Случалось ли вам нечаянно возвращаться в детство? Когда нечаянная встреча или событие вдруг живо напоминает забытое и давно пережитое? Именно такой историей делится с нами Владимир Топуридзе. Очень рекомендую прочитать ее родителям, которые воспитывают сыновей! Поделитесь этим рассказом со знакомыми. Любить, понимать и защищать своих детей способны многие, а проявить доброту к чужим, выбрать правильную позицию в конфликте может не каждый.
Владимир Топуридзе. Осторожно! Двери закрываются
Лето. На улице жара. Мой отец дома. Значит воскресенье и выходной день! Мне уже четыре года! Я первый раз, без взрослых, самостоятельно выхожу на деревенскую улицу.
В моих руках кусок белого хлеба, намазанный маслом и посыпанный сверху сахарным песком. Вкуснотища! Стою за пределами двора и таращу свои глазенки на пыльную дорогу, уходящую от нашего дома вниз под горку. Вдруг ко мне подбегает незнакомый мальчишка, вырывает из рук мое лакомство и начинает есть. Я возмущен. Размахиваюсь ручонкой, и даю ему оплеуху. Он громко расплакался и, утирая слезы, сопли и кровь, сочившуюся из носа, побежал к себе домой.
На его крик из дома вышел мой отец. Провожая взглядом убегающего паренька, строго спросил у меня: «Что здесь произошло?». И я ему все рассказал. Он молча выслушал, покачал головой, а потом сказал мне ожидать его здесь и никуда не уходить. После чего вернулся в дом.
Спустя какое - то время, он вышел, держа в руках авоську, в которой лежал целый батон белого хлеба, разрезанный вдоль, намазанный маслом и посыпанный сахарным песком, пачка печенья, кулечек с леденцами и три яблока. Взял меня за руку и молча повел в соседний барак, куда и убежал парнишка. Отец постучал в дверь одной из комнат барака. «Входите!» - раздался женский голос, и мы вошли.
Перед нами открылась большая комната, в которой из мебели ничего не было, кроме стола, двух табуреток и печки. Около нее, стоя на коленях и разжигая огонь, хлопотала пожилая женщина, а в дальнем углу на полу, в куче старых одеял и тряпок лежали трое детей: две девочки и тот самый парнишка. Вид у всех был жалкий и убогий.
«Тетя Поля, - обратился к женщине отец, - мой Вовка сейчас Леньку вашего обидел, вот мы и пришли помириться!» И он, пересказав с моих слов, что произошло между нами, протянул ей угощение. Она поохала, повздыхала и стала наливать в чашки остывший чай. Затем разрезала батон на три части, положила его около чашек и позвала детей. Девчонки, слегка удивленные произошедшим событием, подошли, а Ленька, сидя на груде старых одеял, все еще продолжал обижаться, хмуриться, но при этом заинтересовано посматривал на кухонный стол с чашками чая.
Тетя Поля позвала его, взяла за руку, подвела ко мне и, обращаясь к нам обоим, сказала:
- Вот что хлопцы, жить вам еще долго, и всякое будет в этой жизни, но никогда не обижайте друг друга, а если надо, то защищайте и помогайте в беде. Договорились? – спросила она
Мы кивнули своими детскими головенками, тайком ткнули друг друга в бок локтями и разошлись. Дети уселись пить чай, а тетя Поля пошла нас провожать. Выйдя за дверь и обратившись к отцу, она на прощанье сказала:
- Добрая ты душа, Игорь, не забыл, что дети сироты. Спасибо! А сына своего не кори, он этого не знал. Но молодец, постоял за себя и врезал Леньке, но не от жадности своей, а от обиды. Ну, прощевайте, пойду, печь затоплю, картошку варить надо!
Мы с отцом не спеша возвращались домой.
- Сын ты все понял? - спросил меня отец.
- Да пап, все! Сирот обижать нельзя! - ответил я.
- Ну, вот и хорошо и всегда делись со своим товарищем всем, что у тебя есть! - добавил он.
