- Что... Я...
- Откуда у Вас эта машина, мистер?
- Я... Он...
- Почему Вы мнётесь? Вы угнали её?
Предположение дорожного копа было настолько нелепым, что практически впавший в состояние паники Фрэнсис сперва неуверенно, вяло усмехнулся, потом заулыбался во все тридцать два зуба, а потом и вовсе рассмеялся, сперва тонко и прерывисто, потом громко и откровенно, практически в голос... И никак не мог остановиться, хотя ошалелый внутренний голос говорил ему — прекрати ржать, идиот, и придумай немедленно какое-нибудь подходящее оправдание, пока на тебя не надели наручники и не повезли в участок...
Но за что, спросил он у себя тут же, за что, ради всего святого? За то, что я решил сходить в лес за трухлявой палкой, а в итоге был заподозрен в угоне автомобиля собственного дядюшки? Что за чёртов бре...
Он не смог удержаться и прыснул снова, хотя уже и так будто бы начал успокаиваться, и его хохот стал ещё громче, практически доходя до уровня истеричного гогота окончательно выжившего из ума человека.
А я в самом деле напоминаю психованного, подумалось ему сквозь смех — стою тут на дороге, ржу, что твой жеребец, а передо мной — ошарашенный малец в полицейской форме, показывающий мне водительские права моего дяди, а в кабине у меня — долбанный заплесневелый ольховый сук, который я только что вытащил из леса, чтобы поковырять им в мертвеце... Чудная картина...
Тут он засмеялся так истово, что ему не хватило воздуха, и он, отвернувшись в сторону и сложившись пополам, в припадке безудержного веселья стал молотить ладонью по коленке. Ещё немного, и я наделаю в штаны, пронеслось в его голове со скоростью автомобиля-самоубийцы, несущегося по извилистому серпантину в высокогорье, и вообще, этот смех... Этот смех — он так не кстати... Или кстати... Господи ты Боже мой, да прекратится ли это?!