Полицейский налет на советское представительство вызвал глубокое возмущение среди рабочих и в широких кругах американской общественности. 17 июня 1919 года в зале «Медисон-сквер гарден» состоялся грандиозный митинг протеста. На митинге присутствовало около 20 тысяч человек. Люди, пришедшие на митинг, но не сумевшие попасть в зал, были разогнаны полицией, а многие избиты и арестованы за «нарушение общественного порядка».
На митинге выступили член городского управления Нью-Йорка Алжерон Ли, кандидат на пост губернатора штата Нью-Йорк Дудлей Ф. Мелон, прогрессивный писатель Альберт Рис Вильяме, первый секретарь советского представительства А. Ф. Нуортева. На митинг был приглашен и Л. К. Мартенс. Многие ораторы призывали рабочих и всех прогрессивных людей США оказать помощь советскому народу в его борьбе с международным империализмом. Участники митинга бурно аплодировали при всяком упоминании о первом в мире государстве рабочих и крестьян.
С речью на митинге выступил Л. К. Мартенс. Его речь была воспринята собравшимися с большим воодушевлением. Все присутствующие стоя бурно приветствовали советского представителя.
При бурных возгласах «Позор!» участники митинга приняли резолюцию, в которой потребовали возврата незаконно захваченной в советском представительстве переписки и привлечения к судебной ответственности организаторов налета.
В связи с накаленной обстановкой мы имели основания ожидать, что в ходе митинга определенные лица попытаются инсценировать провокацию, с тем чтобы во время свалки организовать покушение на советского представителя. Вокруг трибуны сновали подозрительные личности, которые норовили пролезть поближе к Мартенсу. Кое-где раздавались угрожающие выкрики. Видимо, в зале находились специально подосланные молодчики. Поэтому было решено сразу после окончания речи Мартенса немедленно и незаметно вывести его через один из запасных выходов в переулок, где находились наши люди.
С появлением Л. К. Мартенса в президиуме митинга за ним все время следили шпики, которые вертелись поблизости, и было очень трудно уйти незаметно. Нужно было быстро изменить внешний облик Мартенса. Мы плотно окружили Людвига Карловича, один из товарищей незаметно отдал ему свой пиджак, кепку и темные очки. Маскировка сделала свое дело. Опираясь на палку, прихрамывая, он настолько преобразился, что никто не узнал его. Вместе с Мартенсом мы вышли из помещения «Медисон-сквер гарден» через запасной выход.
Этому митингу все газеты Америки уделили большое внимание (хотя и различного рода). Буржуазная пресса неистовствовала, призывая расправиться с «красной крамолой».
***
Так называемый «комитет Лоска» производил расследование «подрывной деятельности» советского представителя в США с 12 июня по 12 декабря 1919 года. Но как ни старался председатель комитета сфабриковать обвинение против Мартенса, он не смог предъявить ему ни одного факта, ни одного документа, который обличал бы его как нарушителя американских законов. Л. К. Мартенс сумел блестяще доказать, что, строго выполняя соответствующие директивы Советского правительства, он никогда и ни при каких обстоятельствах не вмешивался во внутреннюю жизнь США.
Казалось бы, после столь скандального провала американских крючкотворов «дело» Мартенса следовало закрыть. Но это отнюдь не устраивало вдохновителей антисоветских провокаций. 20 декабря 1919 года конгресс США принял постановление расследовать деятельность советского представителя. Расследование проводил подкомитет комитета внешних сношений сената США с 12 января по 29 марта 1920 года. За это время состоялось 16 допросов Л. К. Мартенса. Количество заданных ему вопросов перевалило за 4 тысячи.
Для доказательства «красного заговора» был, в частности, использован изъятый во время налета красный флаг, находившийся в кабинете Мартенса. Этот шелковый флаг, на котором были вышиты золотом буквы «РСФСР», преподнесла советскому представителю делегация русской колонии. Видимо, и флаг, по мнению обвинителей, должен был служить вещественным доказательством «попытки свергнуть существующую форму управления в США».
