мужчина терпишь, терпишь до последнего, пока маса, с громкими вздохами и бурчанием, обеззараживает твои раны. Только вот, тебе уже не 7, и даже не 8, нет того дома. Да и солнце, честно говоря, давно уже не живёт у тебя в животе. Нет уже того дома, нет уже ни друга, ни велосипеда, да и гигантская гора, кажется всего лишь обычной дорогой. Только вот раны остались, но зелёнкой их уже не зальешь, ведь раны то остались, только остались они не на теле, а там, куда даже если захочешь, не заберешься. А что осталось? Остался только зверёк внутри тебя, который корчится при каждом громком звуке, и скребётся, скребётся по твоим ранам, которые, без зелёнки, на никак не хотят заживать. Ты можешь петь, ты можешь рыдать, ты можешь медитировать, якобы отказаться от чувств, но зверёк все скребёт, его не интересуют твои заморочки, не интересует твоя вера, твой статус, твое положение. А он скребёт, скребёт, потому что уже много лет не видел то солнце, которое ты и не заметил, как потерял. Он хочет его увидеть, хочет выбраться наружу, тебе кажется, вот вот, уже чуть чуть и он прогрызет тебя насквозь, превратит твою душу в месиво, но нет, на то он нам и дан, этот зверь, чтобы не забывали, какими были. Чтобы нашли в себе тот момент, где потеряли этот комок света, чтобы вернули обратно, в себя. Но только вот, возвращать, уже нечего.