Даже не помню, когда я последний раз просыпался без будильника. Всю первую неделю своего отпуска я его не отключал, а когда всё-таки решался его выключить, то всё равно просыпался среди ночи и не мог заснуть. К утру наступало уже утомление, но не сон, поэтому половину дня я ещё лежал пластом и смотрел в потолок, вечером готовил и ложился, иногда выходил в магазин, но в общем выходить желания не было. Я недостаточно уставал, чтобы нормально уснуть, и недостаточно отдыхал, чтобы провести день в нормальной активности. Круговорот событий, который, кажется, никогда не разорвётся. Но так только кажется, и в это даже верится, потому что мозг не умеет просчитывать случайности. Такая случайность настигла и меня.
Было раннее утро, я ворочался, чтобы найти подходящее, более комфортное положение для лежания, и это меня так утомило, что я просто замер в последнем положении, на которое мне хватило сил. Так прошло некоторое время, я подумывал уже перевернуться на другой бок, как вдруг, словно выстрел, в меня попал солнечный свет, чистый, белый, яркий и прямо в единственный, полуоткрытый глаз. Закрытие глаза не помогало, слишком ярким был свет. Я отвернулся, но он продолжал бить меня в затылок, пятно света медленно увеличивалось, и становилось неприятно жарко. Накрываться было бессмысленно – жара. Это означало, что мне не оставалось никакого выбора. Чтобы продолжить лежать, я должен был встать и зашторить окно. Раздражённый и злой я рывком поднялся с лежбища и быстро направился через всю комнату к окну. Идя к нему, я видел только яркое белое огромное пятно, аж во лбу заболело, но дойдя до окна, схватившись за штору, чтобы уже её резко дёрнуть, я увидел нежные маленькие листочки на деревьях, такую же травку и много-много чирикающих и поющих птиц. Весна. Я ещё некоторое время стеклянно смотрел на происходящее на улице, жизнь словно ворвалась в меня, и настроение само собой стало улучшаться. Глаза мои привыкли к свету, и он меня уже не слепил, но также мои глаза отвыкли от темени, я обернулся на свою комнату и в голове пронеслось: как же тëмно я живу.
Обратно в кровать мне уже не хотелось, я пошёл в ванну, там мне стало очевидно, что везде всяческие налёты, ржавчина и пыль, какие-то тряпки и грязные вещи были разбросаны повсюду. Из ванны я направился в кухню, там картина была аналогична, но хуже. Куча немытой посуды, остатки еды и жир на всех поверхностях. Мне стало неловко и стыдно, что создал вокруг себя такие условия, захотелось навести порядок и ощутить чистоту, и это желание стало непреодолимым.
Я решил начать с самого сердца своей квартиры, с кровати. Заменив всё постельное бельё, я заправил постель, специально начал с неё, чтобы ни в коем случае на неё до положенного времени не ложиться и чтобы, если мне и захотелось отдохнуть, то я бы присел на стул или вообще пошёл гулять. Но солнце меня достаточно зарядило, и работа по дому начала завлекать, появился даже некий азарт, как бы ловчее избавиться от лишнего в жилище, как сделать пространство более свежим и свободным. Я решил, что буду работать по часовой стрелке, чтобы капитально, фронтом, не оставляя ничего без внимания, пройти всю комнату и далее по такой же схеме разделаться с другими помещениями. На очереди был шкаф-стена. Давненько я в него не заглядывал. Этот шкаф превратился в хранилище сувениров. Что же я увидел? Множество учебников по астрофизике, физике элементарных частиц. Это память о том, что я когда-то учился. Какие-то грамоты и медали за научные конференции. Учился неплохо. Валентин Пикуль, Алексей Толстой, Агата Кристи, Юлиан Семёнов, Фредерик Форсайт и Джон Ле Карре. Никогда не любил «сказки»... Когда-то учился в техническом университете, специальность была инженерной, но меня интересовала фундаментальная наука, знания о том, как устроен мир. Поначалу большинство из нас хотели того же, романтики. Но с каждым курсом желающих заниматься наукой, становилось всё меньше, предметы становились всё более занудными и формальными. Я отлично понимал, что это специализация, что это конкретные знания под конкретные рабочие места, но мне это не нравилось, я скучал и прогуливал эти занятия. Со временем, несмотря на все мои успехи, меня отчислили. Не могу сказать, что это было для меня страшной неожиданностью, скорее за меня сделали то, чего не сделал бы я сам.
Со временем мои однокурсники устроились по специальности, некоторые перепрофилировались, словом, зажили нормальной человеческой жизнью. Я с ними поддерживал связь и всегда был рад вспомнить прошлое, но более тем у нас общих не было, так бывает.
