Во главе первой делегации России были солдат, рабочий и крестьянин, Троцкий готов был завершить переговоры двумя гранатами, Ленин требовал тянуть время, а прения разворачивались вокруг сапога генерала Гофмана
Переговоры в Бресте: воспоминания участников заключения Брестского мира
Главными сухопутными фронтами Первой мировой войны в Европе, на которых решался исход войны, были Западный (французский) и Восточный (русский). В этой связи Брестский мир, мирный Договор между Советской Россией и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией, Турцией, заключённый 3 марта 1918 года, оказал важнейшее значение на ход всей Первой мировой войны.
Переговорный процесс начался в ноябре 1917 года. 2 декабря делегация советского правительства, возглавляемая А. Иоффе, прибыла в нейтральную зону и проследовала в Брест, в котором располагалась ставка германского командования на Восточном фронте. Здесь уже находилась делегация австро-германского блока, представители Болгарии и Турции.
Первым результатом переговоров стало заключение перемирия на период с 7 декабря по 17 декабря. Уже 15 декабря заключено перемирие на 28 дней с возможностью дальнейшего продления. После этого стороны перешли к переговорам о мире.
Этот этап переговоров интересно описан в дневниках главнокомандующего Восточным германским фронтом принца Леопольда Баварского, которому начальник генерального штаба Германии Гинденбург поручил вести переговоры о перемирии с Россией. Эти дневники более 90 лет хранились в архивах. И вот несколько лет назад они были опубликованы. Приведём некоторые отрывки из дневников принца Баварского.
3 декабря, +1/2°, западный штормовой ветер, после полудня небольшая снежная метель.
До полудня прибыла русская делегация в составе девятнадцати уполномоченных с целью заключения перемирия. Помещения для проживания членов делегации были к этому времени подготовлены. Было подготовлено и помещение для переговоров - один из офицерских бараков. Именно перед этим бараком в четыре часа после полудня в две шеренги были построены делегаты…
Я обратился к ним с небольшой речью, в которой подчеркнул значимость сегодняшнего дня и высказал надежду, что переговоры в скором времени приведут к желаемому результату, и пригласил делегатов в мою штаб-квартиру. При этом я поручил генералу Гофману руководить переговорами.
Руководитель русской делегации Иоффе в свою очередь выступил с ответной речью. Переводил выступления капитан Хей, при том, что большинство русских хорошо разговаривали по-немецки.
В целом это было событие историческое, и для всех, кто его пережил, навсегда останется в памяти.
В этот вечер, как и во все время переговоров, они были гостями в моем казино, которое специально было расширено.
Именно здесь была возможность приглядеться к этим господам и поближе познакомиться. Они все сидели вперемежку с нами за обеденным столом. Компания было довольно странная. Только девять из делегатов обладали правом голоса. Это право зависело от следующих условий: дружба с Лениным, революционный опыт и нигилизм. Большинство из делегатов прибыли на переговоры из ссылки в Сибири.
…Это были, скорее всего, наиболее яркие представители всех нижних слоёв российского общества, которые должны были представлять весь русский народ. То, что все эти необразованные элементы - селянин, рабочий и др. - были соломенными чучелами в руках этих адвокатов и писак, было очевидно. Но, все таки, они не могли решить свои задачи без помощи высших офицеров армии и флота.
5 декабря, -5?, чудесный зимний день, температура быстро падает.
Весь день продолжалась жёсткая словесная перепалка с русскими, но это не принесло им пользы. Наконец под вечер был согласован десятидневный перерыв в военных действиях с трёхдневным предупреждением о его прекращении.
В полдевятого поехал с Квернхеймом, Солмсом и Адольфом на автомобиле поохотиться на диких кабанов, следы которых убедительно свидетельствовали об их присутствии, но кабаны ушли в другое место, поэтому поохотиться не удалось.
