Такие факты были далеко не единичны.
Во время одной из моих поездок за границу (в начале 1922 года) в нашем дипломатическом вагоне ехали два американца, сотрудники АРА, одним из которых был курьер. Расположились они неподалеку от меня. С первой минуты появления в вагоне они повели себя вызывающе. Полагая, что их ближайшие соседи не владеют английским, американцы издевательски и цинично отзывались о Советской России, о ее людях, охаивая все и вся.
Нужно было поставить их на место. Я откровенно высказал свое мнение об их поведении и предупредил их, что в дальнейшем не буду терпеть оскорблений по адресу своей страны и приму соответствующие меры. Любопытно, что ехавшие в том же дипломатическом вагоне дипломатические представители других стран никак не реагировали на вызывающее поведение своих «коллег» и явно выжидали, чем все это кончится.
Несколько присмирев, американцы принялись за виски. До меня долетали отрывки их разговора, из которых я уловил, что эта поездка позволит им сделать «большие деньги». Это заставило меня насторожиться. Я вспомнил, что при входе в дипломатический вагон носильщики внесли за американцами два тяжелых чемодана и большого размера мягкий сверток, бережно обшитый материей. Что могли они везти в этих чемоданах и свертке? А если они кое-что спрятали в своем личном багаже? Надо было что-то предпринять. Но что?
Времени для размышлений оставалось мало, поезд подходил к границе. Понимая всю меру ответственности, я все же решил сказать сотрудникам таможни о необходимости произвести досмотр багажа американцев.
Поезд подошел к пограничной станции Себеж. В вагон вошли пограничники, которые забрали у пассажиров паспорта и предложили им, за исключением дипломатов, последовать в таможню для осмотра багажа.
Выйдя из вагона, я сообщил о своем подозрении начальнику таможни. Когда некоторое время спустя я вошел обратно, то услышал шум. Как я и предполагал, американцы категорически отказывались допустить досмотр их личного багажа, мотивируя тем, что по соглашению между АРА и нашим правительством сотрудники АРА не подлежат личному досмотру.
От имени начальника пограничной таможни американцам было заявлено, что, действительно, личному досмотру они не подлежат, но, поскольку у них нет документа Наркоминдела о том, что их багаж не подлежит осмотру, им придется подчиниться советским законам. Все, сказали им, что не подлежит к вывозу за пределы страны, при отсутствии у них специального разрешения, работники таможни обязаны изъять.
Такое заявление привело американцев в неистовство. Они начали оскорблять должностных лиц. Тем временем в вагон вошли три красноармейца с винтовками и стали у дверей купе. Очевидно, янки не ожидали таких решительных мер. Им пришлось открыть свои чемоданы, которые оказались заполнены хрусталем, художественными безделушками, а при вскрытии свертка были обнаружены ценные картины и другие произведения искусства.
«Благодетели» из АРА были пойманы с поличным.
Случай на пароходе
Во время поездок за границу дипкурьерам приходилось сталкиваться с разными людьми. Среди них попадалось немало врагов Советской России, но были и наши искренние друзья. Случались и разные, порой неожиданные, необычные ситуации. В общем приходилось всегда помнить, что мы являемся представителями Советской страны, и держать себя соответственно.
В конце 1921 года я ехал на английском пароходе из Лондона в Ревель (ныне Таллин). О том, что я дипкурьер, знал только капитан парохода. Я был хорошо одет, владел английским языком, и пароходное «общество» вполне могло принять меня за своего.
В Данциге на наш пароход сели два пассажира — муж и жена — средних лет. Оба были хорошо одеты, жена щеголяла дорогими нарядами и бриллиантами.
К ужину вновь прибывшие пассажиры явились в изысканных вечерних туалетах. Их усадили за наш стол, где освободились два места. Желая обратить на себя внимание, дама в вечернем платье громко, хотя и ни к кому прямо не обращаясь, заявила, что они с мужем русские и лишь всего несколько месяцев назад с большим трудом вырвались из «советского ада». В кают-компании наступила тишина. Даже за соседними столиками прекратили есть и воззрились на «жертв красных». Тем временем дама, не жалея красок, расписывала зверства и насилия, творимые большевиками, голод и т. д. Тема явно пришлась присутствующим по вкусу.
