1. «Парцелльные крестьяне составляют громадную массу, члены которой живут в одинаковых условиях, не вступая, однако, в разнообразные отношения друг к другу. Их способ производства изолирует их друг от друга, вместо того чтобы вызывать взаимные сношения между ними. Это изолирование ещё усиливается вследствие плохих французских путей сообщения и вследствие бедности крестьян. Их поле производства, парцелла, не допускает никакого разделения труда при её обработке, никакого применения науки, а следовательно и никакого разнообразия развития, никакого различия талантов, никакого богатства общественных отношений. Каждая отдельная крестьянская семья почти что довлеет сама себе, производит непосредственно большую часть того, что она потребляет, приобретая таким образом свои средства к жизни более в обмене с природой, чем в сношениях с обществом. Парцелла, крестьянин и семья; рядом другая парцелла, другой крестьянин и другая семья. Кучка этих единиц образует деревню, а кучка деревень — департамент. Таким образом, громадная масса французской нации образуется простым сложением одноимённых величин, вроде того как мешок картофелин образует мешок с картофелем. Поскольку миллионы семей живут в экономических условиях, отличающих и враждебно противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни, интересам и образованию других классов, — они образуют класс. Поскольку между парцелльными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их интересов не создаёт между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации, — они не образуют класса. Они поэтому неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь то через посредство парламента или через посредство конвента. Они не могут представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен вместе с тем являться их господином, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им свыше дождь и солнечный свет. Политическое влияние парцелльного крестьянства в конечном счёте выражается, стало быть, в том, что исполнительная власть подчиняет себе общество.
Историческая традиция породила мистическую веру французских крестьян в то, что человек по имени Наполеон возвратит им все утраченные блага. И вот нашёлся некто, выдающий себя за этого человека только потому, что он — на основании статьи Code Napoleon: «La recherche de la paternite est interdite» [Кодекса Наполеона: «Отыскание отцовства запрещается»] — носит имя Наполеон. После двадцатилетнего бродяжничества и целого ряда нелепых приключений сбывается предсказание и человек становится императором французов. Навязчивая идея племянника осуществилась, потому что она совпадала с навязчивой идеей самого многочисленного класса французского общества.
Но тут мне могут возразить: а крестьянские восстания в доброй половине Франции, а облавы, устраиваемые армией на крестьян, а массовые аресты, массовая ссылка крестьян? Со времени Людовика XIV Франция не знала подобных преследований крестьян «за демагогические происки».
Но прощу меня понять. Династия Бонапарта является представительницей не революционного, а консервативного крестьянина, не того крестьянина, который стремится вырваться из своих социальных условий существования, определяемых парцеллой, а того крестьянина, который хочет укрепить эти условия и эту парцеллу, — не того сельского населения, которое стремится присоединиться к городам и силой своей собственной энергии ниспровергнуть старый порядок, а того, которое, наоборот, тупо замыкается в этот старый порядок и ждёт от призрака империи, чтобы он спас его и его парцеллу и дал ему привилегированное положение. Династия Бонапарта является представительницей не просвещения крестьянина, а его суеверия, не его рассудка, а его предрассудка, не его будущего, а его прошлого, не его современных Севеннов, а его современной Вандеи.
Трёхлетнее суровое господство парламентарной республики освободило от наполеоновской иллюзии и революционизировало — правда, пока лишь поверхностно — часть французских крестьян; но каждый раз, как только они приходили в движение, буржуазия силой отбрасывала их назад. При парламентарной республике в сознании французского крестьянина происходила борьба между новыми идеями и традицией; этот процесс протекал в форме непрерывной борьбы школьных учителей против попов — буржуазия усмиряла учителей. Крестьяне в первый раз делали усилия, чтобы занять самостоятельную позицию по отношению к правительственной деятельности; это обнаруживалось в беспрестанных столкновениях между мэрами и префектами — буржуазия смещала мэров. Наконец, в различных местностях Франции крестьяне в период парламентарной республики восставали против своего собственного детища, против армии, — буржуазия наказывала их осадным положением и экзекуциями. И эта самая буржуазия вопит теперь о тупости масс, этой vile multitude [презренной толпы], которая якобы предала её Бонапарту. Она сама насильственно укрепляла приверженность класса крестьян к империи, она усердно сохраняла положение вещей, образующее ту почву, на которой вырастает эта крестьянская религия. Правда, буржуазия должна одинаково бояться невежества масс, пока они остаются консервативными, и сознательности масс, как только они становятся революционными.
В восстаниях, последовавших за coup d'etat, часть французских крестьян с оружием в руках протестовала против своего же собственного вотума от 10 декабря 1848 года. Школа, пройденная ими с 1848 г., научила их уму-разуму. Но они продали свою душу преисподней истории, история их поймала на слове, а большинство их ещё было до такой степени сбито с толку, что как раз в самых красных департаментах крестьянское население открыто голосовало за Бонапарта. По их мнению, Национальное собрание мешало Бонапарту что-либо предпринять. Бонапарт только теперь разбил оковы, наложенные городами на волю деревни. Местами крестьяне носились даже с нелепой мыслью поставить рядом с Наполеоном конвент.