Когда вернулся назад, переговоры были ещё в полном разгаре. До готовых протоколов дело дошло только в 11 часов вечера.
Это опять был исторический момент, когда я смог передать Иоффе предназначенный для русских экземпляр.
Русские уехали ещё ночью в Санкт-Петербург за новыми инструкциями.
15 декабря, +1?, западный ветер, снег тает.
Генерал Гофман целый день вёл жёсткую борьбу с русскими уполномоченными. Вёл переговоры очень элегантно и в итоге завершил их.
Это произошло в 11 часов вечера, когда были подготовлены документы. После этого мы все собрались в нашей большой столовой, где эти документы были торжественно подписаны присутствующими здесь уполномоченными. Выступив с короткой речью, я передал по одному экземпляру представителям Австро-Венгрии, Турции, Болгарии, России.
Это было историческое событие, которое, конечно, ни один участник не забудет.
Акт подписания фотографировался для будущих поколений…
17 декабря, -1?, чудесный солнечный зимний день, вечером стало холодно.
На обед прибыли ко мне все присутствующие руководители делегаций союзников Рейха, а также все русские. Русские все больше доверяют нам. Мне интересно, каким образом мы в скором времени будем приступать к новым уже мирным переговорам.
Известно, что Брестский мир был подписан в сложных обстоятельствах и на очень тяжёлых условиях. Вместе с тем у него есть и другая сторона. Участники переговоров в Бресте оставили очень интересные описания хода переговоров, характеристики их участников, заметки о Бресте и Брестской крепости. Сейчас именно на них мы бы и хотели сконцентрировать внимание.
Переговоры о мире в Бресте проходили в три этапа. Первый этап начался 22 декабря 1917 года. Делегации государств Четверного союза возглавляли:
- от Германии - статс-секретарь МИД Р. фон Кюльман;
- от Австро-Венгрии - министр иностранных дел граф О. Чернин;
- от Болгарии - министр юстиции Попов;
- от Турции - великий визирь Талаат-паша.
Советскую делегацию на первом этапе возглавлял А.Иоффе.
В этот день принц Леопольд Баварский написал в своём дневнике :
22 декабря, -4?,было туманно и пасмурно.
На четыре часа дня определено торжественное открытие мирной конференции. Мои подчинённые превратили с невероятной быстротой большой театральный зал (в ядре крепости) в хороший конференц-зал.
Все участники были своевременно доставлены, и я содействовал этому. Я выступил с короткой речью по поводу торжественного открытия таких важных мирных переговоров, сам я не имел ничего общего с мирными переговорами, как таковыми. Было условлено, что председательствующий каждый день будет меняться, это значит, что это место будет занимать по очереди руководитель каждой миссии.
В качестве председательствующего сегодня был определён великий визирь Талаат-паша. После того, как я передал ему руководство, я откланялся.
Это было ещё одно историческое незабываемое событие.
Вот как описывает первый этап переговоров в своих мемуарах член советской делегации генерал А. Самойло.
…наутро прибыл в Брест и был водворён в один из блоков (двухэтажных каменных флигелей, стоявших по бокам улицы), отведённых для жилья русской делегации, прибывшей за день до меня. Я представился председателю её - А. А. Иоффе, познакомился с членами нашей делегации и с подчинёнными мне другими офицерами комиссии по перемирию. Велико было моё изумление, когда среди членов делегации я встретил старого знакомого по Московскому университету - Михаила Николаевича Покровского.
...В первый же день за завтраком я был представлен генералу Гофману - начальнику гарнизона Бреста - и начальнику штаба Восточного фронта, а также офицерам штаба.
К нам приставили особого офицера, хорошо владевшего русским языком; он окружал нас самыми разнообразными услугами, в которых мы не могли не нуждаться в незнакомом городе-крепости. Ему, конечно, было поручено и следить за каждым из нас, членов делегации, в которых Гофман видел лишь агитаторов.