После отъезда Л. К. Мартенса в феврале 1921 года в Москву многие незаконно захваченные американской полицией документы были возвращены адвокату Чарлзу Рехту — доверенному лицу Бюро советского представительства в США. Но флага среди них не оказалось. Все попытки Рехта вернуть его ни к чему не привели. Доказать, что флаг был захвачен во время обыска, было почти невозможно, так как описи изъятого имущества не существовало. И все же Ч. Рехт не смирился с беззаконием. «Я хотел, — вспоминал он позднее, — во что бы то ни стало получить флаг обратно, ибо знал, что Мартенс очень дорожил им как подарком русской колонии в США».
В течение нескольких месяцев адвокат вел поиски. Ценой больших трудов ему удалось наконец встретиться с одним бывшим служащим парламентского комитета штата Нью-Йорк, который сообщил Рехту, что флаг незаконно присвоен адвокатом этого комитета Арчибальдом Стивенсоном. Сей господин поступил так, разумеется, отнюдь не из-за симпатий к Советской России. Именно вражда к ней толкнула его на кощунственный поступок: он сделал из флага абажур для лампы…
На основании доверенности, выданной Мартенсом, Рехт подал в суд иск против Стивенсона, требуя возвращения красного флага как собственности советского Бюро. И процесс был выигран, хотя его начало и не предвещало этого.
— Флаг не может быть возвращен, потому что его превратили в абажур для лампы. Какова его стоимость? — заявил судья, пытаясь свести все к чисто материальной стороне.
Чарлз Рехт ответил, что дело тут вовсе не в деньгах, а в чувствах людей, сделавших подарок.
— Что же вы предлагаете? — раздраженно спросил судья.
— Единственный выход заключается в том, — заявил Рехт, — чтобы Стивенсон заказал точно такой же флаг и вернул его от имени парламентского комитета штата Нью-Йорк. В этом случае я отзову иск из суда, — подчеркнул он.
Судья вынужден был согласиться, что Стивенсон не имел права присваивать флаг. Слушание дела было отложено.
В начале 1922 года Ч. Рехт приехал в Москву с отчетом о ликвидации дел Бюро советского представительства в США. При встрече с Мартенсом он с улыбкой сказал:
— А ведь после нового судебного вмешательства мне таки удалось получить флаг от Стивенсона. С удовольствием возвращаю вам его[16].
Господа сенаторы хотели во что бы то ни стало «доказать», что Мартенс возглавлял «большевистский заговор» против правительства США. Они стремились использовать любой повод, чтобы попытаться скомпрометировать советского дипломата, упрятать его за решетку.
Поездка в Мексику
Но даже в таких тяжелейших условиях работа Бюро советского представительства в Нью-Йорке продолжалась.
Представительство крайне нуждалось в систематической информации об экономическом и военном положении Советской России для объективного ознакомления американской общественности с происходившими событиями, а также в получении директив от Советского правительства и средств на содержание бюро. Наладить связь с Москвой через дипломатические каналы в то время не представлялось возможным. Ведь Л. К. Мартенс не был официально признан правительством США и не пользовался соответствующими привилегиями.
Работа по организации связи между Нью-Йорком и Москвой протекала в атмосфере постоянного риска. Советская Россия в то время находилась в кольце блокады, и любая попытка связаться с ней была сложным и опасным делом. Мне приходилось принимать и отправлять наших курьеров, а также выезжать в другие страны за секретной почтой[17]. Но, несмотря на все трудности, связь между советским представительством в Нью-Йорке и Наркоминделом действовала.
Поездки наших курьеров с почтой из Европы в Нью-Йорк или в другие порты США были, как уже говорилось, крайне опасными, так как за всеми приезжими сыскная полиция установила неусыпную слежку. Возник вопрос о том, чтобы во избежание возможных провалов поискать другой маршрут для наших курьеров. Выбор пал на один из портов Мексики. Этот путь был более продолжительным, но менее опасным. Необходимо было срочно организовать в Мексике группу из смелых и мужественных людей, которым можно было бы доверить такое ответственное поручение. В связи с этим мы и обратились к мексиканским товарищам с просьбой об оказании помощи в организации такой группы.