Большинство пассажиров на пароходе составляли богатые английские туристы, враждебно настроенные против Советской России. Со всех сторон посыпались сочувственные Восклицания и вопросы о России, на которые она с большим удовольствием отвечала, нагромождая одну выдумку за другой. Капитан парохода, зная, что я советский дипломатический курьер, время от времени, слегка улыбаясь, поглядывал на меня. Очевидно, его интересовало, как я буду реагировать на выпады этих господ. Молчать в такой обстановке было нельзя.
Я выждал, пока поток сенсационной «информации» несколько поутих, и попросил у дамы разрешения задать ей несколько вопросов. Спрашиваю: как почтенной чете удалось перейти советскую, а затем и польскую границы, ведь это задача весьма трудно выполнимая, в особенности для женщины? Я также задал вопрос: возможно ли за несколько месяцев пребывания в Польше заработать такой капитал, чтобы приобрести драгоценности, туалеты и отправиться путешествовать в каюте первого класса? Не логичнее ли предположить, что Советская власть, очевидно, разрешила супругам вывезти некое личное имущество? Наконец, заметил я самым невинным тоном, вид уважаемых господ мало сочетается с рассказом о перенесенном страшном голоде, о зверствах большевиков и т. д.
В кают-компании наступила тишина. Все с интересом ожидали ответа четы на мои вопросы. Но ответа не последовало. Дама явно не ожидала такого оборота дела. Уж кого-кого, а большевика в столь респектабельной публике она не рассчитывала встретить!
Снова «взяв слово», я высказал предположение, что, вероятно, господа на основании соглашения между Советской Россией и Польшей воспользовались правом репатриации и без всяких помех выехали из Советской России, вывезя при этом с собой все свои ценные вещи. Очень жаль, добавил я, что на доброе отношение к себе некоторые отвечают измышлениями и клеветой.
Кое-где послышались смешки, мнимые «жертвы большевиков» были сконфужены. За общим столом я их больше не видел.
О людях хороших…
Работая в Наркоминделе, мне посчастливилось встречаться с такими крупными дипломатами, как Георгий Васильевич Чичерин, Максим Максимович Литвинов, Леонид Борисович Красин. Это были замечательные, высокообразованные люди, бесконечно преданные делу партии. Нам, молодым дипкурьерам, они всегда оказывали необходимое внимание и помощь.
Вспоминаю одну из встреч с Леонидом Борисовичем Красиным. Красин был одним из старых членов нашей партии, крупным инженером, владевшим несколькими иностранными языками. В то время он являлся советским представителем в Англии. Благодаря своей высокой культуре и эрудиции Леонид Борисович пользовался большим авторитетом не только среди прогрессивной общественности Англии, но и в правительственных кругах.
В один из моих приездов в Лондон мне передали, что Л. Б. Красин просит зайти к нему. Войдя в кабинет, я увидел, что там сидит какой-то посетитель. По манере его держать себя сразу определил: американец. Я поздоровался, Леонид Борисович предложил мне сесть. Продолжая разговор с американцем, Красин как бы вскользь заметил:
— Вы хотели видеть человека, который недавно прибыл из Советской России. Пользуюсь случаем представить вам советского дипкурьера Бориса Шапика, который только что прибыл в Лондон из Москвы. Ну, как вам нравится этот молодой человек?
Не зная о чем они ранее говорили, я смутился. Наступило молчание. Американец довольно бесцеремонно рассматривал меня. А потом стал задавать вопросы. Его интересовало буквально все. Как с продовольствием? Жильем? Постановка народного образования? Работают ли промышленные предприятия? Железнодорожный транспорт? Состояние сельского хозяйства? Я отвечал, насколько мог, подробно. Американец слушал меня с некоторым недоверием. Затем спросил:
— М-р Шапик, судя по вашему произношению, вы, очевидно, жили в Нью-Йорке, не так ли?
