Сейчас часто слышишь то о том, что нужно вернуть то светлую Советскую власть, то святую Царскую Россию «которую мы потеряли», а отдельные оригиналы так и вовсе говорят, что хорошо было при Ельцине (кхм-кхм…). Одним словом, хоть что-то, да нужно обязательно вернуть и очень многим хочется вперед – в прошлое!
Не буду трогать советские и ельцинские времена, ограничусь дореволюционными. Об этом не таком уж далеком времени ходит мифов столько, будто бы это Каменный век, хотя и письменных источников предостаточно, и современная наука внесла свой вклад.
Сегодня поговорим о некоторых «дивных» нюансах бытия дореволюционных крестьянок. О тех самых, которые «по 10 детей в поле рожали – и ничего, и рака не было, и жили по 100 лет».
Деревенские долгожительницы
Такие, конечно, были. Но исключительно по той причине, по которой остальным таковыми стать не вышло – жесточайший отбор.
Выживали только сильнейшие, и даже те, кто умирал в 40 лет имели куда больший запас здоровья, чем наши современницы. Если же их генетика была просто фантастической и в окрестностях находился хоть какой-то лекарь, то шансы прожить долго заметно возрастали.
Средняя же продолжительность жизни крестьянки составляла около 35 лет, а сорокалетние женщины сильно смахивали на старух.
В общем, это была разновидность марафона, в котором несколько человек показывает выдающийся результат, кто-то просто добегает до финиша, а абсолютное большинство отсеивается еще на дистанции.
Стоит отметить, что долгожительницы зафиксированы в основном среди тех, кто вторую половину жизни жил уже при советской власти, когда положение женщин улучшилось и с медициной стало намного лучше.
«Бьет – значит, учит»
Сейчас об этом изрядно подзабыли, но раньше синонимом слова «любит» было «жалеет». Взаимоотношения мужей и жен изрядно смахивали на зону, поэтому если муж не лупил жену почем зря, это само по себе было аналогом проявления высоких чуйств.
Между тем били их постоянно. Антропологи отмечали, что рукоприкладство в русской деревенской среде было нормой. У примерно каждого второго русского мужика (судя по изученным черепам) имелись сильные повреждения левой скулы.
Ну, с мужиками понятно: если не пьяная (или просто уличная) драка, то «стенка на стенку» и прочие «веселые гулянья». Женщины таким не занимались, но от травм не ушли, ибо в каждом мужике жил нереализованный учитель. Поэтому для женских черепов обычным явлением был сломанный нос.
По пьяни били просто так и любым предметом, причем предметы нередко ломались, что вызывало искреннее сожаление об испорченной вещи. Поэтому бить предпочитали кулаками, ногами или сапогами.
Правда отмечалось, что в трезвом виде мужья били своих жен значительно реже. Скрывать это даже не пытались, и соседи в таких случаях говорили, что муж жену учит.
Женщинам было нельзя жаловаться, поскольку виноватой считали все равно ее, в т. ч. другие женщины. Такое поведение было неправильным, что влекло за собой очередной урок.
Если лупили за дело (например, за внебрачную связь), то нередко случалось, что мужья забивали жен до смерти. Общество тоже воспринимало это спокойно: померла, да и померла. Вмешаться мог разве что не понимающий народных реалий заезжий интеллигент или особо прогрессивный барин.
Положение изменилось только при Советах, что вызвало негодование мужчин, искренне удивлявшихся «а нас-то за что?»
«Сейчас – сплошной разврат!»
Те, кто знаком хотя бы с деревенскими частушками, уже может понять, что к чему. Те, кто понимает, что вся деревенская жизнь крутится вокруг плодородия и размножения всего и вся, начиная от посева и заканчивая размножением свиней и людей, согласится, что это не лучшая среда для культивирования целомудрия.
Те же ко читал записки этнографов и путешественников… О-о-о-о! Тем ясно, что нравы в дореволюционной деревне были бесконечно далекими от елейных картинок.
Во многих деревнях сватовство приходилось на 12–13 летний возраст, а через пару–тройку лет жених и невеста начинали сожительствовать. Женились уже после совершеннолетия.