После того как первая революция превратила полукрепостных крестьян в свободных земельных собственников, Наполеон упрочил и урегулировал условия, при которых крестьяне беспрепятственно могли пользоваться только что доставшейся им французской землей и удовлетворить свою юношескую страсть к собственности. Но причина теперешнего оскудения французского крестьянина — это именно его парцелла, раздробление землевладения, форма собственности, упроченная во Франции Наполеоном. Это именно те материальные условия, которые сделали французского феодального крестьянина собственником парцеллы, а Наполеона — императором. Двух поколений было достаточно, чтобы привести к неизбежному результату — к прогрессивному ухудшению земледелия и к прогрессивному увеличению задолженности земледельца. «Наполеоновская» форма собственности, бывшая в начале XIX века условием освобождения и обогащения сельского населения Франции, в течение этого столетия превратилась в закон, утверждающий его рабство и нищету. И этот-то закон и есть первая из «idees napoleoniennes» [«наполеоновских идей»], которую приходится отстаивать второму Бонапарту. Если он вместе с крестьянами ещё разделяет иллюзию, будто причину крестьянского разорения следует искать не в самой парцельной собственности, а вне её, во влиянии второстепенных обстоятельств, то его эксперименты, как мыльные пузыри, лопнут при соприкосновении с производственными отношениями.»
Маркс, К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. 2 изд. В 50 томах. Т. 8. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1957. Сс. 207 — 210.
2. Диалектику буду понимать как тождество противоположностей и всё то, что с противоположностями случается, когда они тождественны.
Материализм буду понимать как определение всем низовым, простым, вещественным, телесным всего более высокого, сложного, невещественного, нетелесного, идеального.
Экономический материализм есть определение состоянием и развитием материального хозяйства всего прочего, что в обществе имеется поверх материального хозяйства. И в лоне этого материализма убеждение банкира, что деньги решают всё, есть элемент экономическо-материалистического мировоззрения как потому, что образ жизни банкира заставляет банкира так думать, так и потому, что даже у банкира имеются не только деньги, но и то, что они определяют: представления о семье, представления об обществе, представления о мире, представления о должном престиже столь значительного лица, даже набор представительских аксессуаров в виде личного самолёта, дорогого автомобиля и т. д. И не в последнюю очередь — стратегию поведения банка на рынке банковских услуг и т. п.
3. В этом смысле представление К. Марксом всего строя жизни и мировоззрения французских крестьян как определяемого парцеллой и сложившимися в процессе обработки парцеллированной земли производственными отношениями есть некий социальный, экономический материализм. Именно социальный и экономический, ибо материализм может быть индивидуальным и неэкономическим, например, у отдельного человека с его жизнью, определяемой циррозом печени.
4. Но гораздо интереснее рассмотреть диалектику, которая, несомненно, имеет место в рассмотрении К. Марксом французских парцелльных крестьян.
Только сперва укажу, где у К. Маркса в этом вопросе диалектики нет, но что является для него несомненной реальностью, с которой он работает и которая им в дальнейшем диалектизируется. И это собственная диалектика этой реальности, а не навязанная ей К. Марксом в процессе её постижения.
В самом деле, «громадная масса французской нации образуется простым сложением одноимённых величин, вроде того как мешок картофелин образует мешок с картофелем». Диалектики целого и части здесь нет, каждый крестьянин сам по себе, он лишь механически суммируется с массой других таких же крестьян.
5. Именно это, парцелла и обособленность крестьян, оказываются основаниями дальнейшей диалектики. Диалектика вступает в свои права уже на стадии образования класса.
Тезис: «Поскольку миллионы семей живут в экономических условиях, отличающих и враждебно противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни, интересам и образованию других классов, — они образуют класс».
Антитезис: «Поскольку между парцелльными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их интересов не создаёт между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации, — они не образуют класса».
К. Маркс не забывает в текущем предложении то, что писал буквально в предыдущем. И первое, и второе предложения относятся к одному предмету: французским крестьянам. Стало быть, французские крестьяне есть класс и есть не-класс.
Синтезис: «Они поэтому неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь то через посредство парламента или через посредство конвента. Они не могут представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен вместе с тем являться их господином, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им свыше дождь и солнечный свет. Политическое влияние парцелльного крестьянства в конечном счёте выражается, стало быть, в том, что исполнительная власть подчиняет себе общество».
Синтезисом выступило отдельное лицо — король Луи Бонапарт.
Но диалектика тут не ограничивается только этими противоположностями класса и не-класса. Тут и диалектика одного и многого, бедности у всех крестьян и богатства у одного короля, пришибленного реального положения и возвышенных несбыточных мечтаний. И т. д., и т. д.
Ближайшие отечественные ассоциации с этим представлением французского крестьянства К. Марксом таковы, что и многовековые мечтания российского крестьянства о добром царе-батюшке, а также необходимость представления интересов стомиллионного общинного крестьянства после октябрьской революции 1917 года в России диктовали вполне определённые формы общества и формы организации власти и государства в этом обществе, — такие ассоциации вполне уместны.
6. В дальнейшем тексте К. Маркс описывает различные формы поведения участников политического шоу: (1) недокласса крестьянства, (2) выразителя его интересов короля Луи Бонапарта, (3) противника крестьянских интересов инокласса — буржуазии и т. п. Очевидно для К. Маркса, что формы поведения участников диктуются их положением в обществе, принадлежностью к тому или иному классу, а в конечном счёте — экономическим базисом, место в котором, роль в котором и отношение к которому у разных классов разное. То есть это поведение людей даёт представление о разнообразии надстроечных явлений.
Но посмотрите как тактично сработано: и диалектика, и материализм не навязываются деревянно и схематично (чтобы превратить их в наглядную схему мне пришлось препарировать текст), диалектика и материализм даны в ткани исторического описания и не могли бы быть применены именно так без предварительного феноменологическо-исторического познания.
2016.09.11.