Надо сказать, что о Гофмане я уже давно составил себе совершенно определённое представление как об одном из наиболее даровитых немецких военачальников. Подобно тому как в австрийской армии я привык считать центральной фигурой начальника генерального штаба Конрада фон Гетцендорфа, так у немцев за последнее время моё внимание сосредоточивалось на деятельности и личности генерала Гофмана. Как начальник штаба Восточного (русского) фронта он в моих глазах превосходил и Фалькенгайна (начальника штаба верховного главнокомандующего) и всех других немецких стратегов, не исключая Гинденбурга и Людендорфа, своим умением правильно оценивать обстановку. Все это настраивало меня внимательно присматриваться к Гофману по приезде в Брест...
…Гофман представлял среди всех, окружавших его, наиболее импозантную фигуру. Вильгельм знал, кого поставить начальником штаба Восточного фронта при бесцветном Леопольде и кому поручить переговоры с большевиками. В свою должность Гофман вступил лишь недавно, выдвинувшись как автор плана Танненбергского сражения 20 августа. Он был произведён в генералы с подчинением по линии штабной службы Фалькенгайну.
Как пруссак-юнкер, Гофман был надменен - свысока относился к российской делегации в целом. На мирные переговоры смотрел с явной опаской, боясь, как бы они не упрочили значения русской революции в глазах широких народных масс. По внешнему виду это был типичный немец: высокий, плотный, слегка рыжеватый, с гордым, злым лицом, высокомерно державшийся со всеми. В своей каске с шишаком он представлял красивую воинственную фигуру, но я находил, что ещё более к нему шёл бы древнегерманский головной убор с двумя большими рогами. Лучшего натурщика нельзя было бы сыскать для какого-нибудь Марса! Чувствовалось, что он дирижёр, твёрдо держащий в своих руках все: от войск на фронте до лакеев в офицерском собрании. Все беспрекословно повиновались не только его приказаниям, но даже малейшим знакам. Имея за спиной Вильгельма, Гофман в период брестских переговоров был фактически руководителем делегации союзных держав...
…Все участники совещаний обедали в общем зале собрания и даже поддерживали между собой внешне приятельские отношения. Некоторым забавным диссонансом было поведение эсерки (впоследствии члена компартии) Биценко. В ней Гофман видел даму, за которой ему за своим столом надлежало, как хозяину и кавалеру, ухаживать. Она же далеко не по-дамски отвечала на все его любезности, что, впрочем, не обескураживало Гофмана, обращавшего выходки Биценко в шутку и продолжавшего с ней свой подчёркнуто галантный тон...
…В Бресте я много общался с одним из членов нашей делегации, старым знакомым по Московскому университету - Покровским. Особенно нас сблизила совместная поездка за город, в резиденцию принца Леопольда. Мы направлялись туда с официальным визитом как представители российской делегации. Предполагаю, что выбор пал на нас по указанию Гофмана, считавшего нас наиболее достойными предстать перед лицом его высочества. Однако я не сумел с должным почтением отнестись к оказанной мне Гофманом чести. Ввиду столь официального характера визита я нашёл для себя неудобным ехать, не сняв с себя уничтоженные советской властью внешние отличия своего генеральского звания (погоны, ордена, лампасы и пр.). Напрасно Гофман, усматривая в моем намерении недостаток почтительности к его высочеству, уговаривал меня отложить эту операцию до возвращения с визита (в этом поддерживал Гофмана, к его удивлению, даже Иоффе). Ссылаясь на свою четвертьвековую привычку к точному исполнению приказов, я настоял на своём: снял погоны, не надел свои 22 ордена - российских и иностранных, собственноручно спорол генеральские лампасы. Сознавая свой скверный характер, я рад был сделать это назло Гофману и тем показать, что я не такая уж безвольная жертва в руках большевиков! Михаил Николаевич, присутствуя при этом, только посмеивался в бороду.