Прошли годы. Из грязноватого и сопливого карапуза Ленька превратился в крепко сложенного подростка, и дерзкого хулигана по кличке Лимон. Свой первый срок в полтора года он получил в шестнадцать лет за ограбление прохожего. Второй, четыре года, - тоже за ограбление, но уже дачного дома генерала, расположенного в Филевском парке. Потом был третий, а за ним четвертый и так далее. В общей сложности Ленька отсидел лет восемнадцать - двадцать. И последний раз я его видел в зале суда, когда мне было всего шестнадцать лет. С тех пор прошла четверть века….
И вот снова лето, на улице жара, и у меня выходной! Я еду в метро в сторону своего дома. На одном из перронов поезд остановился, и голос в динамиках проскрипел: «Осторожно двери открываются, станция «Киевская». Двери с шипением и шумом открылись. В вагон поезда вошел здоровенный мужик лет пятидесяти и встал ко мне спиной, прислонясь к двери вагона. Поезд тронулся. Я присмотрелся к мужчине: короткие, слегка вьющиеся волосы, бычья шея, широкие и покатые плечи, крепкие руки и косолапые ступни. Его фигура кого то мне напоминала….
Я продолжаю молча рассматривать его и мучительно пытаюсь что-то вспомнить. Перебираю в голове всех знакомых, полузнакомых и случайных людей, встреченных мной за последние двадцать лет. Память услужливо, как в кино, выкидывает их образы, лица, фигуры, но в голове ничего не складывается. Вокруг - безликая пустота! И вдруг я понимаю, что этот стоящий рядом со мной человек совсем другого времени. Очень, очень далекого и одновременно близкого мне - с волшебным названием детство! В сердце вдруг что-то екнуло, сладко защемило, и я все вспомнил: «Ленька - друг!»
Я необычайно разволновался, но, несмотря на это, встал, подошел к нему и остановился напротив. А он, не обращая на меня никакого внимания, продолжал делать вид, что сосредоточенно смотрит в вагонное окно. Глядя на его нарочитую реакцию и притворное безразличие, я, обращаясь к нему, тихо и тепло произнес: «Ленька, ты хлеб с маслом будешь есть?» После этих слов, его лицо дрогнуло, смягчилось, расслабилось, он облегченно вздохнул, повернулся ко мне, улыбнулся и протянул свою руку. Мы поздоровались.
- А, я ведь тебя сразу признал! - первым начал он разговор. - Ты ведь совсем не изменился!
- А чего же ты не подошел? - удивленно спросил я.
- Так ты же козырный мужик, да и служишь, наверное, где то? - вопросительно ответил он. Я понял его ненапрасные уркаганские опасения и ответил:
- Ну, насчет "козырного", ты, Ленька, ошибся - генералом я не стал, а вот что служу это верно!
- А где, если не секрет? - настороженно спросил он.
- В КГБ, - ответил я и добавил, - шпионов ловлю.
- Ну, тогда ладно, предателей у нас тоже не уважают, это дело государственное, с вами нам побалакать можно!
Колесные пары на стыках рельс тихо перестукивались между собой, вагон покачивало, хриплый динамик продолжал произносить названия станций метро, а за оконными стеклами проносилась: Москва, река, мост, депо, и прочая дребедень. Тем временем наша память уносила нас все дальше и дальше. Она неотвратимо подхватила двух уже немолодых мужиков, завертела их в бурлящем водовороте времени, кружа и срывая все прожитое и нажитое за эти долгие годы, И теплый ветер воспоминаний унес все это, как опавшую желтую листву!
Ушли прочь никому не нужные социальные условности, мундиры, арестантские робы. Воинские звания, и блатной статус. Клички, партийная принадлежность и еще много всякого мусора, что набралось и накипело в нас за прошедшие четверть века. В своем стремительном беге память остановилась только тогда, когда двое босоногих мальчишек с разбитыми коленками оказались сидящими на старом бревне у «Митюшкиного» сарая. Они сидели, грелись, щурились на теплое летнее солнышко и ели кусок белого хлеба, намазанный маслом, присыпанный сахарным песком и разделенный пополам. Вкуснотища!
