Отдавая должное прошедшему мимо 1981 году...
Она гладила Его по щеке…
Её короткие пухлые липкие пальцы прикасались к Его коже с максимальной нежностью, на которую способна стареющая женщина. За двадцать пять лет, пожалуй, можно было бы и привыкнуть к тому, что этим начиналось каждое утро, и заканчивался каждый вечер, - пронеслось у Него в голове. Так ведь нет; Её бесконечная любовь с каждым ушедшим годом всё больше и больше раздражала Его. Тем не менее, Он нашел в себе силы открыть глаза, и, стараясь не смотреть на Неё, с трудом поднявшись, нащупал ногами тапки.
- Машина придет через тридцать минут.
- Уже умываюсь.
- Сегодня жарко. Надень бежевую рубашку и парусиновые туфли.
- Как скажешь.
- Ты успеешь позавтракать дома или у тебя снова обед с твоими вечными партнерами?
- Перекушу в конторе.
В который раз Ему захотелось выключить Её пультом от чудовищно дорогого, купленного в «Берёзке» за валюту, «Грюндига».
Робкий звонок шофёра от «парадного» был почти спасением. Выстрадав влажный чмок в щёку и негромко хлопнув обитой чёрной кожей дверью, Он горько усмехнулся, внезапно помолодел и, глотая лестничные марши, помчался к машине, ужасно гремя трёхкопеечными медяками, совсем некстати рассыпавшимися в кармане.
Начиналось самое главное в Его жизни.
Следующие семнадцать минут Он не будет думать ни о Ней, ни о конторе, ни о горящем плане, ни о срывах поставок, ни о грядущей смене начальства в главке, ни о чём.
Неудобно скорчившись на заднем сиденье персонального автомобиля и плотно прильнув к стеклу, Он будет Смотреть. И с ужасом понимать, что Смотреть - стало единственной Его целью.
Ноги.
Девичьи, женские и откровенно детские. Длинные, короткие, стройные, кривые, пухлые, тонкие. Такие, какими Он их Видит. В чулках и колготках, юбках и брюках, бриджах и гольфах. В чём угодно, но лучше всего…
Нет! Любые! И чем больше, тем лучше!
Съедая мягкий июльский асфальт и пожирая жизнь, машина несёт Его в строительный трест быстро и неумолимо.
Так же - неумолимо и равнодушно - Ноги проходят мимо. Ноги даже не догадываются, что задыхаясь от сумасшествия, Он впивается в Них жадными горящими глазами.
Тысячу раз он спрашивал себя, что мешает Ему остановиться? Остановиться, подбежать к Ногам, припасть к Ним, взять на руки, закружить в бешеном вихре страсти. Тысячу раз Он задавал себе вопрос, почему Он не может сделать этот очень важный первый шаг… Он спрашивал себя, чего Он боится; выговора по партийной линии, проблем с карьерой, потери умершей любви к Ней? Спрашивал и не находил ответа…
- Езжай медленней.
- Так ведь планерка через восемь минут.
- Ты не понял?
Шофёр чуть слышно недовольно хмыкает, нехотя сбрасывает скорость и Смотреть становится гораздо приятней. Машина догоняет апельсиновые Шорты, триумфально венчающие, пожалуй, самые потрясающие Ноги на свете. Он Видит настоящий шедевр, Он Видит мечущиеся тени на впадинках, там, за коленями, Он Видит округлые бедра, излучающие уверенность и достоинство, Он Видит, или Ему это только кажется, розовые пальчики, озорно выглядывающие из-под ремней невесомых босоножек.
Он Видел…
Машина жестоко промчалась мимо. Оторвавшись от бокового стекла и бросившись к заднему, Он снова пытается Смотреть. Тщетно. Ноги скрылись в толпе. Проклиная себя и работу, Он приказывает остановиться. Запустив руку в редеющую шевелюру и безуспешно борясь с волнами накатывающегося жара, Он тяжело выбирается из машины, прислоняется к её горячему лаковому боку. Закрывает глаза. Жадно вдыхает сухой воздух летней улицы…
И в красно-зеленой мути, наполняющей его раскалывающуюся голову, появляются Ноги. Ноги бегут Ему навстречу. Ноги смеются и манят. Ноги приближаются, Он опускается на колени и тянется к Ногам руками.
Руки охватывают пустоту, и Он проваливается в неё…
Решение пришло мгновенно. Буквально выдернув испуганного шофёра из автомобиля и грузно плюхнувшись на сиденье, Он вдавливает педаль акселератора в пол; машина не шелохнулась.
Давненько я не брал в руки шашек, - слышит Он совсем чужой голос, и с трудом вспоминает собственную «двадцать первую» Волгу вот уже целых пять лет стоящую на спущенных скатах в обкомовском гараже.
Справившись с зажиганием и нарушая все правила, Он с рёвом разворачивает автомобиль. Как Ему кажется, там, среди безликой толпы, на безумно высоком флагштоке Ног, отчаянно трепещет оранжевый штандарт Шорт. И эта дикая мысль заполняет Его, ничему другому не оставляя места.
И ничего более не осознавая, Он врезается в податливую массу людей всей мощью чёрной стальной машины!
Он про-гры-зает толпу и доползает до вожделенных Ног. И Ноги, и апельсиновые Шорты отрываются от земли, поднимаются в воздух, и сквозь ветровое стекло обрушиваются Ему прямо на плечи…
* * *
… Сердце Его, исполненное долгожданной радости и обретённого счастья, выпрыгивает из груди и, покрывшись серой летней пылью, умирает на тягучем асфальте рядом с брошенной кем-то нежно пахнущей ванилью мятой оберткой от пятнадцатикопеечного сливочного мороженого с изображением грустного и величественного северного оленя.
11 мая 2002