В назначенный день к нашему блоку была подана шикарная придворная карета с гербами. В неё сел Покровский, за ним влез и я в своём общипанном виде, очевидно, все же довольно жалком, потому что Покровский полушутливо сказал:
- Не горюйте, Александр Александрович, сейчас это необходимо. Поверьте мне, придёт время, и мы вернём вам и ваши чины и ордена!...
В свою очередь начальник штаба германских войск на Восточном фронте генерал Гофман, участвовавший практически во всех переговорах, в своих мемуарах писал:
Так как комиссия обедала с нами в офицерском клубе, то мы имели возможность поближе познакомиться с её отдельными членами. За столом я посадил, конечно, членов с правом голоса выше, чем экспертов, так что рабочий, матрос и унтер-офицер сидели выше, чем адмирал и офицеры. Я никогда не забуду первого обеда с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, нынешним комиссаром финансов. Против меня сидел рабочий, которому множество приборов на столе доставляло видимые затруднения. Он пытался так или иначе употребить их в дело, но, в конце концов, воспользовался только вилкой для того, чтобы ковырять ею в зубах. Наискось от меня рядом с князем Гогенлоэ сидела, госпожа Биценко, с другой стороны которой поместился крестьянин, - типично-русская фигура с длинными седыми кудрями и большой косматой бородой. Он вызвал улыбку у прислуживающего денщика, когда на вопрос, какого он желает вина, красного или белого, ответил, что выберет то, которое покрепче.
Иоффе, Каменев, Сокольников, особенно первый, производили впечатление чрезвычайно интеллигентных людей. С большим воодушевлением говорили они о лежащей перед ними задаче возвести русский пролетариат на вершину благополучия и счастья. Все трое ни минуты не сомневались, что так оно и будет, если народ сам будет управлять страной, руководствуясь учением Маркса. Самое меньшее, о чем мечтал Иоффе, это - чтобы всем людям жилось хорошо, а некоторым, в числе которых он, по-моему, считал и себя, даже несколько лучше. Кроме того, все трое совершенно не скрывали, что русская революция есть лишь первый шаг к счастью народов. Само собой разумеется, говорили они, невозможно, чтобы государство, управляемое на началах коммунизма, продержалось долго, если окружающие государства будут управляться на основах капиталистических. Поэтому цель, к которой они стремятся, есть мировая революция…
…Размещение и питание многочисленных миссий (в общем более 400 человек) представляло, естественно, некоторые трудности. Однако опытные квартирьеры и заведующие офицерскими столовыми справились с этим. В прежнем русском театре, который сохранился почти в порядке, был устроен зал для заседаний, предоставлявший достаточно места. Для переговоров в более тесном кругу в нашем распоряжении был меньший зал, в котором мы раньше вели переговоры о перемирии.
А вот как описывает начало переговоров в Бресте глава австро-венгерской делегации граф О.Чернин.
20 декабря 1917 г.
В пять часов с минутами мы прибыли в Брест. На вокзале нас встретил начальник генерального штаба командующего восточным фронтом, генерал Гофман, и около десяти человек его свиты, затем посол фон-Розенберг и Мерей со своим штатом. Я поздоровался с ними на перроне, а затем, когда мы все обменялись несколькими словами, Мерей вошёл со мной в вагон, чтобы рассказать о событиях последних дней. В общем, Мерей считает положение довольно благоприятным и думает, что если не произойдёт непредвиденных обстоятельств, то нам, может быть, удастся довольно скоро уехать отсюда с пальмовыми ветвями мира.
В шесть часов я поехал с визитом к генералу Гофману и узнал от него интересные подробности относительно психологии русских уполномоченных и существа перемирия, столь счастливо заключённого ими. Я вынес впечатление, что у генерала много знания дела, энергии, ловкости и спокойствия, а также и чисто прусской грубости и, что все эти свойства, взятые вместе, дали ему возможность склонить русских к очень благоприятному для нас перемирию, несмотря на все оказанное ими вначале сопротивление. Затем, как это и было условлено, через некоторое время пришёл принц Леопольд Баварский, и у меня с ним был короткий незначительный разговор.
