21 век – время победившего материализма. Каждое явление, каждый феномен, каждая аномалия объясняются на научном уровне. Проводятся серьёзные эксперименты и выдвигаются обоснованные расчётами гипотезы. Короче, делается всё возможное, чтобы вычеркнуть из нашей жизни элементы сказочности, исключить чудеса как факт жизни, а уж всякую мистику искоренить и извести на корню. Теперь в приличном обществе уже и непринято рассказывать что-то такое, что не вписывается в научно-обоснованное мировосприятие.
Однако, на просторах нашей страны ещё есть отдалённые деревеньки и села, где жители нет-нет, да упомянут в беседе о каком-нибудь таинственном событии. Там о научных открытиях узнают, если не последними, то не самыми первыми, а потому на серьёзный лад может зайти разговор о чём-то таком, о чём городские предпочтут молчать, не желая сойти за полоумных.
Мне как-то раз выпала честь поучаствовать в подобной беседе о мистике и настолько мне запала в душу сея история, что не поделится ей было бы неправильно.
Поздний вечер спускался на подмосковный посёлок. Тягучий и нетипично холодный июльский воздух обдувал мои плечи, пока я сидел в старой, дедовой майке, на лавке, подле ворот и дымил, глядя на полупустую улицу, где бродили редкие прохожие и изредка, под лай собак, проносился транспорт.
Дмитрий Герасимович, возвращавшийся поздним вечером с дальнего покоса, застал меня за травлением лёгких куревом и поспешил присоединиться к сему позорному занятию, предвкушая беседу с «городским анжинером-академиком», как он меня звал. Вытянув из кармана цигарку, Митрич, как я звал его в личной беседе, затянул протяжный монолог о мире и бытие. А позже ударился в высокие материи, вспоминая фамилии неизвестных мне философов, разбавляя их велико мудрые цитаты о жизни простым рабочим матерным словом.
Митрич находил во мне благодарного слушателя, не перебивающего из уважения, а также не гонящего его на три известных русских буквы, чем грешили другие сельские мужики и приезжие дачники. На ухо данный товарищ умел подсесть, но если иные тяготились обществом старого агронома, то меня оно изрядно развлекало, ибо столь интересный взгляд на некоторые вещи нельзя было встретить даже среди московских профессоров гуманитарных ВУЗов.
Время клонилось к ночи, я начал подмерзать, да и к тому же курить больше трёх сигарет за 4 часа мне не позволял Минздрав и ценник свыше 200 рублей в местном “сельмаге”. Понимая это, я решил, что пора сбрасывать моего собеседника со своих ушей, не то я встречу с ним рассветную зорю.
«Митрич», говорю ему я, «А расскажи чего-нибудь мистическое?»
Я знал, что тему эту он не любил. Как-то раз я ему решился рассказать, по секрету, как у нас в НИИ ночами камеры фиксировали движение офисных стульев и падающие сами по себе предметы, так после этого он ещё три дня ходил, крестясь всякий раз, как я с ним здоровался. Расчёт был прост – сейчас старик, матерясь и крестясь отправится домой, говоря о том, что ночью о таком говорить – только чертей будить. А следовательно, я получу возможность спокойно уйти домой и ещё несколько дней смолить возле крыльца без информационной промывки мозгов. Но в этот раз что-то не срослось. Митрич стал резко серьёзным, из речи его пропал весь мат и присвисты, голос как-то прояснился даже.
«Ты, воду, где обычно набираешь на питьё?» - поинтересовался он так серьёзно, что заставил меня напрячься.
«С колонки для огорода, а для питья с колодца в конце улицы» - ответил я.
«Молодец» - Митрич сделал затяжку и на выдохе вместе с дымом выпалил: «К Танькиному колодцу только не ходи никогда. Нехороший он. У нас всё село о нём знает».
Митрич мрачно вздохнул, встал с лавки и направился в сторону дома, бросив мне через плечо – «Бывай, анжинер!»
Ну, думаю, спасибо, старый хрен! Раззадорил интерес и свалил восвояси. Ладно, пойду допытывать соседку Нюру. Бабка эта – чистый кладезь сплетен, похлеще Малахова. Главное, чтобы не спала только.
