Дело было в 1907 году, в дом деревенского муллы Сахабутдина Гумерова пришли с обыском. Целая делегация: уездный исправник, урядник и понятые. Начали рыться в сундуках, искать что-то. Имам, конечно, перепугался. Пытался даже что-то выбросить. В итоге, на крыше амбара представители власти нашли гектограф (дореволюционное копировальное устройство), такие обычно использовали для изготовления листовок. Напрасно Сахабутдин-хазрат говорил, что он тут не причем.
Происходило это в татарской деревне Поисево (Пучы) Мензелинского уезда Уфимской губернии, ныне это Актанышский район Татарстана. Имам Сахабутдин Гумеров служил при 1-й соборной мечети Поисева, это был большой населенный пункт (более 2,4 тысяч жителей), центр Поисевской волости. Мусульманских приходов в Поисево в начале ХХ века было целых три.
Сахабутдин-хазрат продолжал дело своих предков, до этого в Поисево служил муллой Мутагутдин Гумеров. Сахабутдин сначала исполнял обязанности муэдзина (с 1876 г.), позднее тоже стал имамом (1882 г.). Сын Сахабутдина - Кашафутдин Гумеров, конечно, тоже собирался стать муллой. Он учился в прославленном медресе "Галия" в Уфе. Судя по всему, именно из-за сына-шакирда и начались проблемы у отца.
Кашафутдин Гумеров познавал не только азы мусульманских наук в уфимском медресе, но увлекся некоторыми революционными идеями. Среди татарских шакирдов вообще в то время были популярны не только песни революции, вроде «Марсельезы», но и самая разная запрещенная литература.
В те годы простые люди боялись как огня и листовок, и других брошюр, т.к. было уже немало случаев арестов и штрафов из-за них. Каким-то образом информация о революционной литературе в доме поисевского муллы дошла до уездных правоохранителей. 3 декабря 1907 года в доме Сахабутдина Гумерова были обнаружены гектограф и отпечатанные на нём прокламации, десяток экземпляров брошюр Российской социал-демократической рабочей партии на татарском и русском языках.
Шакирда Кашафутдина Гумерова в это время не было в Поисево, хотя самым первым подозреваемым на роль владельца гектографа и листовок стал, конечно, он. Молодые люди, особенно студенты и учащиеся, по умолчанию многими обывателями приравнивались тогда к революционерам. Напрасно, мулла Сахабутдин Гумеров пытался убрать из виду гектограф, конфисковали в итоге и оборудование, и всю имевшуюся в доме литературу. В своей объяснительной записке Сахабутдин-хазрат говорил только о неизвестном ему человеке по имени Абдулла Рамеев, он отрицал всякую связь революционных предметов с сыном-шакирдом.
"Ехал он из города Мензелинска по тракту в Байсарово. Он же оставил у меня и найденные при обыске листки и брошюры. Я сложил все это в сундук, ничего не смотрел и не читал, а равно и не печатал никаких бумаг, - объяснялся перед правоохранителями мулла Гумеров. - Зачем я забросил гектограф на крышу во время обыска, и сам понять не могу: у меня закружилась голова, я действовал бессознательно".
Имама Сахабутдина Гумерова арестовали и отправили в Мензелинский тюремный замок. Через две недели по распоряжению муфтия Мухамедьяра Султанова на время следствия муллу отстранили от должности. Дело об имаме Гумерове было передано Казанской судебной палате.
Революционные прокламации и гектограф надолго выбили Сахабутдина муллу из привычной колеи: уголовное расследование по этому делу завершилось почти два года спустя летом1909 года, а в правах муллы его восстановили лишь в 1911 году. Тот же мензелинский уездный исправник докладывал в губернское правление о том, что Сахабутдин Гумеров «ни в чем предосудительном не замечался, поведения и нравственных качеств одобрительных, безукоризненного образа жизни». Таким образом, имам Сахабутдин Гумеров вернулся к прежнему укладу лишь спустя четыре года.
За время отсутствия Сахабутдин-хазрата делами 1-й махалли заведовал его сын – молодой имам Кашафутдин Гумеров. Очевидно, ситуация с отцом подстегнула бывшего шакирда и помогло мобилизовать все силы для продолжения дела родителя.
Кстати, в начале ХХ века уже не все молодые выпускники медресе, его ровесники, соглашались идти по стопам отцов, было не мало тех, кто отказывался от семейных традиций и религиозного служения, выбирал другую стезю. Кашафутдин-хазрат оказался не из таких. Более того, он сумел очень успешно организовать обучение детей в своем приходе. Привлекал к учебе не только мальчиков, организовал и женский мектеб. Для своего времени это было очень прогрессивным явлением.
О своих муллах жители Поисево и в советское время вспоминали с теплотой: например, о Кашафутдине мулле и его супруге – Ханифе абыстай (дочери мензелинского купца Салимгарей-бая). Очевидно, она помогала мужу с работой в женском мектебе. Но революционный вихрь 1917 г. смёл все достижения предыдущих лет, заставил людей отказаться от прежней жизни.
В годы репрессий потомки мулл Гумеровых избежали печальной участи многих священнослужителей. Кашафутдин Сахабутдинов добровольно (читай вынужденно) отказался от религиозной деятельности, в этом тоже можно усмотреть определенную дальновидность. Ведь это спасло его семью от преследований властей.
Но для Кашафутдин-хазрата, который еще 30 лет назад прятал революционные прокламации и гектограф в отцовском сундуке и мечтал о наступлении справедливых времен, такой поворот в истории страны, конечно, стал своеобразным крахом всех юношеских надежд и идеалов.