Дед всегда был очень состоятельным человеком.
Его состоятельность проявлялась во всём: манерах, речи, одежде. Кстати, одет Дед был довольно просто: тёмно-коричневый кожаный пиджак и бежевые кожаные брюки. Брюки были очень похожи на вышивку Мулине, тонкие и слегка пестроватые, причудливо меняющие оттенки, поэтому иногда в сумраке библиотечной комнаты, служившей Деду ещё и кабинетом, казалось, что ноги его обнажены и на нём лишь пиджак на белую футболку.
Дед полулежал на старом дутом кресле, в задумчивости теребил левой рукой толстый кожаный ремень, обтягивающий тёмно-коричневый подлокотник, и вёл неторопливую беседу с Зятем. Как я понял, речь шла о президенте или декане какого-то учебного заведения, приударившим за своими студентками, и даже кафедру называли – «Кафедра Звёздных Войн». Признаться, меня это слегка удивило. Дед с напором говорил, - Вот ты. Ведь ты никогда не позволял себе крайности в отношениях, ни в колледже, ни в университете, не так ли?
Зять соглашался, глотая слова Деда. Сидя на низеньком зелёном пуфе рядом с креслом, на котором, скрестив голени, расположился Дед, он молча кивал, всем своим видом выражая проникновение, покорность и согласие.
Вдруг Дед бросил взгляд в мою сторону, пальцы рук его переплелись, при этом большие пальцы стали совершать вращательные движения, очевидно, в такт глубоким мыслям. Дед нарочито напористо обращался к Зятю, но речи его были устремлены ко мне. Я это чувствовал, но ловко и последовательно уходил от беседы с Дедом, да и что я мог ему сказать? Я был всего лишь Творцом, простым Творцом в его мире – мире интеллектуалов.
Я повернулся к двум Дочерям Деда. Дети одной из них висли на моих руках и требовали «фокус». И я был готов этот фокус показать.
Освободившись от цепких детских ручонок, я свёл ладони, и между ними появилось небольшое свечение. Оно всё увеличивалось, становилось ярче и ярче, меняясь от белого к голубоватому и обратно, и вдруг, меж моих ладоней появился небольшой предмет. Я и сам не смог бы объяснить, откуда он взялся, просто появился и завис в воздухе. Это был довольно яркий прямоугольный кристалл размером с фалангу мизинца, светивший безо всяких батареек и проводов. Меня забавляло то, что я смог бы легко описать суть или принцип работы любого своего творения в отличие от Деда, который мог эту суть понять, а описать, наоборот, не мог. Напротив, Дед мог объяснить, откуда берутся мои творения, а меня это вовсе не волновало.
Светящийся кристалл был немедленно отобран Детьми, они по очереди зажимали его в кулачках, смеялись и кричали, что тоже могут творить; кабинет наполнился световыми вспышками и радостными воплями.
Дед, не прерывая общения с Зятем, снова повернул голову в мою сторону, его большие пальцы стали вращаться быстрее, и во всегда спокойных глазах мелькнула тень волнения.
- А что-нибудь… поярче? Например, мощный фонарь? – меланхолично произнёс Дед с каким-то своим расчётом.
- Попробую, - неуверенно отозвался я, надеясь на то, что всё получится.
И я попробовал! И снова между моих ладоней образовалось свечение, уже мощнее и ярче. И появился фонарь! Он был примерно двух дюймов длины и трети дюйма в диаметре. И светил! Ярко, очень ярко. Луч фонаря, бледно-голубой и чёткий, пронзил кабинет Деда, вечно погруженный в ленивую дрёму и полумрак. Книжные полки, толстые фолианты, плотно стоящие рядами, резную мебель, тяжёлый дубовый стол, лишний раз подчёркивающий состоятельность Деда. И только сейчас я заметил в дальнем углу огромный граммофон красного дерева с невероятно красивой медной дудкой и кривую стопку пластинок на шеллаке.
Дед поднялся с кресла, подошёл ко мне, одобрительно похлопал по плечу и незаметно передал мне толстую купюру. Я не сразу понял, что это Деньги, Большие Деньги. Купюра была тёмно-бордовой и шершавой, словно оттиснутой на бархатной бумаге, Дед сложил её вдоль пополам, оттого лишённый улыбки портрет канцлера в витом овале посмотрел на меня холодными колючими глазами. Дед был заинтересован во мне, ведь я - Творец… Но мне просто нравилась Дочь Деда, и я не хотел брать денег. Я подержал купюру в руках, повертел её… И тут я совершил ошибку - вернул деньги Деду и так вернул, что все это увидели: положил купюру на комод со словами, - Я не могу это взять… Дед промолчал и не притронулся к деньгам. Левая его бровь поднялась, а правая опустилась, он явно не ожидал такого поворота событий, поэтому вдруг замолчал.
Дети одной из Дочерей Деда, не заметив напряжённой паузы, стали кричать, - Сотвори ещё! Мы хотим ещё! Я попытался, но у меня ничего не вышло, творить по заказу не удавалось пока никому.
- Не могу, не выходит, - признался я и стал паковать фонарик в свою Коробку. Для этого мне пришлось всё из неё вынуть. И в том числе шахматного коня, резанного из зеленоватой яшмы. Этот Конь был одним из самых первых моих творений, я очень любил его и никогда с ним не расставался. Пожалуй, для меня он был символом того, что я – Творец.
- Какой красивый конь, - сказала одна из Дочерей Деда – мать двоих детей.
- Берите себе, он ваш, - смутившись, отвечал я, думая, что, если сильно приспичит, такого коня я всегда смогу сотворить.
- Нет-нет, - сказала она и покосилась на сестру, ту самую, что мне очень нравилась. Но сестра её сидела поодаль, молча и отрешённо.
А из соседней комнаты доносилась музыка, невероятно красивая. Такой завораживающей музыки я не слыхивал никогда. Казалось, Бетельгейзе исполняет Симфонию звёзд на высокой сцене самой Вселенной.
Я молча запихал свои вещи в Коробку. И проснулся.
1 апреля 2014 года