Нужно отдать должное мексиканским друзьям. Они отнеслись к нашей просьбе с пониманием и благожелательностью, проявив себя настоящими интернационалистами, истинными друзьями молодой республики Советов. Сердечностью и теплотой было проникнуто их письмо от 26 ноября 1919 года. Вот его текст в переводе с английского:
«Мой дорогой Мартенс!
Мне доставит удовольствие оказать Вам помощь в вопросе отправления Ваших писем на Кубу. Мы имеем адреса некоторых организаций, но не всех. Письма я отправил одному из наших товарищей, которому можно доверить. Он уроженец США, был с нами в Мексике некоторое время и будет добросовестно выполнять поручения.
Будьте уверены, что мне всегда доставит удовольствие оказать Вам услугу, и я готов в любое время сделать для Вас все, что в моих силах, для дела коммунизма.
Никогда, ни на одну минуту не буду колебаться в деле оказания Вам помощи…»[18]
В декабре 1919 года Л. К. Мартенс получил сообщение из Москвы о том, что ему была отправлена очередная почта в Мексику. Было решено, что за почтой поехать должен я, с тем чтобы совместно с мексиканскими товарищами на месте решить все вопросы, связанные с дальнейшим получением почты из Европы и переправкой ее в Нью-Йорк.
Поездка в Мексику была необходима еще и потому, что, как мы убедились, наши мексиканские друзья не очень-то заботятся о конспирации: они послали в Нью-Йорк почту со случайным человеком и, сами того не желая, подвергли все дело ненужному риску.
После того как были уточнены место и день встречи с мексиканским товарищем, я выехал в город Веракрус, один из крупнейших портов Мексики, где должна была состояться наша встреча.
Моя профессия моряка, наличие соответствующих документов давали мне возможность поступить на работу на один из пассажирских пароходов, которые регулярно курсировали на линии Ныо-Йорк — Веракрус. Однако наняться на пароход оказалось не так-то просто. Тогда пришлось прибегнуть к старому, испытанному средству.
В баре, где моряки любят посидеть после работы за кружкой пива, мне удалось познакомиться с неким боцманом, угостив его парой кружек пива и хорошей сигарой. Вскоре я был зачислен в состав экипажа пассажирского парохода, шедшего в Веракрус. Работу, правда, пришлось выполнять тяжелую, грязную, но выбирать, как говорится, не приходилось.
Прибыли в Веракрус. Встреча с товарищем должка была состояться вечером. В назначенный час я пришел к условленному месту. Но… прождал несколько часов, и никто не явился. Не явился он, увы, и в течение последующих дней, пока пароход стоял в порту. Как видно, с ним стряслась беда. Меня мучил вопрос: где почта? Не попала ли она в руки врагов? В день отхода парохода пришлось послать телеграмму Мартенсу о том, что встреча не состоялась.
С большим огорчением я возвратился в Нью-Йорк без почты. По приезде тут же доложил Л. К. Мартенсу по телефону о своем прибытии.
Разговаривая по телефону с Людвигом Карловичем, я по его голосу не смог уловить, обеспокоен ли он неудачей. Но меня это не удивило, мы хорошо знали его исключительную выдержку и спокойствие.
Поздно ночью на квартире наших друзей, которой пользовались только в случае крайней необходимости, мы встретились с Мартенсом. Я с большим волнением шел на это свидание, у меня теплилась надежда, что за время моего пути Мартенс, получив телеграмму из Веракруса, немедленно свяжется с мексиканскими товарищами и, может быть, даже получит от них сведения о том, что случилось с курьером…
— Ну-ка, Борис, расскажите о ваших переживаниях: наверное, вы здорово волновались из-за провала встречи, а? — встретил меня Людвиг Карлович. Увидев в его глазах ласковую улыбку, я приободрился.
— Мне сообщили из Мехико, — продолжал Мартенс, — что за тем лицом, с кем вы должны были встретиться в Веракрусе, была установлена слежка, и это заставило его воздержаться от свидания. Ничего не поделаешь!..