Вскоре, я уже сидел за столом местной "почётной желтогазетчитцы" и попивал чай из смородины, попутно прикрывая кружку рукой от навязчивой женщины, желавшей бахнуть мне туда самогону для сугрева. Баба Нюра была не менее словоохотлива, чем Митрич, но предпочитала “бартер” в плане обмена информацией, поэтому выслушав от меня несколько сюжетов из личных жизней моих городских коллег, была готова рассказывать что-то мне, но я решил зайти с козырей, дабы избежать ненужной болтовни.
«Баб Нюр, а чего всё село из одного колодца воду для питья тащит?» - спросил я, лукаво намекая на тему беседы.
«Так, а откуда ж ещё то?» - улыбнулась старушка и подлила в свой чай грамм 50 спиртного.
«Так мне Митрич сказал, что где-то есть ещё один колодец, вроде как…» не успел я договорить, как старушка смачно поперхнулась своим коктейлем “пьяная баба-ягода”.
Прокашлявшись, старушка сипло произнесла: «Меньше слушай дураков! Нет у нас второго колодца теперь. Был, да пересох».
«О, как!» - накаляю я градус беседы, «а отчего же такие все про него несговорчивые?»
В этот момент я посмотрел в глаза бабы Нюры, покрасневшие не то от удушья кашлем, не то от спиртного и мне стало как-то не по себе.
«Хочешь расскажу?» - сухо произнесла старушка?
«Давайте» - ответил я максимально расслабленно и уверенно, хотя внутренне я уже сомневался в том, надо ли мне ворошить то, о чём почему-то молчат даже главные сельские языкочёсы.
«Тогда хряпни для храбрости и слушай» - протянула мне бабка стакан. Далее история с её слов:
Жила в селе у нас семья. Не благополучная. Отец с матерью и маленькая девочка – Таня. Родители девочки частенько пили “по-чёрному”, при этом, когда даже местные бабки-самогонщицы зареклись продавать им выпивку в долг, они всё равно умудрялись раздобыть алкоголь. Правда теперь за ним ходила маленькая Танечка. Побитая и затравленная девочка стучалась по домам и просила дать выпивку и что-то закусить иначе родители её забьют насмерть. Многие не выдерживали, давали девочке что могли. Иногда нормальные сельские мужики шли с девочкой домой и пытались поговорить с отцом, но тот, на пару со своей женушкой, встречал их с кулаками и несколько раз даже доходило до драки.
Годы были тогда 80–90-е. Кругом развал и разруха. Милиции до пьянчуг не было дела. «Бьют девочку – ну они же родители, воспитывают. Будто где-то детей теперь не бьют». Так частенько отмахивался от проблемы тогдашний участковый, поэтому просвета в жизни девочки не предвиделось. Спасением для неё был колодец недалеко от их дома, с другой стороны села, куда она ходила с ведрами набирать воды.
Часами сидела она, глядя в воду и рыдая, шепча проклятья на свою семью и жизнь. После чего брала неподъёмные “комсомольские” ведра и босиком шла по улице в сторону своего жилища. Помогать девочке даже одеждой было бесполезно – пропивохи-родители были готовы отдать своим собутыльникам всё, ради ещё пары рюмок заветного пойла.
Однажды ночью, со слов соседей, в семье случилось нечто страшное. То ли у Таниных родителей началась горячка от сивухи, то ли ещё что стряслось. Никто не знал, но шум был изрядный, так что соседи всё же были вынуждены войти в дом, пока кто-то выискивал сельского участкового. Все переживали за девочку, но к ужасу собравшихся людей – в доме её не было. Внятного ответа от алкашей получить не удавалось, они сказали, что не видели её уже три дня. Думали, что нашла себе хахаля (в 14 то лет!) и бросила родителей неблагодарная “мерзавка”.
Искали девочку той ночью всем селом, обходя каждый дом. Её так и не нашли. Отца и мать Тани привлекли к ответственности приехавшие с области сотрудники милиции, но весомых доказательств для возбуждения дела найти не удалось. В ноябре местный охотник говорил, что видел на первом снегу следы детских ног в просеке, но они сильно плутали и обрывались там же, где и было их начало, словно ребенок бродил кругами, а потом исчез.
Самое страшное началось спустя ещё 3 месяца в конце февраля. В день рождения Тани, как говорили местные. Одна женщина пошла в сторону того самого злосчастного колодца набрать воды, после захода солнца.
