А тут вот,
пожалуйста, купил ствол и… ничего. Не побежал свергать правительство,
сберкассы остались целы, да и девяносто девять целых девятьсот девяносто
девять тысячных процента сограждан могут спать спокойно. Так что
оружие, разумеется, исключительно для самообороны. Что бы вы ни
подумали. А так как пистолет всё же немножко круто, то есть в глубине
души понимал, что выстрелить мне слабо, то захватил еще и электрошокер.
На свои способности рукопашника я смотрел довольнотаки скептически, да
и тот благодушнобезалаберный образ жизни, что вел в последние годы, не
способствовал…
Три дня «ТАМ» наконец закончились. Правда, после двух дней
баловства с пукалкой, решил «выйти» и вместо «Макарова» приобрести
револьвер, так как быстро снять с предохранителя никак не получалось, а с
патроном в стволе чувствовал постоянный дискомфорт. Конечно, оружие
пришлось оставить, но три дня тренировок создавали иллюзию
защищенности, а на «выходе» я легко раздобыл новый.
В силу вступал «план №1», и казалось, что на этот раз всё должно
пройти великолепно. На моей стороне был фактор внезапности, и я коекак,
в меру своих скромных талантов, постарался загримироваться. Для пущей
уверенности повыкручивал лампочки на всех этажах и около полуночи
занял пост во дворе.
Они приехали на такси. Она – похорошевшая с нашей последней и
единственной встречи. Вернее, не успевшая подурнеть и осунуться изза
переживаний. Кавалер ее – красавец, с густыми волосами и гордым
профилем – выглядел воплощением мужественности. Небрежно захлопнув
дверку, он похозяйски обнял девушку за плечи и повел ко входу. Инна же
вся сияла и льнула к своему рыцарю, казалось, растворяясь в нем. Да,
девочка, не знаешь ты, какую змею, вернее, у какого змея ты пригрелась на
груди.
Замок щелкнул гдето около трех, я вытащил шокер и встал на
исходную. Дальше всё пошло не так. Отключаться и терять сознание он
почемуто не захотел. Даже дотронуться до себя не дал. Выбив парализатор,
он выбросил руку вперед, и в голове у меня чтото вспыхнуло. Руки мои
вцепились в отвороты его плаща, а сознание совершило «переход».
Обычного облегчения это, однако, не принесло. Я лежал на лопатках возле
моего лагеря, а эта сволочь сидела на мне верхом и била моей любимой,
моей единственной и, надо признать, не оченьто толковой головой об
землю. Сказать, что я запаниковал, значит не сказать ничего.