Это был чудесный детский мир! В нем - за сараем на дворовой лужайке - писклявые девчонки играли в куклы. У ближайшего забора кудахтали куры, разгребая лапками песок. В доме напротив на деревянном крылечке в старинном чепчике сидела подслеповатая бабушка Слеть и, греясь на солнышке, что - то молча вязала. Под нашими босыми и не совсем чистыми ногами, ковыряясь в цветочках клевера, жужжали пчелки, в воздухе носились надоедливые мухи, а в зеленой траве стрекотали кузнечики. Из распахнутых окон бараков кое-где доносилось негромкая музыка, а вместе с ней в густом летнем воздухе разливался запах керосина, обжаренной картошки, и лука. Вкуснотища!
Мимо нас в коротком халатике громыхая жестяными ведрами, прошла тетя Шура. Дымя своей папироской, она важно, как цапля, вышагивала на колонку за водой. А в их палисаднике, колыхаясь на полуденном ветерке, сушилось только что постиранное, местами с заплатками постельное белье. Лежавшая перед нашими глазами извилистая дорога была пустынна, бежала вниз под горку и манила вдаль своей неизвестностью. Нам было, уютно и тепло! Хорошо-то как!
Вдруг, динамик электропоезда простывшим голосом снова прохрипел: «Станция Детство, - конечная! Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны!» Этот хриплый и осипший от усталости голос вдруг вырвал нас из далекого и светлого небытия, и мы с Ленькой, стряхнув со своих детских штанишек прилипшие крошки хлеба, кристаллики сахарного песка, с удивлением озираясь по сторонам, вышли на пустой перрон. «Осторожно, двери закрываются!» - снова донесся до нас знакомый голос. Двери с шумом закрылись. Поезд хрипло погудел, как бы прощаясь с нами, и, покачивая красными огнями, скрылся в сумрачном тоннеле нашего прошлого - навсегда...
- Ну, вот, Ленька, все и закончилось! Станцию «Детство» мы с тобой проехали, и двери в него опять закрылись! - с горькой усмешкой заметил я.
- Да…! Увы, закрылись, а жалко…! - взволнованно сказал он и тяжело вздохнул. И потом тихо искренним голосом добавил:
- Ты не поверишь, а я так хотел в нем остаться и начать свою жизнь сначала! - и грустно задумавшись о чем - то своем, замолчал.
А неумолимое время шло своим чередом. На полупустом, неярко освещенном перроне стояли двое мужиков. Уже немолодых и побитых жизнью. Мимо них куда - то двигались люди, спешащие по своим неотложным делам. Одни приезжали в поездах и выплескивались на перрон, другие вливались в них и уезжали. Мужчины, женщины, дети и пожилые - все смешались в нем. И казалось, что этому бесконечному живому потоку не будет конца. Быть может, через минуту или две он подхватит, закрутит их в водовороте человеческих тел, и, поглотив в себя, разнесет. как щепки. в разные стороны. А жаль! Ах, как жаль! Когда еще капризная судьба будет так благосклонна к ним, и они встретятся вновь? Даже не знаю, возможно ли это!
Тем временем очнувшись от своих грез и сверкнув голубыми глазами, Ленька с надеждой в голосе спросил у меня:
- А тебе в какую сторону, Игоревич?
- Направо, - ответил я.
- А мне налево, - с сожалением сказал он.
- Ну…, тогда до встречи! - добавил я и протянул ему руку.
Но друг моего детства, чем то смущенный, молчал и руки мне не подавал. А потом, смотря куда - то в сторону, глухо произнес:
- Володь, подожди, я ведь тебе еще не все рассказал! - и добавил, - только не перебивай! И начал рассказывать:
- Ты помнишь тот день, когда я у тебя кусок хлеба отобрал, а ты мне нос расквасил?
