Весна красна цветами, а осень - плодами. Так гласит народная мудрость, и нельзя с ней не согласиться. После летнего перерыва пора возвращаться к активности. Случилось так, что в руки ко мне попал сборник статей и эссе под названием "Robert E. Howard changed my life" от Rogue Blades Foundation. В этой книге известные писатели, редакторы и другие люди, так или иначе связанные с наследием Говарда, делятся сокровенным о том, как автор своим творчеством повлиял на их жизненный путь. Вашему вниманию предлагается перевод эссе Клинта Ли Вернера, писателя, известного по вселенной Warhammer - и не только. Здесь автор делится своими личными переживаниями и рассуждает о творчестве Говарда в качестве антидепрессанта.
К. Л. Вернер пишет истории в жанрах фэнтези, НФ, хоррор и вестерн. Его перу принадлежат произведения для вселенных Warhammer Fantasy, Warhammer 40000, Age of Sigmar, Beyond the Gates of Antares, Keyforge, Wild West Exodus, Iron Kingdoms, Kings of War, а также для цикла о Соломоне Кейне, герое Роберта И. Говарда. Его оригинальные произведения выходили в антологиях и журналах от Snow Books, Goodman Games, Emby Press, Padwolf Publishing, The Bolthole, Chaosium, Ragnarok и Rogue Blades Entertainment.
Садясь писать о том, какое влияние оказали на меня работы Роберта Ирвина Говарда, мне показалось, что мой взгляд на тему, возможно, будет несколько отличаться от подхода других авторов этого сборника. Не буду столь самонадеянным, чтобы присваивать себе хотя бы десятую часть того таланта, которым обладал Говард, или его обманчиво простого стиля в написании историй. Условия его воспитания и жизни разительно отличались от моих, разделённые пропастями времени и места. Но в одном аспекте я всё же чувствую родство с этим человеком. Ибо нас обоих кусал за пятки чёрный пёс депрессии.
Слово «депрессия» часто бывает неверно истолковано или неправильно использовано. Нет, это не то же самое, что чувствовать печаль, как зачастую ошибочно полагают те, кто не страдал от этого недуга. Депрессия – это всепоглощающий упадок сил, который овладевает человеком, окутывая его плотным плащом, сотканным из мрака. В самой нижней точке, депрессия негативно влияет на ваше физическое состояние, повышая возможность подхватить болезнь и высасывая из вас все силы так, что даже встать с постели кажется невероятным усилием воли. Когда такое состояние владеет вами достаточно долго, само понятие радости превращается в смутное воспоминание. Людям не хочется верить, что это может быть правдой, но я уверяю вас, что это так. Вещи, которые прежде приносили вам радость и удовольствие, становятся пустыми и бессмысленными, ваши любимые блюда теряют вкус. Всё предстаёт в таком свете, словно между вами и остальным миром пролегла серая вуаль, поглощающая всю яркость и оставляющая лишь слабое эхо от того, что могло бы быть. Старые приёмы, которые помогали внести немного света, действуют всё менее и менее эффективно, переставая избавлять вас от муки душевной боли. Конечно, некоторые вещи всё-таки позволяют пробить барьер, и от этого они становятся ещё более дорогими сердцу. Но чем чаще искать избавления этими же средствами, тем меньше от них реальной помощи.
Я страдал от депрессии с десятилетнего возраста. И слабо помню времена, когда эта тень не нависала надо мной. Конечно, были и менее мрачные времена, когда от тени оставалось лишь мелкое пятнышко, но, сколько себя помню, она всегда была где-то рядом. У каждого человека, у любой живой души, есть что-то, что они считают базовыми условиями качества жизни. Без них остаётся лишь жалкое существование. Некоторые из нас не могут этого принять, и тогда приходит чёрный пёс и начинает скрестись под дверью, напоминая о тщете и одиночестве. Да, думаю, что я узнаю демонов, которые терзали Говарда в конце его пути.
Я всегда считал, что родился не в своё время. Мои чувства и принципы не идут в ногу со временем и миром, в котором я рождён. Говард часто выражал ту же позицию, тоскуя по временам, когда всё не было настолько ограничено запретами, как в XX веке. Тесные рамки цивилизации он полагал противными свободному духу человека, и одним из лучших примеров этому служит отрывок из его письма Лавкрафту, в котором он сравнивает Римскую Империю с «железным пауком». Это чувство отчуждённости, возможно, тоже питало депрессию Говарда. Точно знаю, что такое же чувство питало мою депрессию. Моя семья переехала, когда я был совсем юн, из северной части штата Нью-Йорк на другой край Америки, в Южную Калифорнию. Там я и рос в 1980-ые, однако постоянно чувствовал себя аутсайдером. Почти викторианские приличия и учтивость не слишком сочетались со скейтбордами, музыкой глэм-метал и эстетикой сериала Miamy Vice. Постоянная позиция защиты и подчёркнутая сдержанность дали мне мало друзей, да и тех я предпочитал держать на расстоянии. Этому во многом поспособствовало коварное предательство первого из моих друзей. Чем младше ребёнок, тем необратимее выученный им урок. Люди стараются убедить вас, что вы спасены, пережив насилие, но до тех пор, пока последствия сохраняются и портят вам жизнь, вы – жертва. Банальности и заверения не лечат старые раны.