Я подтвердил.
— Скажите, пожалуйста, — продолжал он, — что заставило вас уехать из США в страну, где царит страшная разруха. Ведь в США для каждого молодого предприимчивого человека имеются богатые перспективы. Разве в Америке вы плохо зарабатывали?
— С заработком всякое бывало, — ответил я. — Но не в этом суть. Просто очень хотелось возвратиться на родину. Разве я исключение? В первой половине 1921 года, когда я работал в советском консульстве в Либаве, из США «самотеком» без виз в Советскую страну уехало более 16 тысяч человек. А сейчас они в трудных условиях работают на фабриках, заводах, в сельском хозяйстве, помогают преодолевать разруху…. Приезжайте к нам, — добавил я, — увидите все сами!
Мои ответы, видимо, не расходились с ответами, ранее данными Л. Б. Красиным, и он весело засмеялся. Американец был в замешательстве. Он раздраженно посмотрел на Красина и сквозь зубы процедил:
— Возможно мы, американцы, действительно мало знаем о Советской России.
Потом поблагодарил за информацию. Чувствовалось, однако, что она была ему не по нутру.
Когда американец ушел, Красин посмотрел на меня и, усмехаясь, сказал:
— Этот человек до вашего прихода сидел у меня уже более часа и все твердил, что хочет узнать достоверные факты. И не от кого-либо, а от человека, только что приехавшего из Советской России. Тут я и решил вас познакомить с этим любознательным американцем. Судя по всему, кое над чем ему теперь придется поразмыслить!
Нельзя не помянуть добрым словом наших славных гонцов, погибших за кордоном в первые годы установления Советской власти. Л. К. Мартенс в своих показаниях 30 января 1920 года в подкомитете сената США подтвердил, что из двадцати курьеров, курсировавших между Нью-Йорком и Москвой, десять были арестованы и что «несколько наших курьеров были расстреляны в Финляндии…».
Это были настоящие герои — борцы и революционеры, которые во имя идеалов коммунизма шли на подвиг. Их беззаветное мужество и отвагу признавали не только наши друзья.
Небезынтересно привести статью редактора лондонской газеты «Дейли геральд», видного лейбориста Дж. Ленсбэри, которая была им прислана в Лондон из Финляндии в феврале 1920 года.
«Они знают, как умирать»
Большевистские курьеры проходят между Финляндией и Россией только ночью. Они держат свою жизнь в собственных руках, и многие из них были расстреляны. Один молодой парень — многим из них около двадцати лет — был ранен. Переходя лед, на расстоянии нескольких сот метров от берега упал в прорубь, но ему удалось выкарабкаться. Несмотря на слабость от потери крови, он опять двинулся вперед, но стрельба возобновилась, он был ранен вторично и пополз по льду до холма, где прятался до ночи. Слабый и истощенный, он дополз на четвереньках к месту назначения. Пролежав несколько месяцев в больнице, он затем добровольно вернулся к выполнению столь опасного дела. Он и поныне готов жертвовать собой во имя идеи.
Один американский офицер, с которым я как-то обедал, не защищавший ни ту, ни другую сторону, но чувствующий, что необходимо горячо поддержать мир, сказал мне: «Что-то благородное должно быть в большевизме, потому что они, как истинные мученики всех веков, идут на смерть со стойкостью и простотой выше всякой похвалы…»
Таков был тернистый путь первых наших курьеров.
Мне довелось встречаться с некоторыми товарищами, которым несмотря на неимоверные трудности все же удалось благополучно добраться до Нью-Йорка. Но, увы, позже многих из них я уже больше не встречал.
Евгений Владимирович Рубинин
Мои встречи с дипломатическими курьерами
Те, кому пришлось работать на поприще советской дипломатии в первые годы существования Советского государства, знают, какую роль играли тогда эти скромные сотрудники Народного комиссариата по иностранным делам — дипломатические курьеры.