После этого мы пошли обедать. За столом присутствовало около сотни офицеров штаба командующего восточным фронтом. Обед этот являл собой зрелище весьма достопримечательное. Председательствовал принц Баварский. Рядом с принцем сидел глава русской делегации Иоффе. Он только недавно был возвращен из Сибири. За ним генералы и остальные делегаты. Помимо вышеупомянутого Иоффе, самой любопытной фигурой делегации является зять русского министра иностранных дел Троцкого - Каменев. Он также выпущен из тюрьмы благодаря революции, и теперь играет выдающуюся роль. Третьим лицом является госпожа Биценко, женщина, имеющая за собой богатое прошлое. Она жена мелкого чиновника, сама она смолоду примкнула к революционному движению. Двенадцать лет тому назад, она убила генерала Сахарова, губернатора какой-то русской губернии, приговорённого социалистами к смерти за его энергичную деятельность. Она подошла к генералу с прошением, а под передником спрятала револьвер. Когда генерал стал читать прошение, она выпустила ему в живот четыре пули и убила его на месте. За это она попала в Сибирь, где и провела двенадцать лет, отчасти в одиночном заключении, а отчасти отбывая более мягкое наказание. Её также освободила лишь революция. Эта замечательная женщина, научившаяся в Сибири французскому и немецкому настолько, что может читать, хотя и не говорит на этих языках, потому что не знает, как произносятся слова, является типичной представительницей русского более образованного пролетариата. Она необыкновенно тиха и замкнута; около губ у неё какая-то чёрточка, выражающая необыкновенную решительность; а глаза её иногда вспыхивают страстным пламенем. Она, по-видимому, совершенно безразлична ко всему происходящему вокруг неё. Лишь когда речь заходит о великих принципах международной революции, она сразу пробуждается, весь облик её меняется, и она напоминает хищного зверя, внезапно заметившего добычу и устремившегося на неё...
5 января 1918 г
Утром в семь часов несколько членов нашей делегации и я с принцем Леопольдом Баварским отправились на охоту. Мы проехали от двадцати до тридцати миль по железной дороге, а затем в открытых автомобилях углубились в чудесный заповедный лес, тянущийся на протяжении 200-300 квадратных километров. Погода очень холодная, но отличная, много снега и приятное общество. Сама охота оказалась никуда негодной. Один из адъютантов принца уложил одного кабана, другой пристрелил двух зайцев, вот и все. Вернулись в шесть часов вечера...
8 января 1918 г
Ночью прибыл турецкий великий визирь Талаат-паша. Он только что был у меня. Он по-видимому безусловно стоит за то, чтобы заключить мир, но если дело дойдёт до конфликта с Германией, то он, кажется, намерен выдвигать меня, а сам оставаться на заднем плане. Талаат-паша один из наиболее даровитых и, пожалуй, самый энергичный турецкий деятель.
До революции он был мелким телеграфным чиновником, кроме того членом революционного комитета. В качестве такового, он перехватил правительственную телеграмму, показывавшую, что замыслы революционеров раскрыты, и если не будет тотчас же приступлено к действию, то игра проиграна. Он утаил телеграмму, предупредил революционный комитет и убедил его немедленно раскрыть свои карты. Все удалось: султан был свергнут, и Талаат стал министром внутренних дел. Со своей стороны он стал с железной энергией бороться против реакции. Позднее он стал великим визирём и вместе с Энвером-пашей воплотил в себе всю энергию и мощь Турции...
