Я догораю и снова горю... Глава 39
Глава 40
Рома
Было тихо, лишь за окном моросил мелкий осенний дождь да Воропаев мерил шагами кабинет. Туда-сюда, туда-сюда. Я, Зорькин, Катя и Андрей сидели почти не дыша. Андрей выглядел совсем хреново – держал в руках бутылку с холодной водой и периодически прижимал её ко лбу. Воропаев мог бы отпустить его, но нет, ему было нужно видеть всю шайку.
– Как я могу вам верить? – спросил он наконец.
– Элементарно, – сказал Андрей, – мы никому и ничего не рассказывали.
Воропаев снова замолчал и заметался по кабинету, прикидывая – правда это или нет. Он думал, что в детали поглощения посвящены три человека, а оказалось их пятеро. При этом один из пяти имеет доступ ко всем банковским операциям «Никамоды».
Дорогие читатели, данный рассказ был написан несколько лет назад как фанфик к сериалу «Не родись красивой» и менять имена-названия и прочее я уже не буду. Уточню только – персонажи «вне характеров» - не из сериала, личности изменены и вымышлены. Так что, считаю, его можно читать с интересом и не будучи знакомым с сериалом. Надеюсь, вам понравится!
– Ничего не изменилось, – снова нарушил тишину Андрей. – Трое или пятеро – в глобальном смысле разницы нет.
– Я плевать хотел на глобальные смыслы, – взорвался Воропаев. – Объясните мне в узком, примитивном. Почему вы двое, кому я доверился, решили, что нашими делами можно делиться с более широким кругом?
– Потому что нам нужны деньги! – ничуть не тише ответил Палыч. – Вы умеете играть на бирже? И я не умею! На это способен только Николай. Он нам необходим.
– Хорошо, – попытался успокоиться Воропаев. – Хорошо. Причём тут фотограф? Он тоже умеет зарабатывать деньги на бирже? Я полагал, его дело – качественно отснять юбки Милко…
Я уставился в окно. Надо же, президент углядел самого бесполезного члена банды. Рому с фотоаппаратом. Ни денег заработать, ни поглощение замутить. Только юбки, только хардкор… Конечно, Палыч сейчас что-нибудь придумает и в очередной раз соврёт.
– А мы лучшие друзья, – заявил Андрей откровенно, – у нас нет друг от друга секретов. К тому же Роман очень адекватный, всегда остановит меня от безумия.
– Отлично, – рявкнул Воропаев. – Прекрасно.
И снова шаги в тишине. Катя смотрела на Андрея со смесью волнения и ужаса, Зорькин сунул руки в карманы и, видимо, пытался удержать их там, чтобы не начать грызть ногти, как иногда делал от скуки или перенапряжения. Наши посиделки были бессмысленны. Проораться Воропаев уже успел, но продолжал держать нас в кабинете, как малышей в углу.
– Я принял решение, – сказал Александр. Андрей отхлебнул из бутылки и снова приложил её ко лбу. – Екатерина Валерьевна давно и справедливо указывала мне на необходимость некоего сокращения штата компании. Теперь я ясно вижу – второй фотограф нам ни к чему. Роман Дмитриевич, вы уволены. Расчёт получите позже, когда в компании станет полегче с финансами. Вам же не нужно объяснять нашу ситуацию?
– Ничего, я подожду.
Уволен? Да пожалуйста. Юлиана давно предлагает мне работать в её агентстве. К чёрту не только свадьбы и утренники, но и «Зималетто». Конечно, неприятно оставлять Палыча одного в этой банке со змеями, но он сам сюда залез, и я поддерживал его сколько мог. Не умолять же Александра оставить меня.
– Николай, вы уволены тоже, – неожиданно продолжил Воропаев. – Мне не очень нужен системный администратор вашего уровня. Вы слишком способный. По поводу расчёта…
– Можешь оставить себе на успокоительное, – ответил Зорькин необычайно для себя смело. – У меня, в отличие от тебя, есть голова. Значит, я всегда заработаю. Оʼревуар.
