продолжение
Постепенно забылось страшное происшествие. Вот уже и минуло Никите 16. Парень смышленый, вот только огорчало отца Иоанна то, что не проявлял отрок к богословию ни какого интереса. Когда хотел отправить сына в духовную семинарию, тот воспротивился, объявил голодовку, мать чуть с ума не свел. А когда отец, стал настаивать, сказал, что лучше подастся к разбойникам, или сбежит с бродячим цирком. Да, сбежать из дома он мог, поскольку упрям был и бесшабашен. Проделкам его не было конца, то батюшкину рясу испортит, слегка спрыснув ее сахарным сиропом и обсыпав пухом, добытым из выпотрошенной им подушки, то напугает кухарку до полусмерти, заявившись вечером на кухню обмотанным в простыню, со свечей в руке и громко подвывая: «Ватрушки, где мои ватрушки!». Отец порол его конечно, и проводил душеспасительные беседы, анафемой грозил, да только толку не было. И по сему, рад был отец Иоанн, тому что, в 16 лет сын изъявил желание обучаться медицине, и спешно был отправлен в Самару, в земскую школу фельдшеров и фельдшериц. Иоанн, хоть и не совсем одобрял выбор сына, но поделать ни чего не мог, - матушка все рыдала, молитвенно сложа руки на груди – уйдет чадо к разбойникам – пропадет ни за что, а так может, образумит его господь, может и одумается сыночек.
Постепенно забылось страшное происшествие. Вот уже и минуло Никите 16. Парень смышленый, вот только огорчало отца Иоанна то, что не проявлял отрок к богословию ни какого интереса. Когда хотел отправить сына в духовную семинарию, тот воспротивился, объявил голодовку, мать чуть с ума не свел. А когда отец, стал настаивать, сказал, что лучше подастся к разбойникам, или сбежит с бродячим цирком. Да, сбежать из дома он мог, поскольку упрям был и бесшабашен. Проделкам его не было конца, то батюшкину рясу испортит, слегка спрыснув ее сахарным сиропом и обсыпав пухом, добытым из выпотрошенной им подушки, то напугает кухарку до полусмерти, заявившись вечером на кухню обмотанным в простыню, со свечей в руке и громко подвывая: «Ватрушки, где мои ватрушки!». Отец порол его конечно, и проводил душеспасительные беседы, анафемой грозил, да только толку не было. И по сему, рад был отец Иоанн, тому что, в 16 лет сын изъявил желание обучаться медицине, и спешно был отправлен в Самару, в земскую школу фельдшеров и фельдшериц. Иоанн, хоть и не совсем одобрял выбор сына, но поделать ни чего не мог, - матушка все рыдала, молитвенно сложа руки на груди – уйдет чадо к разбойникам – пропадет ни за что, а так может, образумит его господь, может и одумается сыночек.
И правда, Никита стал серьезней, шалостей больше не затевал, а приезжая на каникулы вел себя степенно. Родители вздохнули с облегчением.
И вот совсем скоро сын закончит учебу, станет совсем взрослым.
Близилось рождество, все семейство священника было погружено в предпраздничные хлопоты.
Отец Иоанн возвращался из храма, шел через сад усыпанный снегом, искрящимся в лунном свете, ветви деревьев покрытые инеем бросали на дорожку таинственный кружевной узор. Душа была полна предчувствием праздника.
И в это благостное настроение вдруг, ворвалось что то тревожное, смутное. С ветки старой яблони вдруг вспорхнула большая черная птица, иней посыпался на дорожку серебряным дождем, отец Иоанн вздрогнул от неожиданности, остановился, осенив себя крестным знамением. В мерцающей кисее осыпающегося инея проявилась темная высокая фигура в черном балахоне и погрозила, Иоанну длинным корявым посохом. Священник застыл как вкопанный, судорожно крестясь и с трудом припоминая слова молитвы. Через минуту марево растворилось. Отец Иоанн пришел в себя и поспешил к дому, выходя из садовой калитки, он вдруг услышал за спиной страшный шепот:
- Прокляну,…прокляну.
Почти бегом проделал Иоанн оставшийся путь, ни кем из домочадцев не замеченный поспешил в свою комнату, упал перед иконами и стал горячо молиться.
Помолившись, отец Иоанн, поспешил к старинному шкафу, там за задней стенкой, еще его дедом был устроен тайник. Иоанн извлек оттуда старый холщевый мешок, положив его на стол, задумался. Хоть и был отец Иоанн человеком глубоко верующим и всем сердцем хотел добра своему сыну, перед проклятиями отца испытывал он суеверный ужас. Совершенно растерявшись, он не знал, как ему поступить, посоветоваться было не с кем. Что делать с этим чертовым наследством?! И как он – православный священник, добровольно погубит душу своего единокровного сына, передав ему эти странные письмена и тем самым поставив на путь вероотступничества, путь греха.
Из передней послышался шум, топот, радостные вскрики и оханье матушки: « Никитушка, сынок… приехал! Думала, не дождусь соколика моего!». Шум, беготня, выдернули, Иоанна из его мрачных раздумий.
В дверь просунуло сморщенное, похожее на печеное яблочко лицо старой няньки:
- Батюшка, радость, то какая – сынок, Никитушка приехал! – запричитала старушка, и быстро скрылась за дверью.
