Из рассказа генерал-майора Сергея Афанасьевича Соломки
Кончив борьбу с Наполеоном и умиротворив Европу, император Александр I возымел намерение ближе ознакомиться с внутренней жизнью, нуждами и потребностями своего народа, и с этой целью неоднократно предпринимал путешествия по империи.
В путешествиях государю сопутствовали постоянно: генерал-адъютант П. М. Волконский, лейб-медик баронет Виллие и полковник А. Д. Соломка, иногда-барон И. И. Дибич и другие лица.
Афанасий Данилович Соломка поступил на службу в главный штаб его императорского величества в 1815 году, а в 1818 году был назначен в должность обер-вагенмейстера, и в этом звании неизменно сопровождал государя во всех его путешествиях как по России так и за границею.
Это был честный, прямой и преданный слуга, находившийся постоянно при особе царя и готовый, по его мановению, идти в огонь и воду. Император Александр I высоко ценил подобную преданность и, со своей стороны, оказывал ему полное доверие и дружбу, в доказательство чего он поручал ему принимать подаваемые на высочайшее имя прошения, вести им подробный журнал и лично докладывать по ним.
Исстари путешествие государя составляло эпоху для народа. Объявленное заблаговременно, оно делалось известным в отдаленных уголках назначенной к обозрению местности и волновало их. По всему пути, где должен был проехать государь, собирались массы городского и сельского люда, в особенности много стекалось народу в месте остановок царя для отдыха или дневок. Одни приходили взглянуть на батюшку царя, пожелать ему всякого счастья и благословить на дальнейшие путь; другие же шли повергнуть к стопам монарха просьбу о защите или помощи, поведать свои кручины и нужды.
С этими то кручинами и нуждами приходилось ведаться доверенному обер-вагенмейстеру и немало было ему с ними дела. Император Александр I придавал особенное значение личному обращению к нему подданных с прошениями, вникал в сущность их и старался, по возможности, удовлетворять их. Он желал, чтобы прошения принимались везде, во всякое время и от всех, без различия пола, возраста и состояния. Если государственные дела мешали ему заняться приемом прошений самому, то он поручал это Афанасию Даниловичу, приказав ему раз навсегда: подаваемые прошения при приёме прочитывать и, если окажется нужным, то тут же, на месте, и дополнять их опросом и объяснениями просителей.
Затем он должен был занести их в журнал и непременно в тот же день повергнуть на монаршее воззрение. По получении же резолюции тотчас сделать исполнение. Замедления государь не допускал. Он сам занимался неустанно, прочитывая нужные бумаги или доклады даже во время пути, в коляске. Резолюции его по делам, зависевшим от непосредственного монаршего благоусмотрения или милости, в тот же день сообщались просителям.
По делам же, требовавшим справок или заключений начальствующих лиц или правительственных учреждений, писалось подлежащим властям, с обязательством доставить по ним исполнительное донесение в наикратчайший срок (обыкновенно двухнедельный или месячный). За исполнением этого государь наблюдал лично, просматривая в журнале отметки о времени исполнения предписаний, - и горе тому, кто осмелился бы стать между просителями и царем, хотя бы даже неумышленно.
Нижеследующий случай, происшедший с Афанасием Даниловичем, во время путешествия государя по северу России, может служить ясным доказательством тому, что малейшее уклонение от данных царем инструкций не проходило даром: виновный наказывался более чем строго.
Поезд царский обыкновенно следовал таким порядком. Впереди коляска государя, затем экипаж обер-вагенмейстера, далее коляски свиты, лейб-медика и других лиц. Ночью же впереди ехал экипаж обер-вагенмейстера, с казаком Овчаровым на козлах, имевшим в руках особый осветительный аппарат, и за ним уже коляска государева и свитские экипажи.