Эта гремучая смесь из изоляции, отчуждения и депрессии привели меня к трём попыткам самоубийства до того, как мне исполнилось восемнадцать. С тех времён прошло уже тридцать лет. Я уже кое-чего добился, даже воплотил в жизнь давние амбиции, но эта пустота остаётся со мной. Приходит день, когда мечтать слишком поздно. И это, полагаю, тоже нечто общее у нас с Говардом.
11 июня 1936-го года – день, высеченный в граните на поле фантастической литературы. Было утро, когда Роберт И. Говард покинул место у больничного одра впавшей в кому матери, сел в автомобиль, достал из бардачка автоматический Кольт и всадил пулю патрона 9×17 мм (.380 bullet) себе в голову. Жизнь, сопротивляясь, теплилась в нём ещё несколько часов, но все старания его отца и ещё одного доктора лишь немного отсрочили неизбежный финал. Смерть зафиксировали в 16:00. На следующий день Эстер Говард умерла от своего заболевания. Двойные похороны были проведены 14-го июня.
О самоубийстве Говарда было написано немало, и многие статьи изложены с удобной позиции персонажей, неспособных к эмпатии, которая требуется для того, чтобы по-настоящему понять ту степень отчаяния, какую испытывает человек, оказавшийся в ситуации, когда смерть кажется единственным выходом, чтобы прекратить страдания и боль. Удобно обвинять того, кто принял такое решение, объявляя его больным или помешанным, как будто суицид – нечто такое, что может произойти лишь с «другими» и никогда не случится в вашей организованной и уравновешенной жизни, которая считается мерилом нормальности. Если условия и обстоятельства приведут кого-то к существованию в неутихающем страдании, тогда подобный взгляд начинает подкрепляться мыслями, что к этому привели какое-то внешнее влияние или внутренняя слабость их характера. Им кажется непреложным закон, что если просто упорствовать дальше, то придёт и нечто хорошее. Что мучающая их боль рассосётся, и однажды, в один прекрасный день, вернётся счастье. Это, однако, может быть не более чем пустая банальность, столь же действенная, как если свистеть в темноте, в то время как сгущается мрак. Наверняка для Роберта И. Говарда 11-го июня само предположение о светлом завтра было бы абсурдно.
Отношения Говарда с матерью были предметом многих споров. Несомненно, что её борьба с туберкулёзом сыграла немалую роль в обеспокоенности и привязанности сына, тот почти вездесущий страх смерти, который витал над матерью, заставлял его переживать, что каждая минута с ней может оказаться последней. В то же время, Эстер Говард жаждала видеть сына рядом. Как писала Новалин Прайс, мать прилагала все усилия, чтобы погасить в нём интерес к девушке, и отказывалась передавать телефонные сообщения между ними. Возможно, это было сродни гиперопеке в стремлении оградить сына от страданий, которые могла ему причинить женщина, по её мнению непостоянная, либо в чём-то недостойная, и это могло послужить причиной разрыва их отношений, которые, сохранись они, могли бы оставить некий луч света для Говарда в то июньское утро.
Отношения с Новалин Прайс – единственный роман в жизни Говарда, который удалось обнаружить его биографам. Она была школьной учительницей и писателем, и являлась бывшей девушкой одного из лучших друзей Говарда. С конца 1934-го до середины 1935-го года у них протекал случайный и нерегулярный роман. По воспоминаниям Новалин Прайс, они оба были готовы предложить друг другу руку и сердце, но «в разное время». После приступа болезни, Прайс прервала эти отношения. Позже она сошлась с ещё одним другом Говарда, однако время от времени виделась с писателем вплоть до мая 1936-го года, когда покинула Техас, чтобы поступить в университет Луизианы. Неизвестна глубина чувств Роберта к Новалин, однако Говарду определённо не хватало своей семьи, в то время как все его друзья женились и делали карьеру.