Через минуту дверь снова отворилась, на пороге появился Никита, высокий жилистый, румяный от мороза, в серо-зеленых глазах его светилась детская радость. Никита подошел к отцу, поцеловал руку и кротко прошептал:
- Благослови батюшка…
Отец Иоанн обнял сына и трижды поцеловал. Он был рад этой встрече настолько, что пережитый недавно ужас, и связанные с ним тяжелые раздумья отошли на второй план.
- Ну, рассказывай Никитушка, как добрался, не случилось ли чего в пути? – приступил с расспросами отец
- Ни чего батюшка, благополучно добрался, – ответил сын рассеянно улыбаясь.
- Как успехи твои? Спросил отец. Но тут в дверях вновь возникла, старя няня:
- Ну что ты батюшка с расспросами – проворчала она, - поди устал с дороги голубчик, продрог, да оголодал. К столу пожалуйте, матушка ждет уж.
После трапезы уставший и довольный Никита отправился в свою комнату, отдыхать. Прилег на кровать, спать совершенно не хотелось. Он был счастлив – каникулы, можно отдохнуть и не о чем не думать, а еще он дома и хотя дело близится к двадцати годам, сейчас он как будто вернулся в детство, под родительским кровом тепло и спокойно и от этого в душе разливается такое блаженство. А еще Никита был рад, что его любимая старая няня еще жива, хотя шел старушке уже девяносто восьмой год.
Он иногда ловил себя на мысли, что любит няню даже больше чем родителей. И поступив на первый курс думал, что отучившись на фельдшера, поедет в Петербург, поступит в университет и изобретет лекарство от смерти, что б его няня жила вечно.
Полежав немного Никита, направился к отцу. Немного замялся у двери, постучал тихонько.
- Заходи, кто там – ответил отец. – Чего не спится тебе Никита? Входи, входи, раз пришел.
Никита вошел в комнату, присел у стола. Тут он заметил старый холщевый мешок, из которого виднелся край большой книги в старинном кожаном переплете.
- Что это?- спросил Никита.
Отец Иоанн нахмурился, ему не хотелось отдавать эти бесовские книги сыну,
но в памяти все время всплывала мрачная фигура грозящая посохом.
- А это… это, дед тебе велел передать как подрастешь – угрюмо сказал отец. Он подвинул мешок Никите – устал я сегодня Никитушка – проговорил он тихо.
- Так я пойду отец, отдыхай – сочувственно ответил сын и вышел из комнаты, забрав злополучный мешок.
В душе у отца Иоанна теплилась надежда – все три книги написаны, какими то неизвестными письменами, это не церковно – славянский, не латынь, не греческий, это какие то абсолютно не известные знаки и Никита не сможет их прочесть, а значит и понять что в этих книгах. Признаться, отец Иоанн и сам имел весьма смутное представление о содержании этих книг.
Но был убежден в их греховности уже по тому, что передавший их отец был чернокнижником, колдуном и вероотступником.
Озадаченный Никита вернулся к себе в комнату, в передней часы пробили полночь. Он вытащил из мешка книги, внимательно рассмотрел их. Книги были очень старые в потертых кожаных переплетах, на которых кое -где сохранились следы золотого тиснения украшавшего странные узоры. Но еще более странным было то, что написаны были сии фолианты какими - то не известными Никите письменами. Латынью и греческим он владел в совершенстве, знал немецкий, и древний церковно – славянский, но эти буквы были не похожи не на один этих языков. Он почувствовал легкую досаду, любопытно ведь было узнать, что в этих книгах. Но полистав их и окончательно убедившись, что прочесть ничего не возможно, отложил в сторону, успокоившись тем, что будет хранить их как память. А еще подумал, что если будет совсем туго с деньгами, продаст их какому ни будь коллекционеру древностей.
Утром по дому разносился манящий аромат свежей выпечки. Никита открыл глаза, сладко потянулся, тут дверь чуть приоткрылась и в комнату тихонько вошла нянька. Сложив темные сухонькие руки как на молитве, старушка, умильно улыбаясь, проговорила: - проснулся уже касатик, пожалуй, завтракать голубь мой, все уж за столом собрались.
- Сейчас иду, нянь, сейчас иду – весело ответил Никита, улыбаясь старушке в ответ.
Но тут нянька заметила книги, лежавшие но столе, лицо ее как будто потемнело, испуганно перекрестивши, и прошептав «Господи помилуй» она выскользнула за дверь. Никита не придал этому, ни какого значения. А через минуту в комнату вошел отец, выглядел он бодрым, но в глазах его притаилась тревога.
- Доброе утро сын – как можно спокойнее произнес Иоанн.
- Доброе утро отец.
- Ну что, разобрал, что ни будь в фолиантах сиих – Иоанн смотрел на сына, пытаясь увидеть, не произошло ли в нем каких изменений. Но нет, ни чего не произошло.
- Да нет, разве ж можно, что - то в них разобрать, буквы совсем не известные и не похожи не на один алфавит. – А что это за книги, и откуда они у деда? – Никита пытался еще, что - то спросить, но отец прервал его.
- Пойдем, Никитка, матушка заждалась, да самовар уж простыл.
Сидя за большим круглым столом и попивая чай, отец Иоанн изредка поглядывал на большое окно, за которым сияло зимнее солнце, в душу вернулся покой – не прочтет Никитка бесовские книги, уберег господь. Сейчас не прочтет, а там и вовсе забудет о них.
продолжение следует