Улицы начали понемножку подсыхать, пусть и не слишком сильно, но все же риск утонуть сменился максимум риском изгваздаться по уши. Из-за этой грязюки классические высокие сапоги русского покроя стали тут основной обувью, а кто из американцев и прочих поумней, тот еще и носки сменил на портянки. Низкие ботинки стали атрибутом людей ну совсем успешных, таких, кто кроме как в коляске и не перемещался. И творческая мысль начала приближаться к изготовлению такого раритета как калоши, потому что оттереть обувь так, чтобы не натащить грязи в кабак, например, все равно не получалось.
Другое дело, что мысль так и оставалась мыслью, потому что делать калоши было некому и не на чем. Думаю, что уже и секреты калошестроения обществом утрачены давно.
И вот у причала появилась "Гордость Доусона", встречать которую вышла чуть не половина города, включая бордельных таек и филипинок. Длинный трехпалубный пароход с низкими бортами, выпуская клубы черного дыма из высокой черной трубы, шлепая по воде шлицами бортовых колес, подрулил к причалу. Он не был до конца похож на пароходы с Миссисипи, те, что я видел на картинках, а больше напоминал мне пароходы волжские, конца девятнадцатого века, с черно-белых фотографий. Задняя часть нижней палубы была отведена под товар, то есть "Гордость Доусона" был еще и грузо-пассажирским, а передняя считалась "третьим классом", и именно в нем прибыли в город новые поселенцы, решившие попытать счастья в Батлер-Крик. Увидев их, я понял, с какой "финансово-имущественной" форой я начинал здесь свой путь. Простенькие бушлаты, дешевые кирзачи, зеки зеками, у каждого тощая котомка за спиной. Впрочем, зато им не надо чуть не месяц идти через безлюдную глушь, являясь при этом объектом охоты, так что все справедливо.