Внезапно она закричала с ужасом отпрыгнув от него, раскидывав вёдра и кубарем перекатываясь побежала прочь по улице.
Со слов напуганной женщины ей показалось, что в колодце, на дне сидит Таня. Или нечто на неё похожее. С чёрными волосами, бледным лицом и мертвыми веками. Тощее измученное тело было сокрыто грязным, рванным платьем. Призрак тянул руки вверх, медленно поднимаясь со дна, безмолвно открывая свой рот и шепча что-то.
Колодец дважды проверяли при поисках девочки. Тело там не было найдено. Но воду всё равно никто не решался пить, особенно после того, как один из местных напоил этой водицей свою корову, а та слегла и умерла через три ночи.
Дурная слава о “Танином колодце” расползлась далеко за пределы нашего села. С соседних деревень ночами приходили группы глупых и неразумных подростков, которые хоть одним глазом хотели взглянуть на призрака. Многие, впрочем, останавливались на полпути к цели, словно ангел-хранитель удерживал их. Но двум дуракам всё же хватило глупости прийти к колодцу после полуночи и заглянуть в него. Со слов одного из них сперва в абсолютно тёмной воде появилось странное свечение, похожее не то на отблеск луны, не то на лицо. Затем оно начало приближаться к краю воды и явно стало похожем на бледное, исхудавшее злое лицо, искаженное неведомыми силами. Затем показались скрюченные руки и рукава старого платья. От неожиданности один из парней наклонившийся слишком сильно к краю проклятого колодца потерял равновесие и упал в воду. Его товарищ ужасным криком заорал и побежал за помощью к ближайшим домам. И хотя с момента падения до прибытия помощи прошло не более 10 минут парень, упавший туда уже успел утонуть. Его поза напугала тогда всех, кто видел тело в ту ночь. Он “висел” в воде будто “поплавок”, лицом обращённый вверх и покачивался, то уходя на дно, то вновь всплывая, абсолютно неестественно, словно кто-то тянул его и отпускал там, из черной глубины вод, куда не доставал свет.
С тех самых пор колодец стоит заброшенный. К нему перестали ходить люди, а те, кто шли мимоходом, плевали в его сторону и знаменовали крестом. Подход к нему зарос высокой травой, но не было желающих её косить. Со временем местный народ стал просто указывать вновь прибывшим дачникам на новый колодец, которым пользуется теперь основная часть жителей, не пробуривших себе скважину. Новый колодец освятил священник, отчитав по просьбе жителей ещё и за упокой души Тани. С годами “Танин колодец” зарос кустарником, но некоторые жители, живущие неподалёку от него, говорят, что и по сей день ночью, в абсолютной тишине слышны всплески воды и шлепки рук и ног о каменные плиты, будто кто-то или что-то там внутри всплывает на верх.
«Даааа, баб Нюр…», протянул я, «ТВ за такие сюжеты может и заплатить». Я улыбнулся, но мне было немного некомфортно. Не переборщил ли я с шуткой?
«Это да, телевиденье нынче любит такое» - спокойно ответила баба Нюра. «Ладно, пора мне на боковую, бывай, анжинер!»
Выйдя со двора соседки, я было хотел пойти к себе, но желание проверить историю плотно загорелось во мне. Я пошёл вниз по улице, к другому краю села, где уже высилась луна. Холод обжигал мои плечи, и я было подумал, что хорошо бы зайти за курткой, но не хотелось тратить время. Сейчас или никогда. Мне очень хотелось взглянуть на то место.
Но у судьбы на меня были свои планы. Когда до конца улицы оставалось примерно 3 дома на меня из темноты выскочила крупная дворняга чёрного цвета. Злобно рыча, она медленно пошла на меня, заставив отступать лицом к ней и лишь возле моего крыльца она успокоилась и уставилась на меня не моргающим взглядом, встав посреди улицы.
«Я понял тебя», сказал я ей, «не буду я туда лезть». Услышав это, собака словно вникла в мои слова и развернувшись побрела назад во тьму. Пожалуй, сегодня будет та ночь, когда ярый материалист поверит в что-то лежащее за гранью. Не буду я беспокоить колодец Тани. Лучше заеду в церковь да поставлю свечку за упокой. Иногда лучше не ворошить то, что существует вопреки науке.