Оказывается, директор был на какой-то пьянке, проходившей на эсминце «Верный», напился, стрелял там из пушек по Вашингтону и кто-то подсунул ему кладовщика. Кто, зачем и почему он не помнит. Помнит только, что разговор был в гальюне, эхо помнит гулкое. Помнит, упал два раза. Больше ничего не помнит. Но раз «слово купеческое» дал... Так и появился у нас Иван Николаевич. У директора каждый раз портилось настроение, когда он этого кладовщика видел. И нормальное слово «кладовщик» стало связываться у него с неприятным словом «кладбище».
Обращаться в службу безопасности он опасался – неудобно было перед тем, кого он не помнил, но кто его просил. Вдруг слушок дойдет. А вот меня, как связанного по работе с материалами и складом и не вызывающего подозрений, попросил приглядеть за «кладовщиком».
Вернувшись на рабочее место, я сразу сел писать заявление по собственному желанию – «Уважаемый Юрий Михайлович, Ваш звонок очень важен для нас, однако…» Потом подумал – а что ты теряешь? Ну, походишь за этим Иван Николаевичем. Чего он тебе сделает? А директор может премию выпишет, а может даже… и не выпишет. Честно говоря, бухгалтерия надоела мне, а тут есть повод отвлечься. Я достал новую прошлогоднюю записную книжку. Открыл её и красивыми буквами написал «Операция «Кладовщик». Потом подумал, что название операции слишком откровенно. Выдрал листок и написал – «Операция «Неизвестный». Что дальше писать я не знал и начал грызть ручку.
«Колосов!» обратилась ко мне Лидия Ивановна. Эта Лидия вечно не вовремя. Она начинала меня раздражать…
Поймали как то партизаны бухгалтершу, да не простую, а главную! Ну, куда её? Что она умеет? Считать, да учитывать. Командир говорит – «Ну пускай учетом занимается». И началось. Получить ленту для пулемета - очередь, получить мыло для постирушек – сдай обмылок. После боя бойцы не оружие чистят, а какие-то отчеты шкрябают при свете костра. «Нет, так дело не пойдет» - решил геройский командир, покрутил ус и решил её немцам подкинуть. Когда её уводили, она все кричала, что бы они не трогали, какой-то предыдущий отчетный период!
И пропала. Долго про неё никто не слышал. А тут пошли партизаны эшелоны под откос пускать. Смотрят из кустов - на путях стоит дородная женщина к груди «Журнал учета» прижимает, а правую руку с ручкой вверх подняла и машет. Паровоз ход сбавил и прямо перед ней остановился. Вылез немецкий офицер, ругается, на чем свет стоит, пистолетом размахивает, а она подошла к нему и журналом трясет. Смотрят партизаны, пошли они вдоль эшелона танки на платформах считать. «Айнс, цвай, драй, фир, фюнф…» Сбились, главбухша к голове эшелона вернулась, офицер за ней бежит ноги на камнях подворачивает, фуражка слетела, ветром её понесло, он ловить. Матерится. Насилу догнал в потемках. Опять считать начали. Потом документы достали. Машинист фонарь принес. Он ей что-то пистолетом в документы тычет, объясняет. Она «Нихт» и все тут. Какую-то бумагу на просвет смотрят, печать черная, а должна быть, наверное, синяя. Долго спорили. Потом офицер плюнул, сказал «швайне» и в кабину залез. Паровоз гудок дал и попятился. Видать недостача или пересортица. Так она эшелонов пять назад в Фатерлянд вернула.
«Колосов! По какому вопросу вас вызывал директор?» Лидия вернула меня в реальность.
Я посмотрел на грудь в кружавчиках и ответил – «Он спрашивал меня о кинофильмах». Где-то заплакал мышонок. В космической тишине он впервые услышал, как бьется его сердце и испугался.
«Что?»
С ужасом я понял, что правду сказать не могу, а похоже наврать еще не придумал. Я затравлено огляделся вокруг. Бабы натянули поводки, готовые выполнить любую команду Главной. «Пожар, пожар… « прошептал я и выбежал из комнаты.
Вечером дома я насыпал Лохматому сухого корма и пригласил на кухню обсудить, создавшееся положение.
«Влип, очкарик» - сказал Лохматый.
«Ничего не влип»
«Теперь твоя Лидия пристанет, как репей к хвосту». И он крутнулся на месте пытаясь поймать себя за хвост.
Лохматый был прав. Неприятности начались еще до встречи с таинственным «кладовщиком».
Сложное это дело быть «ищейкой» думал я, ложась спать. Что бы на моем месте сделали бы Камбербэтч и Ватсон?
К постели подошел Лохматый и спросил – «слушай, тебе же один тапок, объективно, уже ни к чему?»
«Ни к чему, ни к чему» - ответил я, размышляя о своем.
«Вот, и я так подумал»