Делалось это с умыслом. Во-первых, так гормоны контролировать легче. Но это было важно не от желания сохранить подобие благопристойности, а просто потому, что засидевшиеся без девки парни становились почти криминальным элементом, да и в девках засиживаться было почти позорно.
Во-вторых, такое сожительство позволяло привлечь в семью дополнительную пару рук в виде жениха, которого обычно называли «малОй». По этой же причине свадьбу могли оттягивать порой до 20 лет, чтобы выжать и из дочери, и из малого по максимуму.
Развеселых девок любили и добрачные связи завязывались постоянно. Родители на это часто смотрели сквозь пальцы, поскольку именно так в их семьи попадала половина «малых».
Но были и такие отцы, которые лупили своих дочерей за податливость. Мысль отлупить и парня в голову никому не приходила.
Девчонки предпочитали ходить по улицам гурьбой, поскольку парни часто «озоровали», сиречь могли и групповуху устроить.
После этого девка была опозорена (поскольку сразу со многими), а парням – веселье. О таком девки предпочитали помалкивать, ибо это не только жутко понижало статус, но и могло повлечь изгнание из родительского дома.
Иметь одного любовника считалось в порядке вещей, хотя в браке не поощрялось (впрочем, здесь все решал муж). Но вот обилие любовников (или насильников) могло привести к специфическим наказаниям.
Классика жанра – измазать ворота дегтем, после чего за воспитание дочери брался уже опозоренный отец. Если же это была баба, то ее банально избивали.
Вернее, не совсем банально. После физического воспитания начиналась вторая часть «Марлезонского балета»: бабе задирали подол и связывали над головой. В итоге она бегала по населенному пункту с «мешком» выше пояса и «костюмом Евы» – ниже него.
Что интересно, организаторами и исполнителями данных акций обычно были сами любовники или насильники.
Что до профессиональных «жриц» амурных дел, то в этом плане всё и в самом деле было чинно-благородно: их не было. Не было просто потому, что они бы просто померли с голоду, ибо сторговать себе любовь можно было и обычными девками да бабами.
В одном источнике конца XIX века упоминалось о бабе, которая со смехом вспоминала, что как-то нагуляла сына за 10 яблок.
«…и рожали-то всё здоровеньких да крепеньких!»
Во время беременности женщины делали всё то же самое, что и до нее. И так до самых родов. Бывало, что, почувствовав схватки, баба бежала в дом, а когда они отпускали -возвращалась в поле.
После родов за домашнюю работу принимались уже на третий–четвертый день, а иногда и на второй. В поле выходили дней через 5–7.
С интимом дела обстояли соответственно: после родов особой передышки мужья не давали. Да и вообще в этом плане спрашивать согласия было не принято.
Правда, отмечалось, что после первых родов мужья (фактически пацаны) относились к женам более-менее заботливо (в тогдашних понятиях), но потом на «какие-то там роды» уже не обращали внимания.
«Не рождайся байстрюком!»
В деревне этого точно лучше было не делать, поскольку незаконнорожденных убивали очень часто. Могли утопить, закопать, или просто задушить.
Бывало, так поступали и с законными детьми, когда их было сложно прокормить. Разница была в том, что байстрючонка отправлялись рожать куда-нибудь в лес, где он и оставался, а законного рожали в апартаментах.
После этого он просто клался в угол или уносился в какой-нибудь сарай, где, как говорили матери, «поплачет-поплачет, да и перестанет». Рождение двойни и более по этой же причине тоже воспринималось далеко не всегда как радость.
Но здесь уже причина не столько в нравах, сколько в банальной нищете.
О последнем стоит сказать особо. Хотя за сибиряками закрепилась слава очень суровых людей, на деле нравы там были мягче. Причина проста: сибиряки жили куда зажиточнее, чем крестьяне, скажем, из Поволжья, и они часто удивлялись, когда им рассказывали о скудной жизни где-нибудь в средней полосе, о чем писал еще П. П. Семенов-Тян-Шанский.
P. S. Достоевский многократно и в разных вариациях говорил, что русский без православия – дрянь, а не человек. Но, глядя на то, какими были нравы при православии и какими они стали при «сатанинском большевизме», я могу сделать только один вывод – ошибался Федор Михалыч. Дрянью же человека часто делает банальная нищета.