Поездка на север России продолжалась с 4-го июля по 25-е августа. В Петрозаводске, по расписанию, назначена была дневка. Прибыли туда в сырую, ненастную погоду. Громадная толпа народа, в надежде увидеть императора, не смотря на проливной дождь, стояла под окнами дома, где он остановился, и ждала его появления. Пока государь переодевался, Афанасий Данилович, по его поручению, приступил к приему от просителей прошений. Местные власти, желая услужить царскому приближенному, распорядились подостлать ему под ноги несколько досок, и обер-вагенмейстер, стоя на них, опрашивал просителей и заносил их ответы в памятную книжку. Государь, подойдя к окну, заметил, что уполномоченное им для принятия прошений лицо стоит на деревянном помосте, а окружающие его просители вязнут в грязи. Это ему не понравилось; он отошел от окна и в волнении прошелся несколько раз по комнате, но никаких замечаний не сделал.
Подойдя же через несколько минут снова к окну, он увидел, что Афанасий Данилович прекратил прием прошений, не обратив внимания на то, что невдалеке от него стоял какой-то не то больной, не то сильно взволнованный бедняк, явно имевший нужду в помощи. Это окончательно прогневило государя, и он приказал позвать к себе своего доверенного слугу.
- Скажите мне, пожалуйста, - встретил АлександрПавлович явившегося к нему обер-вагенмейстера: - Зачем я вас вожу с собой... - как куклу, или для исполнения моих приказаний?
Полковник Соломка, не зная причины гнева государя, оторопел и ничего не мог ответить.
- Что вы, - горячился между тем государь: - принимая прошения, оказываете свои личные милости, или служите мне и исполняете мою волю? Вы позволили себе потребовать под ноги подстилку, чтобы стоять с удобством и комфортом, а люди, пришедшие ко мне с просьбами, должны вязнуть в грязи! Вы так высоко себя поставили, что, вам кажется, иначе и быть не должно, тогда как вам небезызвестно, что мое расположение одинаково ко всем, как к людям, близко стоящим ко мне, так и к тем, которые вон там вязнут в грязи. Вы знаете, что все мои верноподданные одинаково близки моему сердцу.
- Виноват, ваше императорское величество, что я позволил себе стать на доски, - отвечал, собравшись с мыслями, Афанасий Данилович: - но моего приказания не было, чтобы устроить для меня какие либо удобства; это не что иное, как простая любезность со стороны здешних властей.
- А что это за личность, стоявшая в числе просителей, бледная, бедно одетая, с большими, кудрявыми, черными волосами? Вы не могли не заметить ее; это, судя по наружности, наверно, один из наиболее нуждающихся. Можете вы доложить мне, кто это и в чем заключается его просьба?
- Государь, этого человека я заметил, но кто он такой и в чем заключается его просьба, я сказать не могу, так как он ко мне не подходил и просьб никаких не заявлял.
- Да! вы стояли на подмостках! Вам трудно было сойти в грязь к нуждающимся, чтобы опросить их и доложить мне об их нуждах! ведь таких, может быть, много... Извольте сейчас же отправиться, собрать самые подробные сведения об этом человеке и немедленно донести мне.
Но "человека этого" уже не было, он куда то улетучился, и Афанасий Данилович должен был ограничиться собранием о нем сведений у местных властей. Оказалось, что это действительно несчастный человек. Жил он неподалеку от города в своей усадьбе в полном достатке, был женат и имел пятерых детей. Но несколько времени тому назад у него случился пожар, усадьба и все имущество сгорели. Но что всего ужаснее, во время пожара погибла его жена и трое детей. Спасли только двух малолетков, которых и приютили у себя добрые люди. Утраты эти так подействовали на несчастного, что он впал в болезненное состояние, близкое к умопомешательству, но помощи ни от кого принять не хотел. Подобные сведенья ошеломили почтенного обер-вагенмейстера, и, пока он составлял всеподданнейший доклад о несчастном. Государь присылал за ним три раза.
- Читайте! - сказал император, когда Афанасий Данилович представил ему доклад.
- Не могу, государь, - отвечал трепещущий докладчик: - Я так потрясен...
- Читайте! - повторил Александр Павлович более строго.
Бедный обер-вагенмейстер окончательно потерялся, он хотел что-то сказать, но не мог выговорить ни одного слова.
- Читайте! я вам говорю! - возвысил между тем голос разгневанный монарх, и в словах его звучала нота раздражения.