Далее Мартенс спросил:
— А не смогли бы вы на том же пароходе вторично поехать в Веракрус? Не страшновато? Ведь выполнить это задание будет значительно сложнее.
— Страшновато, конечно, — чистосердечно признался я. — Иной раз попадаешь в такие ситуации, что становится не по себе. Однако, надеюсь, и на сей раз все обойдется благополучно.
Мартенс задумался.
— В молодые годы, — сказал он, — и мне приходилось выполнять довольно рискованные поручения. Все на нервах… Что поделаешь, такова участь всех революционеров… Но надо уметь быстро реагировать и находить выход из любого положения.
На этом наша беседа закончилась. Она запомнилась мне надолго. Через несколько дней пароход взял курс на Веракрус.
Вскоре после прибытия в порт встреча с мексиканским товарищем наконец состоялась. Это был человек лет тридцати, крепкого телосложения, с мужественным и приятным лицом, моряк. Знание английского языка облегчило наше общение. Когда было сказано все, что надо, мой новый знакомый сообщил, что моя встреча с нужным человеком состоится в следующую ночь. Одновременно он предупредил меня, что я должен суметь уйти с парохода на всю ночь.
На следующий день вечером мы с моряком встретились и долго шли по каким-то темным улицам, пока не дошли до окраины. Здесь, на отшибе, стоял одинокий дом с садом, окруженный высоким забором с воротами. Вошли во двор. Нам сделали знак сесть в закрытую машину, стоящую тут же. Мы сразу же помчались куда-то и ехали долго в направлении столицы — Мехико. Наступила темнота. Мой спутник время от времени разговаривал с шофером по-испански. Я сидел молча. А в голову лезли всякие мысли. Думал о том, куда забросила меня судьба. Кругом незнакомые люди, чужой язык, все незнакомо, все чуждо. Не знаю я и того, с кем должен скоро встретиться. Найду ли с ним общий язык? Но какое-то предчувствие говорило, что все кончится хорошо.
Наконец стали подъезжать к предместью Мехико. Вдруг машина резко свернула с шоссе и помчалась по направлению к лесу. Потом я смутно увидел очертания какого-то дома. Въехав во двор, шофер тут же выключил фары, и мы очутились в кромешной тьме.
…Открылась дверца, и я услышал чей-то голос, произнесший по-английски: «Ну вот и хорошо, товарищ, наконец вы и приехали». Мужчина лет под пятьдесят взял меня под руку и повел в дом. Здесь он представился: «Меня зовут Джо». Как оказалось, это был автор полученного Мартенсом письма.
В комнате, кроме нас, никого не было. Стол был уставлен холодными закусками и парой бутылок вина. Я хоть и был очень взволнован таинственной поездкой, воздал должное радушию хозяина.
Беседа продолжалась несколько часов. По-деловому обсудили все вопросы, связанные с получением почты из Европы и дальнейшей ее переправкой, и многое другое. Затем товарищ Джо открыл дверь и громко что-то сказал по-испански. Вошли четыре человека, молодые, высокие и крепкие люди (кстати, с одним из них я уже был знаком) — это были те, с кем в недалеком будущем нам доведется встречаться в Нью-Йорке.
Мы обменялись крепкими рукопожатиями и долго еще беседовали о предстоящих встречах и работе. Их интересовала масса вопросов, на которые нужно было дать по возможности исчерпывающие ответы. От этого в немалой степени зависел успех всего задуманного предприятия.
Наступила пора уезжать. Мы тепло распрощались, и на той же машине меня доставили в Веракрус. Рано утром я уже был на борту парохода.
В день отплытия, за полчаса до поднятия якоря, во время суматохи, какая всегда бывает в это время, на борт поднялся мой новый друг под видом докера и незаметно вручил мне пакет, который я постарался тут же спрятать в заранее намеченное укромное место.
Наконец якорь был поднят, пароход издал протяжный третий гудок и стал медленно отчаливать. Товарищ на берегу прощально взмахнул рукой…