На первый взгляд работа дипломатического курьера представляется очень простой: принять в Наркоминделе, в специальном отделе (который так и назывался «Отдел дипкурьеров»), должным образом упакованную и опечатанную вализу, которая чаще всего имела форму чемодана, и довезти ее в неприкосновенности до адресата, каковым было определенное советское полпредство за границей. Такую же операцию дипкурьер проделывал затем в обратном направлении — на этот раз с дипломатической почтой, которую ему вручали в полпредстве для доставки в Наркоминдел.
Чтобы понять сложность этой, по видимости «простой» работы необходимо знать ту историческую обстановку, в которой делала свои первые шаги советская дипломатия. Когда первые советские дипломатические курьеры выполняли, как они сами в шутку говорили, роль «извозчиков», обеспечивая связь между Наркоминделом и нашими немногочисленными полпредствами за границей, большинство буржуазных правительств не признавало Советского государства ни де-юре, ни де-факто. Это непризнание было выражением крайней враждебности, проявлением определенной политической линии, нацеленной на то, чтобы изолировать и в конечном итоге погубить Советское государство.
Такой политике следовали великие державы и соседние с Советской Россией малые государства, образовавшиеся после Октябрьской революции. Буржуазные государства оказывали гостеприимство и материальную поддержку всевозможным антисоветским организациям и группам, в том числе и отпетым белогвардейским бандитам.
Если дипломатические представительства Советской России имели дело с соответствующими ведомствами иностранных дел в странах пребывания, то дипкурьерам приходилось иметь дело с железнодорожной администрацией, таможенными чиновниками, полицией, производившими контроль за проезжающими через границу. А в этих органах было немало людей, люто ненавидевших Советскую власть, провокаторов и авантюристов, готовых на всякое. Вот почему необходимо было как зеницу ока оберегать дипломатическую вализу, на которую можно было в любой момент ожидать покушения.
Дипломатические курьеры были людьми безгранично преданными социалистической Родине, обладали высокоразвитым сознанием важности выполняемой миссии, своего долга перед революцией. Для этой работы отбирались, как правило, люди закаленные, прошедшие суровую жизненную школу, способные не растеряться в трудный момент и правильно реагировать на всякую неожиданность.
С некоторыми из первых дипкурьеров мне довелось более или менее часто встречаться. Сохранились в памяти воспоминания о А. Богуне, Д. Скурко, А. Сливкине, Т. Нетте, И. Махмастале, А. Семенове, В. Урасове, о Роберте Гранте.
В первое время дипломатические курьеры ездили, случалось, в одиночку, но по мере осложнения обстановки курьеры, отправлявшиеся в более или менее длительные рейсы, стали ездить вдвоем. Ведь помимо всего прочего надо было и отдыхать, и заботиться о питании. Один из курьеров был основной, второй — сопровождающий.
Нередко в качестве сопровождающего выступал кто-либо из сотрудников Наркоминдела, который отправлялся в командировку в ту ли иную страну. Мне самому доводилось ездить в роли «сопровождающего» (о двух таких поездках я дальше расскажу).
С тех отдаленных лет, когда советская внешняя политика завоевывала свои первые позиции, очень многое в корне изменилось. Сейчас даже трудно представить те условия, в которых наши дипкурьеры вынуждены были совершать поездки.
Вспоминаются рассказы дипломатических курьеров, ездивших в Афганистан в 1920 году. Я работал тогда в только что организованном при Комиссии ВЦИК РСФСР и ЦК РКП (б) по делам Туркестана отделе внешних сношений. Эту комиссию (сокращенно — Турккомиссия) возглавлял Ш. З. Элиава, членами ее были М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышев и другие. Турккомиссия находилась в Ташкенте. Национальное размежевание, образование национальных республик тогда еще не было завершено, и Турккомиссия имела дело со всей советской Средней Азией. Таким образом, Ташкент приобрел особое значение для дипломатических маршрутов между Москвой, с одной стороны, и рядом стран Ближнего и Среднего Востока.