Запинаясь и с расстановками, чуть слышно, едва-едва мог прочитать Афанасий Данилович царю доклад о несчастном больном, сознавая себя в десять раз несчастнее его.
- Ну, что вы мне на это скажете? - спросил его немного успокоившийся тем временем царь.
- Виноват, ваше императорское величество.
- Виноваты! А он-то чем виноват, что вы не исполняете моих приказаний! - внушительно возразил Александр Павлович и, взяв перо, положил на докладе резолюцию: "назначить доктора для попечения о больном, детей его поместить в учебные заведения и содержать отца до выздоровления, а детей-до поступления на службу на счет собственных моих сумм. На постройку же усадьбы и обзаведение выдать из того же источника пособие, в размере стоимости сгоревшего имущества.
- А вас я больше видеть не могу, - присовокупил государь, отдавая Афанасию Даниловичу резолюцию свою для исполнения.
На другой день, когда император садился в экипаж, полковник Соломка, по обязанности своего звания, подошел к экипажу, чтобы помочь государю подняться на подножку, Александр Павлович уклонился от услуг своего опального обер-вагенмейстера, заметив холодно: "Вы помните, что я сказал вам вчера".
Афанасий Данилович стушевался. Положение его при главной квартире сделалось ненормальным. Он исполнял обязанности обер-вагенмейстера, но к царю подходить не смел. Каждый день он ждал назначения себе преемника, но преемника ему не назначали. Время шло, а обстоятельства не изменялись. Так близко к царю, и вместе с тем так далеко от него! Сознание подобного ничем необъяснимого порядка не могло не иметь на впечатлительную натуру честного царского слуги. Он осунулся, похудел и постарел до неузнаваемости. В особенности угнетала его мысль, что государь на него еще гневается. - Душа вся изныла за это время, - говорил мне потом Афанасий Данилович: - но делать нечего, нужно было терпеть, и я терпел.
Так прошло несколько месяцев. Но вот наступил пост. Император начал говеть. С ним вместе говели и близкие к нему люди. Афанасий Данилович тоже начал говеть, но, приходя в церковь, становился в алтаре и государю не показывался. Перед исповедью Александр Павлович послал своего камердинера позвать к себе полковника Соломку и по приходе его в кабинет, государь, по обряду православной церкви, троекратно поклонился ему и просил у него прощения.
- Ваше императорское величество, я также говею, - воскликнул, заливаясь слезами, опальный царский слуга: - ради самого Господа простите мне мои вольные и невольный прегрешения! и упал царю в ноги.
- Бог тебя простит, Афанасий Данилович,- сказал император, подняв и поцеловав его: - забудем прошлое! я знаю тебя, ты - верный слуга мой, вот почему я тебя и не оттолкнул от себя. Я знал, что ты неумышленно сделал это, и я, любя тебя, дал тебе урок. Никогда не следует пренебрегать в жизни людьми, которых мы не знаем. Но я рад, что ты доставил мне случай исполнить долг не только царя, но и христианина. Теперь все забыто! и ты опять мне так же дорог, как и прежде. Ступай и исполняй свои обязанности, как ты исполнял их всегда.
После принятия св. тайн государь принимал поздравления своих близких и свиты. Последним подошел поздравить его Афанасий Данилович. Окружающее, не зная о происшедшем накануне примирении, смотрели с любопытством, как примет царь поздравления своего опального слуги. Удивлению их не было границ, когда Александр Павлович с улыбкой протянул ему руку, обнял и поцеловал, говоря: - Дважды поздравляю тебя, Афанасий Данилович, с принятием св. тайн и с возвращением прежнего моего к тебе расположения. Смотри же, постарайся оправдать его!
И преданный слуга оправдал его. Более пятидесяти лет он состоял на службе при главной квартире, сперва в звании обер, а потом генерал-вагенмейстера, и умер, заслужив признательность и уважение трех императоров: Александра Павловича, Николая Павловича и Александра Николаевича. "Урок", данный ему Александром Павловичем, не пропал бесследно: он стал более чуток к горю и бедам ближнего, и не только старался помогать людям, обращавшимся к нему с просьбами, но сам разыскивал несчастных и предстательствовал за них перед царем.
#librapress