Как в первые годы жизни ребенок воспринимает звуки и обращенные к нему слова, какие факторы на это влияют и почему мы очень похоже разговариваем с детьми, домашними животными и возлюбленными? Поговорили об этом с Мариной Калашниковой, лингвистом и психологом, которая сейчас работает в Бакском центре языка и мозга (Испания) и исследует психологию раннего языкового развития.
— Как по-научному называют сюсюканье с детьми?
— В англоязычной среде есть много терминов для этого явления. Наиболее распространенный — это «baby talk» (дословно — «язык детей»), но более точный — «infant-directed speech» (речь, обращенная к детям младшего возраста); есть даже и научный термин — «регистр общения с детьми». Еще эту манеру речи называют parental language («родительский язык»), что не очень правильно, ведь с детьми так говорят не только родители, но и практически все, кто их окружает.
Вообще существуют разные языковые регистры, потому что люди хорошо умеют приспосабливать речь к потребностям аудитории. Например, «speech-in-noise» («речь в шуме») — это когда вы оказываетесь, например, на очень шумной вечеринке. Или еще другие регистры — когда разговариваете с иностранцами, с домашними животными и так далее.
— До какого возраста ребенка мы используем вот такую особенную речь?
— Обычно здесь подразумеваются первые два года жизни ребенка. Вообще же по мере его взросления меняется и то, как мы с ним общаемся. Поэтому в науке иногда встречаются более детальные термины: «toddler-directed speech» — речь, ориентированная на ясельников, уже начавших ходить детей; или, например, «children-directed speech» — речь, ориентированная на детей постарше, примерно до пяти лет. Таким образом, в целом мы всегда продолжаем говорить с ребенком как-то по-особенному.
— А когда мы переходим уже на нормальную, взрослую речь в общении с ребенком?
— Такой стереотипный родительский язык — когда мы разговариваем в игривой манере, c излишней интонацией — присутствует обычно до пятилетнего возраста ребенка. К пяти годам дети уже довольно опытные в том, как они говорят и как используют родной язык, так что к этому времени родители уже меньше используют подобную речь.
— Как именно вы проводите исследование с совсем маленькими детьми?
— У нас есть лаборатория, предназначенная именно для исследований с участием младенцев — конечно же, с разрешения их родителей. Все наши испытания можно разделить на три группы по предмету анализа: взаимодействие ребенка с родителем (interaction), поведение ребенка (infant’s behavior) и активность детского мозга (brain activity).
Чтобы изучить взаимодействие ребенка со взрослыми, мы просим его родителей вести себя естественно — например поиграть с ним, почитать ему книжку — записываем их в этот момент на аудио и видео и затем интерпретируем эти данные. Другой предмет исследования — поведение ребенка: мы наблюдаем, как во время эксперимента меняется его реакция на стимулы из окружающей среды. Показываем на экране разные картинки (которые подбираем в зависимости от предмета изучения) и записываем, сколько времени ребенок смотрит на каждую из них.
И наконец, активность мозга — здесь мы используем методы, которые применяются и в психологии для взрослых, например электроэнцефалографию, с помощью которой регистрируем электрическую активность мозга, или функциональную спектроскопию, которая показывает изменение уровня кислорода в крови в мозге. Все эти методы абсолютно неинвазивны и безопасны — мы размещаем на детях датчики, и им не нужно ничего делать. Мы их развлекаем игрушками, пока они сидят с мамой, папой или другими членами семьи.
— К каким результатам вы уже успели прийти?
— Мы изучали, в какой степени активность мозга младенца синхронизируется с внешним речевым сигналом. У каждой же фразы есть своя частота, и оказалось, что во время общения она соответствует частоте ритмической активности мозга. Тут надо пояснить про частоты. Речь — это ритмичный сигнал. У каждого языка есть свои ритмы: например, японский звучит совсем не так, как французский, и оба эти языка звучат совсем не похоже на английский. У них разная грамматика, порядок слов, звуки и другие специфические характеризующие элементы. Частоты — это нечто вроде временной шкалы, на которой передается эта информация.
Например, интонация соответствует медленной шкале времени, она проходит через все предложение. Еще есть слоги — они гораздо быстрее: чтобы произнести один слог, требуется около 500 миллисекунд. А дальше есть и гораздо, гораздо более быстрые изменения — например изменение каждого звука, то есть буквы в слоге. Если слог длится 500 миллисекунд, то изменение буквы будет составлять половину этой величины. Это и есть частоты, по которым реализовывается звуковой сигнал и на которых работают наши нейроны.
Чтобы мы могли понимать речь, эти две частоты — в мозге и во внешнем источнике, — должны синхронизироваться. Это максимально упрощенное объяснение, конечно же, потому что речевой сигнал — очень сложная конструкция. До последнего времени никто не анализировал эту синхронизацию именно у младенцев. Мы решили изучить это на семимесячных младенцах — в этом возрасте дети пока не знают своего родного языка, у них нет словаря, но они могут знать пару слов, например «мама» и «папа», свое имя, но не более того.