Николя поднялся и вышел из кабинета. А я остался. Досмотрю сценку до конца. Палыч и Катя – те, кого Воропаев уволить никак не может. Что он сообщит им? Что друзья пострадали по их вине? Или до такой логической цепочки он не додумается?
– Андрей, – сказал Воропаев, занимая место за столом и отгораживаясь им от остатков нашей шайки. – Ты тоже уволен. У меня прекрасный финансовый директор, и помощник по экономическим вопросам – ни к чему. А кофе мне принесёт и Вика.
Глаза Кати стали огромными, и мне показалось, что она собирается заплакать.
– Смешно, – Андрей поднялся. – А ещё больше – глупо. Надо бы держать наш кружок по интересам при себе… А вы отпускаете нас на волю. Кто запретит нам болтать?
– О том, что «Зималетто» банкрот, и так уже пишут экономические журналы, – отозвался Александр. – Днём раньше, днём позже. Ты мне больше не нужен.
– Взаимно, – немного подумав, сообщил Жданов. – Оʼкей, тогда мы собираться. Где тут у нас картонные коробки, в которых уволенные сотрудники уносят своё имущество? Малиновский, в студии есть коробки?
Я кивнул.
– Ура, Добби свободен, – подвёл итог Андрей. – Честно говоря, подзадолбало пахать, исправляя то, что накосячил кто-то другой.
И добавил тише:
– Все умерли. Осталась одна Катя.
На стоянку у офиса мы спустились одновременно. Под мышкой Андрей тащил коробку с книжками по экономике, которые поглощал в последнее время в огромных количествах. В другой руке у него был прозрачный пакет. Внутри я увидел костюм и ботинки. Из ботинок торчали носки – чёрные, как положено под костюмы, а не белые, как любил Палыч. Осмотрев пакет, словно впервые его видит, Андрей бросил его в мокрую урну у выхода с парковки. А коробку закинул в мой багажник. Конечно, я должен был отвезти его домой. Нам нужно было всё обсудить. Сегодня провалилась одна из его авантюр. Обычно он быстро отходил от провалов и переключался, но что-то мне подсказывало, что нынче у нас что-то особенное. Андрей сунул руки в карманы джинсов, оглядел здание «Зималетто», кивнул Зорькину, выходящему из проходной и вызывающему такси по телефону.
– Ребята, простите, я сегодня не с вами, – сказал Коля, – только что придумал, как поправить один баг в программе. Мне надо домой.
– Зорькин, – крикнул Андрей, уже усевшись в машину, – а как будет «до свидания», к примеру… на шведском?
– Хей до, – отозвался Зорькин. – Пока, друзья!
– Насколько наша депрессия будет глубокой? – осторожно поинтересовался я, когда мы поднялись в квартиру под крышей.
Палыч пошатался по комнате, включил музыкальный центр и рухнул в кресло. Раньше мы обычно могли договориться – переживаем ли провал с упаковкой пива или провалились так глубоко, что надо пить более крепкое. Но сейчас ему, кажется, вообще ничего не хотелось. И не потому, что алкоголь на анальгин – не надо бы. Ему правда было плохо. Это не простой облом. И его не зальёшь.
– Я переплюнул тебя в криминале, – сказал я тогда, чтобы как-то разрядить обстановку.
– В каком смысле?
– Ну что ты там стащил у Краевича? Кучу бумаги. А я пошёл дальше. Сейчас увидишь.
Я спустился к машине и взял из своей коробки вещь, которая не должна была туда попасть. Но попала. Потому что, собирая свои пожитки по студии, я автоматически это схватил. А потом подумал – а и пусть. Надо взять.
– Платье? – удивился Палыч. – Малиновский, тебя тоже приложили по башке, но ты это скрыл?
– Это не просто платье, – напомнил ему я. – Это платье, в котором я впервые сфотографировал Катю. Я его унёс. А ты можешь ей подарить. Дарить девушкам краденое, конечно, не очень прилично, но она тебя любит и таким. Хорошая девочка и хулиган – классика психологии отношений.
