Утро было ни фига не добрым. Одно дело планировать, а совсем другое дело воплощать эти планы в жизнь. Тем более, когда эта жизнь в один миг так глобально изменилась. Первое, что я осознала утром, это то, что я дома, что дальше я сама, без врачей и без больницы. У меня есть проблемы, которые надо решать, а для этого нужно выходить на улицу и мне этого совершенно не хотелось. Хотелось закрыться с головой одеялом и плакать о своей загубленной жизни, долго долго. Но в окно светило солнце и говорило о том, что мир ждёт меня.
Я слышала, что мама встала, и пошла на кухню, значит и мне пора. Торопится нам было некуда и мы пили кофе с бутербродами. Моя мама, голодный ребёнок, поэтому для неё еда была ценностью. Именно по этой причине, при любой власти в нашем холодильнике было что поесть. Я не знаю, где и как она все добывала, но сейчас мы ели бутерброды с какой то заграничной ветчиной и изо всех сил делали вид, что все у нас хорошо. На самом деле, мы обе не знали с чего начать, мы даже не знали, что нас ждёт на улице.
А потом я собиралась, это был психологический квест. Мало того, что вся одежда была мне большевата, ещё и одна гача у брюк была лишней. Я нацепила на себя мои классные джинсы "Леви страус", их пришлось уменьшать в талии с помощью ремня, а потом заправлять лишнюю гачу за пояс, это было очень больно, морально больно. Принятие себя новой продолжалось, и, как я понимала, растянется на многие годы. Потом начались поиски обуви, ходить в том, в чем ходила до поезда, я не могла, ведь вторая нога тоже была искалечена. В итоге я пошла в тапочке, в домашнем. Как меня корежило от всего этого, но у меня теперь была такая реальность.
Мама взяла отгул на пять дней, чтобы помочь мне решить мои проблемы. Никто нас не торопил и не погонял, поэтому мы , не торопясь отправились к врачу, выяснять причины незаживания ран. Мне, честно говоря, было непонятно почему так происходит. Ведь я видела много ран, даже на себе. Мои раны на все бедро, где содрали кожу, заживали долго. Но там была огромная площадь, и я параллельно болела всем подряд. А сейчас то шовчик был длиной сантиметров семь, и не хотел заживать, хоть я уже от всего оправилась, и стала активной.
На улице меня ждала реальность, к которой я слегка привыкла, пока лежала в больнице. Поэтому, глядя на выщербленный асфальт, знала, что я умею шагать по ямкам, и шагала, но медленно, в первый раз все таки. Я понимала, что мне ходить по этим улицам на костылях придётся долго, поэтому старалась запомнить каждую неровность и каждую ямку. В автобус я вообще никогда не заходила на костылях, и в первый раз это было очень проблематично. Спасибо водителю, он терпеливо ждал, когда я затащу свое худенькое тело в салон. У меня получилось.
Люди, интересные советские люди, отдельный стресс в моей жизни. До остановки от моего дома всего один квартал. Так вот , пройдя впервые этот квартал, я поняла, что помощи мне ждать неоткуда, только от себя и от мамы. Добрые советские люди шарахались от меня, как от прокаженной, отходили, если это было возможно за полкилометра, но при этом рассматривали меня, как обезьяну в зоопарке, и не забывали тыкать в меня пальцами, мол, посмотри, какая уродина, а ещё и на улицу вышла. Когда я садилась в автобус, а это был медленный процесс, никто даже не пытался мне помочь или хотя бы уступить дорогу, все старались проскочить вперёд, чем очень мешали мне, ведь первый день я вообще не понимала, что и как делаю, и была очень неустойчивой. Но победителям коммунизма некогда было осознавать проблемы безногой девочки.