Современные «профессиональные историки» и пропагандисты в лучших традициях старого советского анекдота колеблются вместе с линией партии. Ну, или не партии, а власть предержащих. За последние тридцать лет каких только версий о причинах кровожадности Сталина и его подручных не было выдвинуто и вот одна из последних: все-таки это были перегибы чекистов на местах. Для тех, кто пришел на мой канал в первый раз сделаю оговорку: Я очень сильно сомневаюсь в реальности такого события в истории нашей страны как «Большой террор» в смысле бессмысленных, массовых, кровавых репрессий в отношении ни в чем не повинных граждан, и тем более уверен, что репрессии эти не являлись одним из пунктов политической программы Иосифа Виссарионыча и его наркомов. Но то, что перегибы со стороны чекистов вполне могли иметь место, я не сомневаюсь. И это было всегда, во всех странах и во все времена. Я не буду пытаться доказать это на примерах уголовных дел тридцатых годов. Я покажу обыденность этого явления на примерах более близких к нам времен.
Итак, 1998 год. В январе взрыв в Москве на станции метро «Третьяковская». В Москве застрелен гендиректор гостиницы «Россия» Евгений Цимбалистов. Главная версия убийства — разборки между «крышующими» «Россию» преступными группировками. В Екатеринбурге совершено покушение на губернатора Свердловской области Эдуарда Росселя. В ночь со 2 на 3 июля — в своём доме в деревне Клоково Московской области был застрелен депутат Государственной Думы II созыва, отставной генерал-лейтенант Лев Рохлин. 4 ноября — пенсионер и внештатный корреспондент газеты «Русская правда» Иван Орлов на автомобиле «Москвич-2140» выехал на Красную площадь и взорвал его перед Спасскими воротами. Год непростой. Недаром прочно утвердилось в народе определение «лихие девяностые». Но я о делах попроще.
Шел третий год моей службы дознавателем в одном из райотделов милиции нашей все еще необъятной страны. Был уже глубокий вечер, когда в дежурную часть поступило сообщение о том, что в участковую сельскую больницу поступил мужчина с ножевым ранением грудной клетки. Поскольку рентген еще не делали, то дежурный врач лишь высказал предположение о том, что ранение проникающее. Потерпевший без сознания и обстоятельства получения ранения неизвестны. Известно лишь то, что потерпевший был подобран «скорой» на территории колхозной фермы. Оперативная группа в составе меня и опера погрузилась в дежурный уазик и выдвинулась в направлении театра действий.
По прибытии в больницу ничего нового, кроме того, что ранение действительно оказалось проникающим, мы не узнали. Да, по словам доктора, потерпевший находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, и причиной его бессознательного состояния могла быть не столько рана и кровопотеря, сколько сон сильно пьяного человека. Потерпевший оказался огромным, даже в лежачем и бессознательном положении, мужиком. Ростом поболее 180 см и весом далеко за сотню кг. На операционный стол его поднимали вшестером. Фельдшер «скорой» сообщила, что карету вызвал сторож фермы. К нему мы и направились, взяв местного участкового.
Сторожа мы нашли на его рабочем месте – в помещении фермы. Им оказался невысокий, чуть за 160 см, мужичок лет сорока с небольшим. За давностью времени точный возраст не помню. Сторож оказался трезв как стекло. На мой вопрос – он ли вызывал врачей? – ответил утвердительно. На вопрос – знает ли он кто порезал потерпевшего? – тоже ответил утвердительно. И добавил, что это он.
Возникла некоторая заминка. Я даже немного растерялся. Опер был несколько разочарован тем, что злодей был установлен так быстро и не удалось применить никаких дедуктивных методов. «И чем же ты его запорол?» - спросил я злодея. «А вот этим», - кивнул он в сторону стола, на котором среди остатков нехитрого ужина, лежал нож. Обычный кухонный нож с пластиковой ручкой. Длина клинка всего сантиметров 12. Я осмотрел нож. Сам клинок был чист, но у основания, там где он выходит из рукоятки, имелись пятнышки бурого цвета. «За что ж ты его?» - спросил я. «За дело», - был ответ.
Ну, за дело, так за дело. А нам тоже надо заняться делом. Участковый пошел за понятыми, я начал заполнять протокол осмотра места происшествия, одновременно прислушиваясь к разговору сторожа и опрашивавшего его опера.