– Заткнись! – вдруг сказал Андрей. Не в шутку, серьёзно. Словно и впрямь хотел, чтобы я замолчал и желательно – уехал.
Но сколько можно ходить вокруг этой темы, молчать и делать вид, что ничего не происходит? Нас только что уволили, максимальный стресс на сегодня уже испытан. Усугублять некуда. Да и обидно, когда друг, отлично разбирающийся в чужих сердцах и черепушках, временно выборочно ослеп.
– Не заткнусь!
Из музыкального центра неслось «Я свободен», и я подошёл, чтобы выключить эту неуместную сейчас композицию. Ни хрена ты, Палыч, не свободен, как ни пытайся себе это доказать.
– Я очень внимательно за вами наблюдал в последнее время. Когда у вас самих не хватало сил понаблюдать друг за другом. Когда ты начал нести эту ересь про Зорькина, с которым Кате капец как хорошо. И про Воропаева, на которого она, видите ли, смотрит. Ты никогда в жизни не молол такой чепухи! Можешь послать меня куда угодно. Можешь даже попытаться со мной подраться, обещаю честно не бить по голове. Но… Моё мнение – вы влюблены друг в друга по уши. А не вместе только потому, что ты считаешь, будто не создаёшь эмоциональных привязанностей. А она по какой-то причине боится быть инициативней и поступить, как многие девушки – ухватить тебя за рога и поставить наконец в стойло.
– Я что, баран или олень? – спросил Палыч.
Просто чтобы хоть что-то сказать. Он слушал меня очень внимательно, и ручаюсь – ему нравилось то, что он слышит.
– Да ты вообще мутант, – искренне уверил его я. – Смесь всех самых упрямых скотин. Ты образовал прочнейшую эмоциональную связь на десятилетие и при этом все десять лет твердишь, как никто тебе не нужен. Мне, конечно, нетрудно было поддакивать, но теперь довольно.
– Вот, значит, как.
– Если не я скажу тебе правду, то кто?
– Действительно.
– Поверь, любовь не так опасна, как ты привык считать. Посмотри на меня, я жив, здоров, и всё у меня хорошо. Не надо ничему сопротивляться.
Я мог ещё многое сказать. О том, что бог с ней, с компанией его мамаши. Она всё равно рухнет. Так или иначе. И, возможно, лучшее, что они с Катей могут сделать – переписать «Никамоду» на Воропаева, взяться за руки и уйти в закат. Начать новую жизнь. А может, и замутить какой-нибудь совместный бизнес. Подключить Зорькина, раз уж он столь гениален в биржевых манипуляциях! Взять беспроцентный кредит на раскрутку компании у Павла! Да он будет только счастлив помочь им взлететь! У меня сразу появилось много идей и планов, и я был готов ими поделиться.
Но вдруг понял, что Палыч свернулся в кресле, как мог, и закрыл глаза. Не потому, что не хочет слушать мои лекции, а потому, что запас прочности иссяк и больная голова отключает сознание.
– Давай договорим утром, – подтвердил мою версию Андрей. – Только не уходи, ночуй тут.
– Куда я денусь.
Устроившись на кровати в своей бывшей комнате, я позвонил Юлиане – предупредил, что не приду, потому что ночую у заболевшего друга. И заодно порадовал – меня уволили. Я свободен и полностью принадлежу ей.
Проснулся я от звонка в дверь. Проморгавшись и глянув на телефон – четвёртый час ночи, – поковылял, чтобы открыть. В темноте мы столкнулись с Палычем, соскрёбшимся с кресла с этой же целью.
– Какого лешего принесло? – спросил я. – Соседей мы вроде не заливаем.
– Похрен, кто это. Откроем и убьём, – мрачно ответил Палыч.
Мы открыли дверь.
На пороге стояла Катя.
– Ну вы как? – поинтересовалась она, словно это было обычным делом – появляться среди ночи в нашей берлоге и задавать вопросы. – А я… тоже уволилась!