Носок, фотографии, билеты, чеки, рекламные флаеры, пустые и заполненные тетради, какие-то диски и флешки, провода, инструменты. Когда я разбирал своё барахло, между книгами мне попалась старая, потёртая газета с заголовком «Свет в конце туннеля». Немного задумавшись, я всё-таки взял её в руки: «Самодельное взрывное устройство», «жертвы», «движение остановлено» … Я бегло пробежался по статье, нашёл своё интервью. «Сотрудники действовали в штатном режиме, данный сценарий неоднократно отрабатывался...». Какая же хрень, надиктованная руководством метрополитена, как я мог под этим подписаться. Стандартные сухие наивные фразы-отписки. Начальство можно понять – им не нужна паника и потеря имиджа компании. Но мне от этого не было легче. Эффекты больших систем. Я плюхнулся на кровать, держа в руках газету, а мой взгляд сделался пространным и направился в никуда.
Было утро, я стоял на станции Строгино, ждал, когда приедет мой поезд, чтобы сменить ночного машиниста, я всегда приходил немного раньше, потому что с графиком движения поездов договориться, в случае опоздания, даже на минуту, невозможно. Люди очень быстро заполняли платформу – час пик. Мне всегда было интересно узнать почему они так сильно спешат. В ранние часы не очень интересно смотреть на людей, мало красивых женщин. Но в тот день случилось исключение. Я увидел, как по ступенькам спускалась роскошная, породистая, ухоженная женщина. Она шла медленно, словно ей было тяжело идти, но она держала марку, и движения её были плавными и грациозными. На ней была шляпа бежевого цвета, локоны её были светлыми и подпрыгивали на каждый шаг, кожа была гладкой и нежной, а лицо аккуратным, с заострёнными чертами. Но глаза не сияли, были добрыми, грустными и уставшими, они выдавали её возраст. Видно, что она не хотела делиться своей красотой и не хотела к себе какого-либо внимания. Высокая, стройная, на ней был надет плащ, небрежно завязанный, а на ногах были элегантные чёрные туфли с пряжкой вокруг лодыжки. Если бы я не стоял ниже её, то не разглядел бы её лица, эта женщина мне показалась невероятно красивой и загадочной. Она уловила мой взгляд и улыбнулась мне лицом, едва-едва, совсем не явно. Она остановилась возле меня и посмотрела на часы. Я не сразу обратил внимание, что у неё не было сумочки. Я наслаждался тем, что стою рядом с ней, что она не уходила дальше, казалось, что я чувствую её запах и он меня пьянит. Куда она направляется? К кому она едет? Но я слышу звук приближающегося поезда – пора включаться в работу. Я захожу в свою дверь, а она в свою.
На маршруте никаких нововведений не было, ехали штатно, Крылатское, Молодёжная. Я продолжал смаковать сладкое чувство от увиденной красоты моей пассажирки. Я уже представлял, что мы ещё будем пересекаться на станции и обязательно подружимся, чем чёрт не шутит, хотя я всего лишь машинист... Вдруг словно боксёрская двоечка, сначала лёгкий, пристрелочный, а затем оттянутый и мощный прозвучали два взрыва. Второй взрыв был настолько мощный, что вагон аж подбросило и оторвало от основного состава. Мы сошли с рельсов и неслись по инерции ещё несколько секунд, хотя контактная линия была отключена мгновенно. Моментально я попытался связаться с центром, но связи не было, освещение тоже исчезло. Я достал фонарь. Дверь, отделяющую мою кабину от вагона, у меня с трудом получилось открыть, она была вмята и испещрена осколками. Заглянув внутрь вагона, в полутьме я увидел пожар, дым, множество тел на полу, слышны были крики о помощи и вопли. Я схватил огнетушитель, чтобы потушить пожар, но до него ещё нужно было добраться. На полу не было места, куда можно было бы поставить ногу. Пульс – сердце едва не выпрыгивало у меня из груди, а всё тело трясло, но надо было что-то делать. Думать. Дым заполнял вагон, дышать становилось всё сложнее, внизу дыма было меньше, он стремился наверх, поэтому мне пришлось лечь и ползком добираться по телам к очагу возгорания. Я натыкался на окровавленные волосы, зубы, мои пальцы кому-то попадали в рот, в глаза, но я полз, я ногами отталкивался от ещё живых людей. Некоторые пытались встать, но они были контужены и дезориентированы, дым не позволял им встать, и они падали.
