Принцесса нервничала. Прибор всё время включен вперед, сводя
энтропию коридора к нулю. А мотивом ожидания была элементарная
безопасность. Выжидал я более суток и вышел в больницу на следующий
день, подгадав к часам посещений. В палате никого, вопросов никто не
задавал, а потому я стал готовиться к эксперименту. Даже нет, к
ЭКСПЕРИМЕНТУ. Обогнув больницу и войдя в хоздвор, у мусорных
бачков подобрал котенка. Взрослые кошки разбежались, а этот еще
слишком мал и не знает подлой человеческой натуры. А потому доверчиво
пошел ко мне в руки, тихонько мурлыкнул и заснул. Котенок вызывал
сострадание. Инну тоже жаль. Но еще больше я сочувствовал самому себе.
Спасенная, вопреки всем романам не торопилась вешаться на шею
избавителю и закатывать глаза, а требовала объяснений. И уклончивые
«дыкмык» считать оными отказывалась наотрез. Сделав страшное лицо и
представив шашлык из котятины, я перешел. Ну, вышел себе и вышел,
шашлыком не пахло, а очень даже мяукало. Облегченно вздохнув, я
вернулся в континуум. Инна хмурилась, но в глазах сквозило облегчение, а
заметив Мурзика, заулыбалась.
– Получилось? – Всётаки дурой она не была. Кивнув, я протянул руку
и спросил:
– Пошли?
Едва наши руки соприкоснулись, мы оказались в реальном мире.
Палата попрежнему пустая, и нас никто не остановил. В моей старой
одежде Инна походила на бомжиху, но «Ауди» стояла на площадке перед
корпусом, и мы тронулись. Особо не рассуждая, я доверился инстинктам, а
обнаружив нас на Казанском шоссе, только хмыкнул, ибо мы ехали к отцу
Алексию. Настоятелю монастыря, в миру спецназовцу, в свое время
исполнившему интернациональный долг по всему миру. Он не то чтобы
проникся религией, а пришел в монастырь получать ответы. Получил или
нет – не знаю, но за двадцать лет поднялся от простого служки до
настоятеля. Он ровесник моей покойной бабушки, царствие ей небесное, и
сейчас ему под девяносто. Однако старик бодр духом и крепок телом, а в
прошлом году шутя вызвал меня на рукоборство и вполне серьезно
победил. В детстве и юности, когда бабушка сначала брала меня с собой, а
потом уж я сопровождал старушку, отец Алексий часто заводил со мной
разговоры на какието одному ему ведомые темы. Слушал мой детский
лепет, потом юношеский бред. Чемуто улыбался, иногда хмурился. Но
независимо от результатов собеседования отношение его ко мне не
менялось. Да и, по правде сказать, не оченьто я об этом задумывался. И вот
мы подъезжаем к монастырю. Как и год, как и десять лет назад, меня
проняло. Это невозможно описать словами, либо ты чтото чувствуешь,
либо нет. Увидев Инну в прикиде «от Версаче», он лишь хмыкнул, но, я
уверен, всё понял правильно. Он всегда всё понимал правильно. Да и делал
тоже, потому и жив до сих пор.
– Отроковицу в гостевую горницу, а сам давай к вечерней. – Мы с
Инной переглянулись и разошлись по покоям.
– От кого бежишь? И почему вид у тебя неиспуганный? – Мы пили чай
у него в горнице, и я всё не решался начать.
– В общем, это хорошо, что не боишься, страх застилает взор и вводит
ум в заблуждение.
Довольный похвалой, я еле сдержал улыбку. Хотя он никогда меня не
хвалил и не ругал. Это была лишь констатация.
* * *
Три старухи за окном пряли поздно вечерком. Впрочем, пряла только
одна. Вторая придирчиво осматривала пряжу, проверяя целостность и
качество материала. А третья внимательно вглядывалась в результат, качая
головой и шевеля губами. Изредка чтото подправляя, подвязывая узелки,
иногда подкрашивая, дабы не было пятен. И сматывая, сматывая нити судеб
в один огромный клубок. Иногда они объединяли усилия и о чемто
совещались, щупая волокна. Наслюнив палец, скатывали пробную нить и
прикладывали к уже готовой. Качали головами, но обрывать уже спрятое
случалось редко, очень редко. И уж совсем нечасто, практически никогда не
приходилось разматывать клубок, чтобы заменить кусок испорченной нити
новым. Ну или почти никогда. Пусть даже и качество пряжи не вызывало
удовлетворения, отличался цвет. Порой мастерицам попадалась плохая
шерсть, но и тогда веретено не останавливалось, а клубок рос, рос… Из
клубка вылезала моль, время от времени взлетая, а чаще просто, поползав,
скрывалась в недрах. Моль была неправильной, она могла делать с уже
спрятыми нитями что захочет, вернее, что сможет, ибо много ли
возможностей у мошки? Старухи недовольно поджимали губы, а веретено
продолжало вращаться…