И вот мы записали, как их мозг реагировал на два разных типа речи: на речь, обращенную к ребенку, так называемый baby talk, и обычную речь. И обнаружили, что, как и у взрослых, у детей происходила синхронизация частоты звукового сигнала и ритмической активности мозга. И эта синхронизация была более эффективной, когда младенцы слышали направленную на них речь, а не обычную речь. Младенцы все еще осваивают язык, учатся, и вот эта излишне эмоциональная манера речи помогает им определить, какая информация направлена на них, а какая нет.
А что касается синхронизации — приведу пример из жизни взрослых: представьте себе, что вы находитесь на очень шумной вечеринке и слышите все разговоры, которые происходят вокруг вас. И все же, если вы сосредоточитесь на одном человеке, на одном разговоре, вы будете очень хорошо понимать его, а все остальное игнорировать и отсеивать. И вот этот процесс налицо: мы синхронизируемся с той речью, которая актуальна для нас в данный момент.
— Есть ли какие-то другие регистры речи, которые имеют похожие характеристики, что и речь, направленная на детей?
— Да, например, речь, направленная на домашних животных. Высокий звук и излишнее интонирование дают эмоционально положительно заряженную речь, радость, которую мы стремимся передать ребенку. Некоторые исследования даже показали, что чисто статистически разницы в показателях — в речи, ориентированной на детей, и в речи, ориентированной на животных, — нет. Однако в отличие от речи, обращенной к домашним животным, baby talk подразумевает какие-то лингвистические особенности: мы упрощаем грамматику или используем определенные слова, таким образом бессознательно пытаемся помочь малышу в изучении языка. Этого всего мы, конечно же, не делаем с домашними животными.
Еще один регистр, созвучный речи, направленной на детей, — это речь, направленная на возлюбленного. Мы так же ласково и тепло говорим с тем, кого любим, используем определенные слова и интонации. И самое любопытное во всех этих случаях то, что мы все это делаем бессознательно. Вы не останавливаетесь и не задумываетесь, что это ребенок или собачка и было бы хорошо их потискать, — просто моментально подстраиваетесь под ситуацию.
— Но почему мы все-таки говорим во всех этих случаях именно так, а не иначе? Этому есть научное объяснение?
— Существует много исследований в этой области, и интонация (то есть повышение и понижение тона голоса) — наиболее изученная характеристика. Сейчас ученые сходятся на том, что, когда мы играем голосом, мы делаем это для того, чтобы привлекать внимание ребенка и еще чтобы он учился языку. Еще одна характеристика родительского языка, которую я уже упоминала, — излишне акцентированные звуки. Разговаривая с детьми, мы склонны удлинять гласные и произносить их более громко, утрировать, а это все характеристики ясной, понятной речи. Ну и, в конце концов, это несет положительную эмоцию, так мы стремимся звучать теплее. Это какие-то из акустических свойств речи, но коммуникация сама по себе намного более мультимодальна и сложна, чем просто набор звуков. Мы же еще используем мимику: поднимаем брови, больше открываем глаза, много улыбаемся, прикасаемся к детям — и они на это очень чутко реагируют.
— Еще я слышала, что благодаря такой речи ребенок чувствует себя в большей безопасности.
— Да-да. Мы в своих исследованиях тоже пришли к такому выводу пару лет назад, когда пытались понять, какие изменения в голосовом тракте (полость, в которой формируются звуки. — Прим. ред.) способствуют изменениям в звуковом сигнале. И обнаружили, что в общении с детьми мы поднимаем гортань и таким образом как бы уменьшаем этот тракт. Мы можем и по-другому менять высоту звука, но бессознательно выбираем именно этот конкретный способ. Думаю, это отражает эволюционную адаптацию: когда вы говорите с ребенком, вы хотите звучать так, как будто вы физически меньше, так как это делает вас в некотором смысле менее пугающим. Представьте, например, что вы слышите тоненький звук, который издает маленькое животное как раз благодаря его небольшому голосовому тракту, — даже если вы это животное не видите, по голосу вы можете определить, что оно не представляет для вас никакой опасности.
— А есть ли какая-то информация о культурных различиях в подобной манере речи? Во всех ли культурах она существует?
— Обычно, описывая родительскую речь, мы склонны говорить, что она универсальна. На самом же деле мы еще не изучили достаточное количество языков, чтобы утверждать это окончательно. Да, в большинстве языков этот регистр встречается. Но, например, в общинах некоторых народов вообще не принято обращаться к детям, пока они не научатся говорить. Или, скажем, с младенцами говорят шепотом: такой вид коммуникации зарегистрирован у народа майя.
— А что будет, если родитель не будет общаться со своим ребенком в этом регистре?
— Существует определенная корреляция между тем, насколько хорошо развивается язык вашего ребенка, и тем, как часто родители говорят с ним, вне зависимости от того, как они это делают. Сбой же в коммуникации между ребенком и родителем мы обычно наблюдали в тех случаях, когда у родителей есть какие-то эмоциональные расстройства. Например, если у родителя послеродовая депрессия — есть много подобных задокументированных случаев, — это может повлиять на дальнейшее развитие речи младенца. В связи с этим мы пытаемся разработать способы, как помочь таким родителям наладить контакт. Если мы поймем, какого рода сбои происходят в коммуникации, то, может быть, можно будет не только лечить депрессию, но еще и точечно работать над взаимодействием с ребенком.