Добравшись до конца вагона, я быстро потушил пожар: в вагоне особенно нечему гореть, просто взрыв был слишком сильным. Но продолжал гореть вагон отставшего состава, там его тушить, видимо, никто в состоянии не был, но добраться до него у меня не было возможности. Из-за того, что вагон остановился по диагонали, а сзади продолжался пожар, мы остались отрезанными. Дым заполнял вагон, и нужно было выводить тех, кто в состоянии был идти. По сути, в своём вагоне я был единственным, кто мог что-то делать, и от этого мне становилось жутко. За что взяться? Господи, скорее бы уже прибыли люди сверху – спасатели, медики. Я стал кричать, чтобы люди включили фонарики на телефонах и ползком начали пробираться к кабине машиниста. Кому-то я помог, кто-то самостоятельно добрался до кабины, после чего, я открыл им дверь и люди оказались в туннеле. Я велел им, отойти на несколько метров от вагона и лечь, сказал, что идти вперёд небезопасно, что туннель идёт наверх и что, если они пойдут дальше по туннелю, то окажутся в ещё более задымлённом пространстве и просто задохнуться.
- Просто лежите, а я буду вытаскивать из вагона остальных.
Моей основной задачей было убрать людей из дыма. И я волоком без разбора стал вытаскивать людей из вагона, я не вникал, кто живой, а кто без сознания, кто выживет и дождётся помощи, а кто нет. Крики, стоны, плач, темнота и першение в горле, иногда искрила проводка, а я рычал, матерился и выл от усилий. Но надолго моих сил не хватило, сознание начало от меня уходить, стало хотеться уснуть, не слышать и не видеть происходящего. Это было подобно опьянению: ты понимаешь, что нельзя, понимаешь, что будет стыдно, но уже не контролируешь себя. Я лежал с полузакрытыми глазами и наслаждался прохладою рельса. Сквозь стоны и звук искрящихся проводов, я слышал ругань между мужчиной и женщиной. Она истошно кричала, что не останется здесь лежать, что надо выбираться на поверхность, что все мы здесь погибнем. Он просил её успокоиться и подумать, подумать о том, что дым идёт в направлении выхода, что туннель находится под наклоном, что она задохнется, что надо лежать и экономить силы. Но ей было наплевать, у неё начался шок, паника. Она уже слёзно орала, что он ей и так жизнь загубил, что он вечно просит её успокоиться, что пусть он здесь и остаётся, под землёй, что он всю жизнь и так под землёй, на дне.
Он ничего ей не стал отвечать, возможно, этот мужчина также остался без сил, как и я. Женщина пошла вперёд, с ней пошли ещё люди, а я потерял сознание.
Очнулся я уже в карете скорой помощи, под маской и с капельницей. Вместо речи из меня вырывалось лишь мычание. К чёрту, я уснул. Особых травм у меня не было, отравление дымом и только стёртые пальцы и ладони.
Уже через несколько часов ко мне потянулись следователи – одни, другие, эксперты, они задавали самые разные вопросы, некоторые по многу раз, они пытались узнать подробности происшествия, может быть, что-то мне бросилось в глаза и не был ли я замешан в этом деле. Руководство метрополитена уточняло мой порядок действий. Я им ответил, что противогаз был, но он не работал.
Меня выписали, но до работы не допускали. Честно говоря, я сам не рвался. Мне нужно было отдохнуть и подумать. Перед сном мне мерещились вспышки, искры, стоны и крики людей, всё хаотично и беспорядочно, начинала болеть голова от воспоминаний.
Как-то раз, на одном из допросов, с одним из следователей, который мне показался наиболее дружелюбным, и который уже перестал искать мою причастность к случившемуся, я решил поинтересоваться, вот так, просто, по-простецки, что же произошло.
А он, видимо, сам уже измотанный своей работой и рассказал, что в вагоне сработало взрывное устройство, эквивалентное двадцати килограммам тротила, следователь уточнил, что это почти четыре противотанковые мины. Также он сказал, что в вагон их принесла женщина в плаще и шляпе, что мурыжили меня его коллеги-следователи потому, что камеры наблюдения показали, как мы переглядывались в тот день и стояли рядом друг с другом.
Охренеть, подумал я, так вот, почему она не хотела внимания к себе, поэтому ей так тяжело было идти и поэтому её глаза были такими уставшими. Я поделился своими мыслями со следователем, он кивнул. Он добавил, что она специально пришла в час пик, что специально стала между вагонами, чтобы разорвать сцепку.
- А кто она такая? Вы установили её личность?
- Пока трудно сказать, есть показания, что она иностранка. Кассирша вспомнила, что к ней подходила женщина с похожей внешностью и говорила с сильным акцентом. Привели примеры, оказалось с французским.
Мы со следователем были примерно ровесники, оба находились на службе, оба чертовски от всего устали и оба хотели разобраться в том, что происходит. По-видимому, он тоже увидел во мне своего. Он откровенно говорил, но говорил не со мной. Он уже не смотрел на меня, его взгляд растворился в окне и, словно выходя из-под гипноза, он медленно начал беседу, сам себе задавая вопросы.