- Помню! - удивленно ответил я.
- Так вот! - продолжил он, - мне тот день на всю жизнь запомнился, точнее, не сам день, а твой отец! Понимаешь, он в то время, оказался единственным человеком, кто меня пожалел и поддержал! А я ведь тогда, когда вы вошли к нам в комнату, от него другого ждал - либо пинков, либо подзатыльников. Понимал, раз у меня отца нет, то и заступиться некому. Ведь как всегда бывало: обидят взрослые, прибежишь домой и плачешь себе взахлеб, а баба Поля прижмет к груди, гладит по голове и приговаривает: «Ничего, ничего, потерпи Ленька. Вот скоро подрастешь, и никто тебя обижать не будет". Так было и в тот раз. Но только бабка меня пожалеть не успела. Твой отец пришел! Я думал, что он будет ругаться, как все остальные, за ухо трепать, а он не стал, и даже наоборот - угощение принес! Со мной такое в первый раз в жизни случилось! Для меня, беспризорного ребенка, это было настоящее чудо и потрясение!
Он снова замолчал и ушел в себя, вспоминая что-то, а потом усмехнулся и продолжил:
- Это потрясение во мне потом переросло в трогательную уверенность, и я часто думал про себя, что если меня кто - то сильно обидит, то я пойду и пожалуюсь дяде Игорю, а уж он-то меня точно защитит! Веришь ли, нет, но мне на свете даже жить легче стало! А когда я уже вырос и сам мог кого угодно обидеть, то все равно его вспоминал. Особенно в тяжелые времена, там - на зоне. Частенько о нем думал. Но уже в другом смысле. В те минуты моих размышлений мне хотелось верить в то, что будь у меня такой отец как у тебя, то и моя жизнь сложилась бы по-другому. Вот так-то мой друг!
Он замолчал. А я стоял. Немного потрясенный, еще больше удивленный и сам собой пристыженный из-за своей завышенной самооценки по отношению к нему. Стоял, переживал и молчал, пораженный чистым по своей детской наивности признанием рецидивиста по кличке Лимон и моего друга детства - Леньки Киселева. Да, я просто молчал! А что я мог сказать против душевной и искренней исповеди человека? Что я мог добавить к светлой памяти ушедших от нас близких людей? Ничего! Только нервно сглотнуть горько - соленый комок, подступивший к горлу, и утереть рукой нечаянно покатившуюся по щеке слезу. Да еще помнить об этой встрече и рассказать о ней своим детям и внукам.
- Ну ладно, пойду я! - смущаясь после всего сказанного, пробурчал Ленька и важно добавил, - а то дочка ждет!
Я удивился и спросил:
- Так ты женат?
- Женился! - несколько стесненно ответил он. - Дочка вот родилась. Месяц тому назад. Полиной назвали!
- В честь бабы Поли, - догадавшись, уточнил я.
- В память о ней! - подтвердил он. И мы замолчали. А чуть погодя я горько вздохнул и добавил:
- Да, добрая всем им память!
Время, отпущенное нам судьбой, медленно истекало. Мы молча стояли посреди полупустынного перрона и, тепло улыбаясь друг другу, прощались со своим детством! Из тоннеля с противоположенной стороны перрона с шумом снова выкатился электропоезд. Скрипя тормозами, остановился. Двери с шипением открылись, и из динамиков вновь послышался знакомый нам голос: «Осторожно двери открываются». Я рассмеялся.
- Ты чего? - с удивлением спросил Ленька.
- Да так! - ответил я, - мы с тобой по жизни - как эти поезда, от перегона к перегону мотаемся. Только у нас названия станций другие да перегоны длиною в четверть века!
Ленька кивнул головой, улыбнулся, и мы, пожав друг другу руки, с легким и чистым сердцем разошлись в разные стороны. Каждый к своей, назначенной ему судьбою, станции!
#детство в ссср #отношения с детьми #рассказы из жизни #проза #литература #творчество #интересные истории #воспитание детей