В ходе переговоров Германия намеревалась отторгнуть от России её западные регионы. Для этого германское руководство в своих интересах планировало использовать право народов на самоопределение. Тактику германской делегации сформулировал статс-секретарь МИД Германии фон Кюльман:
"Метод в отношении России: право на самоопределение. Мы должны иметь возможность сказать, что имеются заявления народов, входящих в состав России, что они хотят быть с Западом. В настоящее время мы больше не в силах вести альтернативную политику. Мы должны теперь проводить следующую тактику: право наций на самоопределение".
В качестве основы мирных переговоров советская делегация предложила свои условия, первым из которых было не допущение никаких насильственных присоединений захваченных во время войны территорий. Германия и её союзники заявили о своём принципиальном согласии с советскими условиями мира.
При этом Кюльман заявил, что
"предложения русской делегации могли бы быть осуществлены лишь в том случае, если бы все причастные к войне державы, без исключения и без оговорок, в определённый срок, обязались точнейшим образом соблюдать общие для всех народов условия".
В ответ советская делегация заявила, что присоединение стран Четверного союза к советским условиям даёт возможность приступить к переговорам о всеобщем мире между всеми воюющими державами. Ввиду этого советская делегация потребовала десятидневного перерыва, чтобы доложить правительству о создавшейся обстановке.
Члены советской делегации выехали для консультаций в Петроград. Поскольку другие воюющие государства не согласились участвовать в мирных переговорах, то советская сторона приняла решение затягивать мирные переговоры как можно дольше в надежде на скорую революцию в самой Германии.
Тактику переговоров сформулировал Ленин: "…держимся до германского ультиматума, потом - сдаем…".
По настоянию Ленина Л. Троцкий, как "затягиватель переговоров", отправился в Брест.
9 января 1918 г. начался второй этап переговоров о мире. Вот как пишет об этом этапе Троцкий в своих мемуарах.
Первую советскую делегацию, которую возглавлял Иоффе, в Бресте охаживали со всех сторон. Баварский принц Леопольд принимал их, как своих "гостей". Обедали и ужинали все делегации вместе. Генерал Гофман, должно быть, не без интереса смотрел на товарищ Биценко, которая некогда убила генерала Сахарова. Немцы рассаживались вперемежку с нашими и старались "дружески" выудить, что им было нужно. В состав первой делегации входили рабочий, крестьянин и солдат. Это были случайные фигуры, мало подготовленные к таким козням. Старика крестьянина за обедом даже слегка подпаивали…
…В качестве председателя советской делегации я решил резко оборвать фамильярные отношения, незаметно сложившиеся в первый период. Через наших военных я дал понять, что не намерен представляться баварскому принцу. Это было принято к сведению. Я потребовал раздельных обедов и ужинов, сославшись на то, что нам во время перерывов необходимо совещаться. И это было принято молчаливо. Фальшиводружественные отношения сменились сухо-официальными. Это было тем более своевременно, что от академических прелиминариев надо было переходить к конкретным вопросам мирного договора.
В своих мемуарах Троцкий даёт неоднозначные оценки участникам переговоров в Бресте.
Кюльман был головою выше Чернина, да, пожалуй, и других дипломатов, с которыми мне приходилось встречаться в послевоенные годы. В нем чувствовался характер, недюжинный практический ум и достаточный запас злости, которую он расходовал не только против нас - здесь он наталкивался на отпор, - но и против своих дорогих союзников…
…Как хороший шахматист, вынужденный долго играть со слабыми игроками, опускается сам, так и Кюльман, вращавшийся в течение войны исключительно в кругу своих австро-венгерских, турецких, болгарских и нейтральных дипломатических вассалов, склонен был вначале недооценивать своих революционных противников и вести игру спустя рукава. Он нередко поражал меня, особенно на первых порах, примитивностью приёмов и непониманием психологии противника...
…генерал Гофман вносил в переговоры освежающую ноту. Не обнаруживая никакой симпатии к дипломатическим ухищрениям, генерал несколько раз клал свой солдатский сапог на стол, вокруг которого развёртывались прения. Мы, с своей стороны, ни на минуту не сомневались, что именно сапог Гофмана является единственной серьёзной реальностью в этих переговорах.