Писательская карьера, которую избрал Говард, летом 1936-го года пребывала в неопределённом состоянии. Многие замечают, что автор был на пороге выхода на более престижные рынки, чем палп-журналы, в которых он печатался до тех пор. В публикации его книги был заинтересован издатель в Англии – планировался сборник вестернов – и это был явный признак прихода новых возможностей. Однако редакция Weird Tales существенно задолжала ему за уже принятые к публикации рассказы, и поэтому Говард перестал писать фэнтезийные истории, которые, казалось, ему нравилось рассказывать, и сосредоточился на других рынках, где плата приходила в срок, в частности на непристойных журналах «с перчинкой». В общем, хоть будущее и было многообещающим, его профессиональная карьера была на тот момент далека от стабильности.
Принимая во внимание все эти обстоятельства – изолированность Говарда, его профессиональные неудачи и отчаяние из-за смертельной болезни матери – на него навалилась тяжесть мук, которой он не смог выдержать. По завуалированным фразам его отца и Новалин, Говард несколько последних месяцев помышлял о самоубийстве.
Смерть, как и жизнь Роберта Ирвина Говарда, отражена в его творчестве. К примеру, в «Фениксе на мече» есть момент, когда обычно весёлый и общительный Конан вдруг соскальзывает в задумчивую меланхолию, более присущую народу киммерийцев. Другой известный герой Говарда, Соломон Кейн, – это суровый и безрадостный человек, которым руководит скорее чувство справедливости и долга, нежели личные устремления. Но есть и менее известные герои, такие как Джеймс Эллисон.
Джеймс Эллисон – рассказчик из небольшого цикла написанных Говардом историй. Этот персонаж – больной, прикованный к постели мужчина из Техаса 1930-х годов, умирающий от некой медленной и истощающей болезни. Неспособный встать с ложа, он вдруг обнаруживает, что его разум возвращает его в прошлые жизни. Жизни, в которых Эллисон – не умирающий человек с полуразложившейся плотью, а могучий воин, герой своего народа, поднимающий меч или копьё против естественных и сверхъестественных врагов. В Джеймсе Эллисоне мы, быть может, видим самого Говарда таким, каким он видел себя. Слабый человек (у него было больное сердце), который не может повторить собственные героические подвиги, совершённые в прошлом, и которому остаётся лишь вспоминать великие деяния предков.
Мой первый контакт с творчеством Роберта И. Говарда состоялся в виде выпуска Supernatural Thrillers с адаптацией рассказа о Джеймсе Эллисоне под названием «Долина Червя». Повествование обращается к одной из прошлых жизней Эллисона, когда он был доисторическим героем по имени Ньёрд. Когда чудовищный, сверхъестественный ужас выходит на поверхность, убивая его народ, Ньёрд встаёт на тропу мести. Далее следует эпическое противостояние смертного мужчины и древнего чудовища. И эта великая битва окрашена мрачным взглядом самого Говарда. Победа достигнута, но ценой жертвы и смерти, триумф достаётся тяжелейшей ценой.
Эта история оказалась очень созвучна моему восприятию, и к ней я иногда возвращаюсь спустя годы. В ней есть правда жизни, которая гораздо более красноречива, чем любые пошлости от тех, кто пишет в уютном доме и дорожит своей безопасностью. В «Долине Червя» герой бросает вызов ужасающей силе, настолько чудовищной, что она уничтожила целое селение его племени, и о которой пикты говорят как о вечной и бессмертной сущности. Древние руины, в которых эта тварь обитает, не оставляют в Ньёрде никаких сомнений насчёт возраста и мощи его врага. Чтобы отважиться одолеть такого противника, чтобы заставить себя встать на этот путь, требуется нечто большее, чем просто храбрость. Ньёрд понимает это и отправляется на поиски оружия, достаточно сильного, чтобы одолеть Червя. Он охотится на Сатху – гигантского ядовитого змея, который способен одним укусом уморить мамонта и преследовать которого отказываются храбрейшие охотники. Но решительность и желание одолеть врага столь велики в Ньёрде, что он не отказывается даже столкнуться с верной смертью.
Борьба Ньёрда с Червём, как мне кажется, говорит о героизме и самоотверженности. О том, что победа, к которой стремится герой, достигнута, но сам он не надеется пожинать её плоды. Добро, которое приносят его деяния, останется на благо тем, кого герой оставляет за собой. Конечно, во многих героических сюжетах присутствует решимость рискнуть своей жизнью, но даже в таких сагах, как «Беовульф», где герой не выживает в финальной схватке, эта битва ведётся с надеждой выжить. В истории же Говарда есть контраст в подходе Ньёрда к двум великим врагам, с которыми он сталкивается в единоборстве. Когда он готовит ловушку для Сатхи, он намерен пережить схватку и заполучить награду – в данном случае, яд змея Сатхи. Однако бой Ньёрда с Червём – нечто совсем иное. Его разум смиряется с гибелью. Он не планирует выжить после этого боя. Для него достаточно выстоять до тех пор, пока не явится древняя угроза, которую воплощает собой Червь. Выстоять – и показать монстру, что его власть не абсолютна и что есть герои, которые восстанут против него, даже ценою собственной жизни.
