Я выпрямилась во весь свой маленький рост и сделала глубокий вдох. Выбора не было. Придется идти. – Дай мне сначала проверить, – сказала я. Взобравшись наверх, я осмотрелась и не увидела ничего, кроме травы, пока не взглянула налево и не заметила офицера, стоявшего в нескольких футах от стены. – Тихо, – шепнула я Каллуму и спрыгнула с мягким стуком. Офицер повернулся. Каллум приземлился рядом со мной, и мы побежали. Вокруг царила тишина. Офицер либо был мятежником, либо решил не суетиться из-за пары полоумных детишек, прокравшихся из рико в трущобы. Все казалось знакомым. Вдалеке находился центр трущоб, справа – больница, слева – кварталы лачуг. Пахло смертью. Чистый воздух рико исчез, от аромата цветов осталось одно воспоминание. Я ощутила себя дома. Мы были в худшем районе трущоб, где когда-то жила моя семья; прищурив глаза, я узнала большое здание, набитое крошечными квартирками. «Ты хочешь нас убить?» Споткнувшись обо что-то, я шмякнулась носом в грязь, ахнула и выбросила из головы родительские образы. – Рен, – произнес Каллум, опустившись на колени рядом. Мое дыхание вырывалось короткими толчками, как у человека. Я тоже встала на колени и уперлась руками в бедра. Зачем я согласилась сюда идти? Зачем так надругалась над собой? Каллум подхватил меня и понес на руках. Я зарылась лицом ему в грудь и попыталась дышать пореже, но тело все равно сотрясала дрожь. Сразу за зданием больницы он быстро свернул и бережно усадил меня. Я подтянула ноги к груди. Он присел на корточки и чуть взъерошил мне волосы. – Не хочу здесь находиться, – прошептала я, уткнувшись лицом в колени. Мне было стыдно. – Я понимаю. – Он продолжал гладить меня по волосам, и это успокаивало. Дыхание постепенно замедлилось, а после прошла и дрожь. – Вспомни что-нибудь светлое и расскажи, – предложил Каллум. – Такого нет. – Должно же быть хоть что-нибудь. – Если и есть, я не помню. – А ты подумай. Это казалось напрасным трудом, но я закрыла глаза и попробовала. Мне не вспомнилось ничего, кроме криков и выстрелов. – Мама сказала, что я похожа на мартышку, – проговорила я наконец. Он непонимающе посмотрел на меня: – Прошу прощения? – Она сказала, что я похожа на мартышку, когда сутулюсь, и что у меня милое личико, которое не нужно прятать. – Личико и правда милое, – чуть улыбнулся он. – Ну и вот – наверное, это и есть светлое. Во всяком случае, с души не воротит. – Какая она была? – спросил Каллум. – Не знаю. Помню только урывками. – Теперь уже больше? – Да. – Может быть, это значит, что ты скучаешь по ней? – Может быть, это значит, что у меня жалкое подсознание? Он рассмеялся и нежно поцеловал меня в лоб. – Тебе не хватает родителей, – сказала я. Это был не вопрос. – Да. – Он чуть ли не устыдился. – Тогда пойдем их поищем, – вздохнула я и медленно встала. – Скоро мне надо быть на Гваделупа-стрит и высматривать челноки. Адина выйдет на ночное задание. – Ты хорошо себя чувствуешь? Можем еще отдохнуть. – Мы весь день отдыхали."