Глава делегации Германии фон Кюльман высказывается о Троцком неоднозначно:
Уже на следующее утро состоялось первое пленарное заседание. Картина полностью изменилась. Троцкий был человеком совсем другого склада по сравнению с Иоффе. Не очень большие, острые и насквозь пронизывающие глаза за резкими стёклами очков смотрели на его визави сверлящим и критическим взглядом. Выражение его лица ясно указывало на то, что он лучше бы завершил малосимпатичные для него переговоры парой гранат, швырнув их через зелёный стол, если бы это хоть как-то было согласовано с общей политической линией. Поскольку я знал, что Троцкий особенно гордился своей диалектикой, я был полон решимости избежать всего, что могло бы дать ему материал для агитации среди немецких социалистов...
7 и 9 января глава австро-венгерской делегации граф О.Чернин сделал в своем дневнике следующие заметки:
Перед обедом приехали все русские под руководством Троцкого. Они сейчас дали знать, что извиняются, если впредь не будут появляться на общих трапезах. И вообще их не видно, - на этот раз дует как будто значительно иной ветер, чем в последний раз…
…Троцкий несомненно интересный, ловкий человек и очень опасный противник. У него совершенно исключительный ораторский талант - мне редко приходилось встречать такую быстроту и тонкость реплики, как у него и вместе с тем всю наглость…
Свою оценку Троцкому даёт и генерал Гофман:
Троцкий был, несомненно, наиболее интересной личностью в составе нового русского правительства: умный, разносторонне образованный, очень энергичный, работоспособный и красноречивый, - он производил впечатление человека, точно знающего чего он хочет и не останавливающегося ни перед какими средствами, чтобы добиться желанной цели. Много было споров о том, приехал ли он вообще с намерением заключить мир или его прежде всего интересовала возможность найти широкую арену для пропаганды большевистских идей. Однако, хотя пропаганда и стояла на первом плане во всех переговорах первых недель, я все-таки думаю, что прежде всего Троцкий пытался сначала добиться заключения мира. Лишь позднее, когда не уступающая ему диалектика Кюлъмана поставила его в безвыходное положение, он пришёл к мысли сделать театральный жест и закончить конференцию заявлением, что Россия не может согласиться на мирные предложения центральных держав и даже не может вдаваться в обсуждение таковых, и что тем не менее делегация считает, что война окончена.
Сохранились и наблюдения Троцкого о самом Бресте, где проходили переговоры.
За вычетом нескольких зданий, стоявших в стороне от старого города и занятых немецким штабом, Бреста, собственно, не существовало более. Город был сожжён в бессильной злобе царскими войсками при отступлении. Именно поэтому Гофман, очевидно, и расположил здесь свой штаб, чтоб легче держать его в кулаке. Обстановка, как и пища, отличалась простотой. Прислуживали немецкие солдаты. Мы были для них вестниками мира, и они глядели на нас с надеждой. Вокруг зданий штаба шла в разных направлениях высокая изгородь из колючей проволоки…
…После длительного перерыва я с большим интересом читал в Бресте немецкие газеты, в которых брестские переговоры подвергались очень тщательной и тенденциозной обработке. Но одни газеты не заполняли времени. Я решил более широко использовать невольные досуги, которых, как можно было предвидеть, не скоро дождаться вновь. С нами было несколько хороших стенографисток из старого штата Государственной думы. Я стал им диктовать по памяти исторический очерк октябрьского переворота. Так, в несколько приёмов выросла целая книжка, предназначенная прежде всего для иностранных рабочих. Необходимость объяснить им то, что произошло, была слишком повелительной. Мы говорили об этом с Лениным не раз, но ни у кого не было свободной минуты. Меньше всего я ждал, что Брест станет для меня местом литературной работы. Ленин был буквально счастлив, когда я привёз с собой готовую рукопись об Октябрьской революции. Мы одинаково видели в ней один из скромных залогов будущего революционного реванша за тяжкий мир.