Вот эта самая цена, которую платит Ньёрд, даёт его истории совершенно иное качество, чем написанным о Кулле и Конане. Одержанная Ньёрдом победа имеет горький вкус, если её вообще можно назвать победой. Раненый Червь уползает обратно в свою нору, его дальнейшая судьба неведома, но в повествовании, выстроенном Говардом, это не имеет значения. Значение имеет сам факт, что Ньёрд отважно встал против превосходящих его противников и сражался до конца, что и делает его героем. Этот урок поддерживает кого-то охваченного депрессией несказанно больше, чем сладкие причуды и тупые пошлости. Дело не в уверении, что победа обязательно наступит, а в том, что борьба благородна и ценна сама по себе.
Думаю, именно поэтому, после того, как я прочитал многое из творчества Говарда, «Долина Червя» была и остаётся не просто одним из моих фаворитов, а рассказом, который созвучен со мной на глубинном уровне. Большая часть моего существования была отравлена ядом депрессии. В одиннадцать лет я полез в петлю. С тех пор прошло уже тридцать лет, а те мысли по-прежнему где-то рядом. Потом наступает время, когда любые обещания о том, что «лучшее впереди», теряют всякий вес. Победа – это призрак, такая же иллюзия, как мифическое Эль Дорадо. В какой-то момент перспектива становится только горше, как было сказано в хайку, на которое я однажды наткнулся, твои мечты словно птица, поющая о Весне, когда впереди ждёт только Зима.
С этой точки зрения, мысль, которую я извлёк из рассказа Говарда, оказала на меня большее влияние, чем прочитанная по теме учебная литература. Бой, сама схватка, имеет ценность. Продолжай бой, не надеясь получить награду, которая тебя удовлетворит. Всё, что мы делаем в жизни – это маленький камешек, брошенный в пруд. Мы видим какие-то круги на воде, но самые большие нам не видны. Иногда ты можешь увидеть влияние, которое оказал на кого-то другого. На автограф-сессиях я иногда встречаю людей, которые рассказывают, как мои истории подарили им очень нужное спасение в не самые светлые времена жизни. Я даже встречал нескольких писателей, которые заявляли, что моё творчество сподвигло их начать писать.
Похоже, что при жизни Роберт Ирвин Говард так и не узнал, какое влияние окажет его творчество на других. В 1936-м он продолжал писать рассказы для грошовых журнальчиков, которые, казалось, не дойдут до потомков. Другой известный палповый автор, Лестер Дент (автор многочисленных новелл о Доке Сэвидже), умер в убеждении, что никто не видит ценности в написанных им произведениях. Он считал, что они просто не будут интересны последующим поколениям. Говард был примерно того же мнения. Большинство из написанного им было нацелено на определённый рынок, будь то фантастический Weird Tales или журналы о боксе. Это было сродни службе наёмника, о которой многое говорит то обстоятельство, что созданные Говардом персонажи, которые не находили отклик у определённого круга читателей, откладывались в сторону, в пользу более популярных. Как бы не были задеты его чувства творца, Говард был достаточно прагматичен, видя в писательстве способ зарабатывания денег.
Хоть он и сочинял свои истории под специфические рынки, стиль Говарда и его владение языком делают его творчество чем-то особенным. Выбранная тропа палпа говорит о «крови и громе», часто встречающаяся сенсационность этих историй отсылает скорее к грошовым ужастикам, чем к более эрудированной прозе викторианской или эдвардианской эпохи. Такая точка зрения всегда отталкивала меня как слишком чопорная или снобистская. Есть рассказы, написанные в рамках жанра, однако более прочувствованные; такие ограничения только подвергают испытанию творческое начало автора, работающего в столь чёткой структуре. Есть и такие истории, которые могут быть эффективны только в форме более провокативной прозы. Я впечатлён гением обоих героев – и Шерлока Холмса сэра Артура Конан-Дойла, и Тени Уолтера Б. Гибсона, но в то же время замечаю большую разницу в механиках повествования обеих историй. В рассказах о Шерлоке Холмсе повествование чаще замедлено и неспешно – есть несколько рассказов, в которых знаменитый сыщик даже не покидает своей квартиры по адресу Бейкер Стрит 221Б, раскрывая преступление не сходя с места. Цикл о Тени, напротив, склонен к стремительному нарративу, когда расследование ведёт героя от одной напряжённой ситуации к другой, в которых он распутывает клубки и наконец выходит на злого гения, стоящего за всеми преступлениями. И Конан-Дойл, и Гибсон были прекрасными рассказчиками и прекрасно знали, как удержать внимание своих читателей.
