– А мне плевать! – Кричал тридцатилетний сын на свою мать. – Вообще, единственное что меня останавливает – уголовный кодекс!
– Только он? – Альбина Романовна испуганно жалась к стене, непонимающе глядя на сына. Обезумевший и озверевший он метался по дому, в поисках её заначки. Всё что его интересовало – деньги, чтобы продолжить вести разгульный образ жизни. Он не понимал, да и не хотел понимать, что заберёт у неё последнее, и она будет вынуждена сидеть без денег даже на кусок хлеба.
– Да! – Он посмотрел на свою мать, и в его глазах не было ни капли от того пухлощёкого малыша ради которого Альбина положила на алтарь свою жизнь.
Это были глаза голодного зверя, налитые кровью. Ему хотелось выпить, или ещё чего похуже, Альбина Романовна догадывалась. Что одной выпивкой её сын не ограничивался. Сколько раз её приходилось «выкупать» его, оплачивать его долги, краснеть, и потупив глаза, когда её словно провинившуюся школьницу отчитывали. Школа, ПТУ, вытрезвитель…
Когда этим вечером её сын снова появился на её пороге, материнское сердце почувствовало – он дошёл до ручки. Как бы не болела она всей душой за единственного сыночка, как бы не хотелось её помочь ему, это нужно прекратить. И стоило ему заплетающимся языком попросить у матери тысяч десять – все деньги что у неё были, она твёрдо и чётко отказала ему.
- Нет. – Прозвучало хлёстко, как пощёчина. Сын на секунду замер, а затем пришёл в состояние неконтролируемого бешенства.
- Ты чё? Сыну родному жалко? Ах ты с… – Он замахнулся на неё, Альбина Романовна отшатнулась, упала и только это спасло её от удара. – Сам найду, раз не хочешь давать. – Бросил он, перешагивая через мать.
Он переворачивал квартиру вверх дном, словно грабитель, недовольно громя хрустальные вазы об пол. Альбина Романовна не плакала – не было сил. Потом, когда-то чудовище с лицом её любимого сыночка уйдёт, радостно скалясь, потому что нашёл деньги, она будет рыдать, ругая себя за слабость. Только сейчас до неё дошло, что она сама воспитала его чудовищем.
Сначала, когда её любимый, стоило ему узнать о том, что она беременна испарился, она была рада, тому, что у неё остался хотя бы Гоша – так она назвала своего сына. Малыш полностью занял всё её время, вытеснив собой всё остальное. О том, чтобы попробовать с другим мужчиной, у неё не было даже мысли, потому что она слышала все эти истории об отчимах, и не хотела, чтобы над её ангелочком издевались.
Она берегла его как зеницу ока, всегда была рядом, и как бы ей не было тяжело, всегда баловала своего малыша. Когда он пошёл в школу, она водила его почти до самой двери в класс, а потом бежала на работу, благо что её бухгалтерская контора была рядом. Стоило кому-то задеть её ребёнка, или не дай бог, отругать, как она яростно, словно львица, бросалась на защиту своего отпрыска.
Даже в армию она его не хотела отправлять, думала откупиться, но сын настоял. Ему видимо хотелось вырваться из мягких оков заботливой матери. Оттуда он пришёл другим. Жёстче, злее, но любовь слепа, особенно к своему чаду, и Альбина Романовна не хотела видеть изменения, происходящие с Гошей. Когда умерли её родители, освободив квартиру, она отпустила уже взрослого сына, жить самостоятельно, по мере своих возможностей помогая ему. Деньги на ремонт, мебель. Гоша же, убежав от матери, пустился во все тяжкие. Наконец-то никто не контролировал его, и у него словно бы начался тот бунтарский период в жизни, который у нормальных людей начинается лет в тринадцать-четырнадцать и длится пару-тройку лет.
Гошу затягивал и привлекал разгульный образ жизни, тем более, что мать всегда была готова дать ему денег. Он не знал, да и не хотел знать, что после «помощи» сыну, мать сидела даже без денег на хлеб. Со временем, его школьные приятели, завели свои семьи, и отвернулись от него, и друзья у него сменились. Некоторых из своих новых «друзей» Гоша боялся. Это были не раз судимые и сидевшие мутные личности, увидевшие в глупом парне, возможность подзаработать. И он задолжал им.
– Да куда ты спрятала их? – Раненным зверем взревел сын, шагая в грязных кроссовках по ковру, старательно обходя осколки посуды. – А? – Он схватил мать за грудки, и встряхнул.
– Я не позволю тебе. – Слабо проговорила женщина, понимая, что возможно уже слишком поздно, для того чтобы воспитывать сына, но всё же принявшая решение. - Сынок.
– Да пошла ты. – Он сплюнул. – Жалко для родного сына? Дура тупая! – Он отшвырнул её в сторону.
Альбина Романовна, даже не успела вскрикнуть, когда упала виском на угол комода. Гоша не заметил, как иска жизни пропала из её глаз, и продолжал кричать.
– Если не верну им долг, мне конец! – Говорил он, не понимая, что женщина, любившая его, уже не сможет ему ничего ответить.
Гоша метался по квартире, до тех пор, пока не догадался заглянуть на кухню. Он никогда не интересовался где она держала деньги, когда они ему были нужны – он приходил и просил. На кухне, он высыпал гречку из банки, и нашёл в ней завёрнутые в целлофановый пакет деньги.
– Класс! – Радостно пересчитал он. Там было пятнадцать тысяч – деньги, отложенные Альбиной на чёрный день, этих денег хватило ему и на то чтобы отдать долг, и даже на то, чтобы немного повеселиться. О матери он никогда не думал, проживёт как-нибудь.
Он перешагнул через лежащее в коридоре тело, и вышел, ни сказав ни слова, даже не закрыл дверь за собой. Внизу, в машине его ждали люди, которым он задолжал. Вернув долг, он отправился в магазин, а потом всю ночь пил.
Наутро, когда к ему пришли полицейские, вяло соображающий Гоша не сразу понял причину. Он подумал, что она заявила на него, и долго материл её, пока один из полицейских не выдержал, и не влепил ему пощёчину.
– Васильева Альбина Романовна – мертва. – Сухо сказал он.
Тогда до Гоши дошло, что он натворил вчера, но было уже поздно. Он плакал, кричал о том, что он не хотел, что это вышло случайно, но никто его не хотел слушать. Этот чудовищный акт жестокости всколыхнул городишко, в котором он жил, и нашлось множество свидетелей, давших показания против него. Гоша сел. Возможно он искренне раскаивается в содеянном, но чужая душа – потёмки.