Второй этап переговоров продолжался целый месяц и завершился неожиданно. Новый руководитель советской делегации на переговорах Л.Троцкий 10 февраля спешно покинул Брест. При этом он заявил, что Россия мир не подписывает, но выходит из войны и демобилизует армию.
В результате 16 февраля германское командование через остававшегося в Бресте в качестве председателя комиссии по перемирию генерала А. Самойло известило советскую сторону о возобновлении с 18 февраля состояния войны. Германские войска стали быстро продвигаться вперёд и уже к вечеру взяли Двинск, 19 февраля был сдан Минск, 20 февраля - Полоцк, а 24 февраля небольшой отряд немцев заставил капитулировать русский гарнизон в Пскове. На Украине 21 февраля 1918 года немецкие войска вошли в Киев. 1 марта немцы заняли Гомель, Чернигов и Могилёв. В итоге возникла угроза оккупации Петрограда.
Заключительный период мирной конференции в Бресте продолжался с 1 по 3 марта 1918 г. 1 марта состоялось заседание мирной конференции. На нем глава германской делегации посланник фон Розенберг повторил, что военные действия могут быть прекращены только после подписания мирного договора. Советская делегация отказалась от обсуждения условий мира.
3 марта 1918 года мир был официально подписан. Церемония подписания состоялась в Белом дворце Брестской крепости. Перед его подписанием советская делегация сделала заявление. В нем говорилось:
Мир, который ныне заключается в Брест-Литовске, не есть мир, основанный на свободном соглашении народов России, Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. Этот мир продиктован с оружием в руках. Это - мир, который, стиснув зубы, вынуждена принять революционная Россия.
Вот как пишет о заключительном этапе переговоров в Бресте генерал Гофман.
"Немецкие войска продвинулись лишь до Чудского озера и Нарвы, чтобы освободить, по крайней мере, всех своих балтийских единоплеменников от большевиков ... Затем наступление было приостановлено, и русским ответили, чтобы для заключения мира они прислали полномочную делегацию в Брест. Она была прислана немедленно с Сокольниковым во главе. Разъехавшиеся представители Четверного союза также поспешно вернулись обратно. Но как с нашей стороны, так и со стороны русских на этот раз фигурировали, если можно так выразиться, деятели второго сорта: Кюльман, Чернин, Талаат, Радославов уехали тем временем на открытие мирных переговоров в Бухарест. Они не вернулись, а прислали своих заместителей. Со стороны Германии приехал посланник Розенберг.
Переговоры и на этот раз сложились очень своеобразно. Розенберг предложил в первом заседании обсуждать отдельные пункты мирного договора, проект которого он привёз с собой; Сокольников ответил на это предложение просьбой сначала прочесть ему весь проект целиком. По прочтении он объявил, что отказывается от обсуждения отдельных пунктов и что русские готовы подписать прочитанный текст договора.
Единственным основанием для такого поступка являлось намерение ещё более подчеркнуть вынужденность "насильственного мира". Так как в агитации, которая велась в связи с заключением "насильственного мира", указывают всегда на мою особу, как на главного его виновника, то мне бы хотелось ещё раз подчеркнуть, что я не имел ни малейшего влияния на составление текста мирного договора; я ознакомился с ним в первый раз во время оглашения его в присутствии русских делегатов. Окончательное принятие его Сокольниковым последовало в частном заседании дипломатов, на которое я не был приглашён.
А как думаете вы, должна ли была РСФСР подписывать Брестский мир? Что это было, благо или предательство? Пишите в комментариях👇👇👇, давайте спорить. Нам важно знать ваше мнение!
© "Союзное государство", № 1-2, 2014
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите журнал, подпишитесь и поставьте лайк!