Одинокая зрелая красивая женщина, француженка, решила устроить теракт в Москве. Как мы её проглядели? Если бы она была обычной религиозной фанатичкой, то стукачи обязательно бы её слили, и мы бы её повязали ещё дома.
У нас вообще вся предупредительная работа держится на осведомителях и сексотах. А здесь тишина. А эти ребята, что стоят в метро? Могут только тормозить киргизов и замученных работяг, документы спросить и обшмонать сумку. Я не понимаю, зачем их вообще держат. Они тормозят только самых беззащитных. Типа охранники, обычные охранники, которые не делают ничего, только для вида стоят. Привыкли, что смертники обязательно мусульмане. Получается, что одна женщина переиграла всю огромную машину государства, проглядели.
Следователя явно несло, и он говорил лишнее, но я его не останавливал, я его понимал. Никаких следов, откуда у неё столько взрывчатого вещества, как она его подключила к детонаторам, никакая организация не взяла за этот взрыв на себя ответственности… Я думаю, бомбисты по всему миру восхитились этой дамой.
А что сейчас начнут наши галдеть? Что взрыв дело наших рук, что пойдут ужесточения режима и так далее и тому подобное, всё ради коллективной безопасности. Это первое, что приходит им на ум. А никто не хочет подумать, что помимо нашей логики, с нашими причинно-следственными связями, есть иная логика, где тоже всё жёстко связано, просто совершенно иные вещи берутся в расчёт?
Я думаю, мы не раскроем это дело, или раскроем, но через очень много лет, а пока зальём родственников 78 жертв и раненых выплатами, да побольше, чтобы отвлеклись и не шумели.
Больше я этого следователя никогда не видел. Не знаю, что с ним стало...
Позже, я узнал, что благодаря мне спаслось 27 человек, но ни одного лица, я не запомнил. В больнице, куда я продолжил ходить на обследования и просто от скуки, мне один из врачей рассказал историю о том, что через сто десять метров от места аварии было обнаружено двое погибших и одна полуживая женщина. Эту женщину срочно госпитализировали, но по дороге в больницу она скончалась. Она была в положении, на приличном сроке, и врачам удалось спасти ребёнка, девочку.
Я понял, что это была за женщина.
- Выжил ли мужчина, который был с ней? Спросил я.
- Да.
Он хотел спасти её и ребёнка, он взывал к её разуму, но она ему не верила, а сама подумать была не в состоянии. Она тоже хотела, как лучше, но иначе, по сути, она бросила умирать своего мужчину, а он выжил. Нет, это не было помешательством на фоне отравления дымом, она его не уважала, поэтому и не поверила.
Потом я слышал слова благодарности от спасённых, они делились со мной своими историями, но мне было неловко и неуютно, потому что я действовал машинально и потому что помнил о том, сколько оставалось ещё людей в вагоне.
С тех пор прошло много времени. Меня перевели в учебный центр метрополитена, чтобы я делился опытом с нашими студентами. Встречал я там и таких же, как и я, романтиков, и просто людей, которым уже некуда было податься, кроме как под землю, как часто шутили мы. Я ставил тройки, разумеется, тем, кто плохо усваивал материал и тем, кому считал, что здесь не место, чтобы их отчисляли и они искали себе другое место, «на поверхности».
Я много ещё думал о француженке, почему она так поступила и как на это решилась, какая у неё была логика и что было положено в расчёт. Ответов я так для себя и не нашёл. Но что-то подсказывало мне, что француженка не просто так ушла максимально далеко от моей кабины, я помню, как ей тяжело было идти, что надо было протиснуться через толпу. Она хотела, чтобы я жил, она решила это в последний момент, глядя на меня, и это укладывалось в её особенную логику.
Со временем, я понял, что не хочу больше работать в метро, что я от этой работы просто сдохну.
Так я решил снова заняться наукой, ну, как сказать, я стал репетитором и начал преподавать физику для поступающих.
Я написал объявления, зарегистрировался на сайтах, и ко мне неспеша стали обращаться люди, цену я не гнул, материал объяснял понятно, понеслись рекомендации по сарафанному радио. Мне нравилось не столько учить детей формулам и законам, сколько приучать их думать, думать, даже в самых экстремальных ситуациях, не терять разум, что профессия профессией, но знания и для жизни нужны. И каждый раз вспоминал ту женщину, что угробила себя и чуть не убила свою не рождённую дочь.
Однажды мне позвонил мужчина и сказал, что его дочь хочет поступить на техническую специальность и что ей нужно подтянуть физику и математику и уточнил, что из-за её плотного графика лучше будет, если я к ним буду приезжать на дом. Я уточнил адрес, договорился о повышении гонорара из-за дороги и повесил трубку.
Адрес находился в районе Строгино.
Я постучал в дверь, мне открыл дверь мужчина, улыбнулся и сказал: вы меня не помните?