Напротив этого здания, в квартире общей площадью 23 кв. метра, я обнаружила машину времени.
После нескольких лет жизни в общежитии, а потом в коммунальных комнатах я вдруг нашла отдельную квартиру (!) по супер низкой цене, в 15 минутах пешком от моей работы и 5 минутах от метро. Надо будет всё внимательно осмотреть, думала я, отправляясь на просмотр. Но это не потребовалось — подвох обнаружился сразу же.
Общая площадь квартиры (в смысле включая туалет с ванной) составляла 23 квадратных метра. Кухни, можно сказать, не было вовсе. То есть формально такое помещение имелось, но туда помещался только буфет, столешница которого делала вид, что она целый стол; плита, раковина и табуретка. И если один человек мог там находиться (свободно доставая рукой до любой из стен), то второму уже приходилось стоять в дверях.
В комнате умещались стол, диван и шкаф, а окно выходило в микроскопический глухой двор. Если стоять прямо напротив него, можно было любоваться стеной соседнего дома, если сидеть на диване — окнами начальной школы, выходившими в тот же двор. В стене ванной комнаты располагалась маленькая железная дверка, за которой таилось пространство, полное пыли.
Словом, квартира была крохотная, темная и максимально странная. Но я была очарована сразу, как вошла, и на все 7 месяцев, что мне посчастливилось там прожить. Начать с того, что она находилась в доме с одной парадной и всего 6 квартирами, который скрывался во дворе другого здания, выходящего на 5 линию Васильевского острова. На входе во двор стоял деревянный (!) домик, в котором сидел охранник, на ночь запиравший ворота на висячий замок. Узнала я об этом, когда однажды вернулась домой под утро и безуспешно пыталась до него достучаться.
В соседнем доме располагалась гимназия, в которой сто лет назад учился Вадим Шефнер — мой любимый писатель… В полдень я слышала звон колоколов Андреевского собора и каждый раз замирала от восторга. В пяти минутах ходьбы находилась аптека Пеля — одно из самых известных и самых таинственных мест Петербурга, о котором я напишу отдельно. Всё здесь было настолько петербургским, дышало такой атмосферой старины, что покорило меня раз и навсегда.
Главной машиной времени оказался стоящий в коридоре шкаф, полный диковинных предметов. Передавая мне ключи, хозяйка, которая острову древностей предпочитала район новостроек, сказала — тут старые книжки какие-то, извините, не успела их выбросить, надеюсь, не помешают. У меня хватило ума промолчать, а не возмутиться, но оставшись в одиночестве, я первым делом полезла в эту сокровищницу.
Помимо огромного количества книг, изданных в разные годы (от XVIII века до СССР), в шкафу хранились вещи, которые я до этого никогда в жизни даже не видела, не то что в руках не держала. Миниатюрный фотоальбом в обложке из толстой тисненой кожи, полный карточек с золотыми названиями ателье дореволюционного Петербурга и подписями с "ятями" на обороте. Высокий пузырёк с неведомой жидкостью и этикеткой «Очищенная нефть». Фарфоровая шкатулочка от крема «Преображение. Для выведения веснушек». Картонная коробка талька из аптеки доктора Пеля.
Там было еще много всего, но вот эта коробочка меня добила. Из нее выпорхнуло облако порошка и покрыло всё в радиусе полуметра. И я, клянусь, увидела, как сто лет назад кто-то, выйдя из этой квартиры, дошел до аптеки, купил тальк и вернувшись, поставил сюда. Сменилось несколько поколений, прошли войны и революции, город трижды поменял имя, а эта коробочка так и стоит в шкафу.
Упаковка осталась почти полной и держа ее в руках, я расплакалась — обо всё, чего у меня никогда не было. О параллельной вселенной, где я родилась петербурженкой, о бабушке в доме с высокими потолками, о шкафах и чуланах, полных старинных вещей, о детском восторге и часах, проведенных над книгами и фотографиями из прошлого.
Нужно понимать, что я люблю своё детство и своих бабушек, и знаю, что я-петербурженка была бы другой, и в этой квартире бы никогда не оказалась. Но почему нельзя прожить вторую жизнь, или хотя бы просмотреть ее, как кино... Эти вещи для меня — словно билеты на фильм, которого давно нет в прокате. И я надеюсь, что они не дали и никогда не дадут себя выбросить тем, кому всё равно. Потому что это больше, чем вещи.
"Все они умерли -
Люди, жившие в Российском государстве
В августе 1864 года.
Они и в самом деле умерли - говевшие, делавшие визиты, читавшие "Московские губернские ведомости" и ругавшие коварного Дизраэли. Но на Старом Донском кладбище меня охватывает острое, а стало быть, безошибочное чувство, что они где-то рядом, до них можно дотянуться, просто я не знаю, как поймать ускользнувшее время, как зацепить тайну за краешек.
Он, этот краешек, совсем близко - кажется, еще чуть-чуть и ухватишь. Близок локоть... И я сочиняю романы про XIX век, стараясь вложить в них самое главное - ощущение тайны и ускользания времени. Я заселяю свою выдуманную Россию персонажами, имена и фамилии которых нередко заимствованы с донских надгробий. Сам не знаю, чего я этим добиваюсь - то ли вытащить из могил тех, кого больше нет, то ли самому прокрасться в их жизнь".
Борис Акунин, «Кладбищенские истории»
#санкт-петербург #история петербурга #старинные вещи #история