Говард был писателем той же пробы. Даже когда он брался за перо исключительно ради денег, его природное мастерство было на уровне. Это свойство позволило его творениям пережить многие десятилетия после его смерти, и именно поэтому его наследие продолжает вдохновлять многих других творцов, от писателей и художников до кинорежиссёров и игровых дизайнеров. Знаю это по себе, ведь именно Говард побудил меня стать на путь писательского дела. В отличии от других авторов, которыми я зачитывался в детстве, таких как Конан-Дойл, Лавкрафт, и Джон Р. Р. Толкин, в технике Говарда была та кажущаяся простота, которую я считал наиболее приемлемой для меня. Я называю эту простоту кажущейся потому, что Говард проявлял удивительную сноровку в экономии слов. Он мог ярко описать целый город лишь в нескольких фразах, но неизменно подбирал безошибочные слова, способные оживить это место в воображении читателя. Спустя почти двадцать лет написания собственных рассказов и романов, эта способность Говарда кажется мне сродни чёрной магии. Чародейством, перед которым я, и все, кому нравится моё творчество, глубоко в долгу.
В этой идее помощи и вдохновения для других авторов, которую мы оставляем после себя, может быть найден смысл и цель, даже если в остальном ваша жизнь пуста и тяжела. Творите не для себя, но для тех, кого вы, возможно, никогда не увидите. Может быть, это лишь упрямая самооборона от непобедимого врага, но сам по себе бой может быть тем камешком в пруду, круги от которого разойдутся широко и далеко. Возможно, для вас ничего не изменится, но своими делами вы поможете кому-то справиться с тёмным временем в жизни. Тогда, в 1936-м, Роберт Ирвин Говард не мог представить, сколь мощно его творчество отзовётся сквозь десятилетия. Как мог он увидеть тех нерождённых ещё читателей, которые будут спасаться от суматохи 1960-х, открывая новый томик в мягкой обложке от Lancer Books с картиной Фрэнка Фразетты на обложке, побуждающей заглянуть внутрь, чтобы прочитать саму книгу? Что бы он подумал о бешеных фанатах, в 1970-ые сметающих с ньюс-стендов комиксы о Конане? Кто в 1936-м мог предсказать, что в 1980-ые Конан будет покорять кинозалы по всему миру? А все эти ролевые игры, компьютерные игры, игрушки, фигурки, скульптуры, музыкальные произведения, вдохновлённые творчеством Говарда? И, что важнее, как оценить и измерить то наслаждение, которое принесло творчество Говарда столь многим за все эти годы? Офисный клерк, обретший желанное спасение от ежедневной утомительной работы в рассказах о Соломоне Кейне. Солдат на миссии, который лишь на несколько часов может забыть о войне и последовать за Конаном, крадущимся в башне чёрного колдуна. Студентка колледжа, которая может забыть о стрессе подготовки к выпускным экзаменам, сбежав на время ко двору атланта Кулла, короля Валузии. Или же начинающий писатель, обнаруживший более глубокий смысл в рассказе о Ньёрде, вызвавшим на бой Червя.
Депрессия часто описывается в образе чёрного пса, вцепившегося в человека, чтобы сбить его с дороги жизни. Этот пёс загрыз Роберта Ирвина Говарда в 1936-м году. Не зная, что он пережил, когда видел, как уходит дорогой ему человек, я отказываюсь осуждать тот выбор, который он сделал тем июньским утром, особенно учитывая отдалённость во времени и пространстве. Не стану также подписываться под «мудростью», что если бы он остался жив, то после кризиса его жизнь бы наладилась, – не стану, ибо, здоров ты или болен, ничего предсказать нельзя наверняка. Я знаю одно: творчество Говарда и влияние, которое оно оказало на стольких людей, и есть его великая победа. Это не та победа, плодами которой он мог насладиться, но она целиком и полностью принадлежит ему.
Клинт Ли Вернер
Феникс, Аризона
Январь 2020
(Перевод: Марк К. для группы "Любители фэнтези")
Спасибо, что дочитали до конца, подписывайтесь, если интересно. До новых текстов!
Заходите к нам в ВК !
И заглядывайте в Телеграмм !
#fantasy #говард #конан #фэнтези