Сама эта обособленность и внутренняя сегментация сталинской
политической культуры придавали Москве характер не столько
центра нового просвещения, сколько утопического пространства. Знаменательно, что латиноамериканские «города письма»
XVI—XVII веков возникли вскоре после того, как было написано
несколько классических утопий: «У топия» Томаса Мора (1515),
«Город Солнца» Томмазо Кампанеллы (1602— 1623) и «Н овая
Атлантида» Фрэнсиса Бэкона (1627). Эрих Ауэрбах проводит
прямую связь между появлением этих текстов и исследованиями
Нового Света1. А Джулио Карло Арган в своей работе о Ренессансе отмечает также, что «архитектурные трактаты XV—XVI веков
полны идеальных городов, то есть городов, спланированных ех
novo1 2, в соответствии с абсолютно рациональной и геометрической
планировкой. Идеальный город был по существу художественным
и политическим изобретением того времени, поскольку основы
вался на идее, что совершенная архитектурная и урбанистическая
форма города соответствует совершенству его политической и социальной организации»3.
Возможность построения совершенного города, совершенной
артикуляции пространства привлекала многих советских планировщиков. Они стремились согласовать «красоту» и «гармонию»
социальной организации с «красотой» и совершенством общей
планировки и отдельных зданий. Но утопическая перспектива с самого начала маячила на горизонте советской культуры. В первые
постреволюционные годы советские издательства выпустили многие
из классических утопий. Нарком просвещения Луначачарский был
особенно увлечен Кампанеллой и написал пьесу о нем, поставленную
в 1920-е годы. «Город Солнца» переиздавался, наряду с другими
утопическими текстами4, в 1934— 1935 годах, в период, когда стены
новых зданий, совсем как у Кампанеллы, расписывались фресками
для наставления граждан. Однако параллели между «новой Москвой» и классической утопией гораздо шире этих относительно
поверхностных деталей. Ричард Стайте в книге «Революционные грезы» предлагает
впечатляющий обзор всевозможных утопических экспериментов
1920-х годов и сокрушается по поводу того, что в СССР 1930-х годов с ними было покончено. Однако в определенных отношениях
1930-е были более утопическим десятилетием, чем 1920-е, особенно
если говорить о Москве. Но нужно провести разграничение между
«утопическим» и «утопией». «Утопическое» может быть связано с конкретной утопией, но относится также к идеалистическим,
оторванным от жизни и, в числе прочего, коммуналистским проектам, которые необязательно предполагают собственно утопию,
то есть определенное изолированное пространство — обычно
город-государство или отдельное здание, как в случае фаланстера.
Хотя некоторые утопии (например, «Страна лентяев») отличаются
свободой и гедонизмом, классическая утопия основана на ограничении и принуждении и пронизана пуританским духом. Почти все
они располагаются либо на отдаленных островах, либо по крайней
мере в таком месте, которое отрезано от внешнего мира и лишено
контактов с его обитателями (чтобы попасть туда, нужно преодолеть
океан или пустыню).
Большинство утопических текстов отличается маниакальной
сосредоточенностью на границах — как физических, так и метафорических (то есть пределах дозволенного). В классических
утопиях город или ряд городов предстают как герметичное государственное образование, в котором огромное внимание уделяется надзору и защитным стенам, призванным обеспечить чистоту
утопии. У Кампанеллы ключевую роль играют многочисленные
фортификационные сооружения, образующие концентрические
круги. А в «Утопии» Мора, хотя она и описывает отдельные города,
каждый из них окружен высокими и толстыми стенами, укрепленными рядом башен й крепостей. Хотя его Утопия изначально не
являлась островом, мудрый основатель совершенного государства
в своем предвидении организовал масштабные земляные работы,
после чего морские воды наполнили гигантскую котловину, отрезав
Утопию от материка. Надзор и фортификация столь же важны внутри утопии. У Мора
граждане не могут посещать другой город или выходить за пределы
своего без внутреннего паспорта и разрешения властей; повторное
нарушение запрета карается обращением в рабство. В большинстве
утопий важным способом поддержания порядка служат разного рода
исключения, которым может подвергнуться их житель (от лишения
места в общей столовой до изгнания из утопического государства).
Вряд ли надо напоминать, что развитая система исключений (из пар
тии или комсомола, высылка из города, заключение в трудовой лагерь
или физическое уничтожение) была принципиальной особенностью
С С С Р 1930-х годов.