А дело было так. Сторож, завершив обход территории, расположился за столом поужинать. Заварил в поллитровой банке чай, порезал хлеб, сало. Но ужин его был прерван визитом односельчанина. Назовем его Иваном. Ванька, здоровый тридцатилетний мужик, на деревне был первым пьяницей и дебоширом. Обладая скверным характером и огромной физической силой, держал в напряжении не только свою деревню, но и соседние. В тот вечер он как обычно поддал, но не хватило. Нужно было ехать за добавкой, но вот незадача – бак в мотоцикле был пуст. Ну а где взять бензин – да конечно же на ферме. В то время в сельхоз хозяйствах еще сохранялись топливные колонки, некоторые даже были такие же как на бензозаправках, другие просто представляли из себя емкость с краном и шлангом. На той ферме использовали бензоколонку, но на ней висел замок. И вот Ванька решил по хорошему попросить сторожа отлить ему бензина. Не хотел просто ломать замок. Но сторож не хотел сливать колхозный бензин. Ни по хорошему, ни по плохому. А Ванька отказа не терпел. Это что еще такое? Какая-то вошь мелкая будет ему перечить? Да я тебя… Сильным ударом справа он отправил сторожа в дальний угол фермы. Но мужичонка был непрост, вышибить из него дух с первого удара не удалось. Поднявшись на ноги он куницей метнулся к столу. Ванька схватил мужичонку за шиворот, чтобы как следует встряхнуть его, но тут же осел на землю.
Сторож стоял перед ним с ножом в руке. В левом боку у Ваньки что-то закололо. Он потер бок, рука попала во что-то липкое и, увидев на своей ладони кровь, он вырубился. Так выходило со слов сторожа. От чего Ваньша потерял сознание доподлино неизвестно. Может крови своей испугался, может от удивления. Про то ни сторож, ни Ванька не знали.
Ясно было одно: сторож, не помня себя от обиды и ярости, схватил со стола нож и по самую рукоять засадил его в грудь пьяного дуботолка. Обоим повезло в том, что нож был маленький, а Ванька здоровый бугаина, поэтому он не достал ни до сердца, ни до чего другого.
Осознав случившееся, сторож как мог, перевязал раненого и позвонил в «скорую». Мобильников тогда еще не было, но зато на фермах еще были стационарные телефоны. Мужичок ничего не скрывал, о случившемся искренне сожалел. Нюанс еще был в том, что он был судимым, «сидел» за причинение вреда средней тяжести (в драке выломал челюсть супротивнику), а потому, пока я дописывал свой протокол осмотра места происшествия, он тихонько собирал свой нехитрый скарб, принесенный на дежурство. Короче собирался он в тюрьму. Закончив свое дело и отпустив понятых, я убрал протокол осмотра в папку, и положил перед мужиком чистый лист бумаги. «Пиши», - сказал я ему. «Чего писать?», - спросил он. «Чего продиктую, то и пиши». Сторож взял авторучку, придвинул к себе бумагу. Я начал диктовать: «Я, такой-то и такой-то, проживающий там–то и там-то, настоящим обязуюсь без разрешения следователя-дознавателя не покидать постоянное место жительства и являться в РОВД по первому требованию….» подождав пока он распишется я положил эту расписку так же в свою папку. «Ну, ладно, - сказал я вставая со стула, - бывай здоров. По первому же вызову являйся в РОВД и постарайся не пить». «Я вообще не пью уж лет восемь», - сказал мужик. А потом удивленно спросил: «То есть, как это бывай здоров? Вы что, меня не забираете что ли?» «А зачем мне тебя забирать? – спросил я, Чего тебя там за казенный счет держать? Понадобишься – вызовем». Мужик растерянно смотрел на меня. «Да как же это? В самом деле оставляешь что ли?». «Ночь на дворе, - сказал я, не до шуток мне. Спать охота, да разве с вами поспишь? А тебя доставь в отдел, так еще полночи оформлять надо будет. Сиди уж тут. Только не режь больше никого». И мы уехали.
Мужику было с чего удивляться. Ранее судимый ножом зарезал, пусть и не насмерть, односельчанина, а его даже не хотят в КПЗ везти. Только у меня основания для этого были. Потерпевший был пьян, а сторож трезв. Потерпевший хотел совершить кражу общественной собственности (бензин), а сторож ему этого не позволил. Потерпевший за это нанес телесные повреждения сторожу, чтобы принудить его к совершению преступления. А сторож это преступление совершать не хотел и нож применил, защищая себя и колхозное имущество. Так что в соответствии с уголовным кодексом получалась не ч. 2 статьи 111 УК РФ – умышленное причинение тяжкого вреда здоровью потерпевшего, предусматривавшая до 10 лет лишения свободы, а часть 1 ст. 114 УК РФ – Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, совершенное при превышении пределов необходимой обороны. А это уже исправительные работы на срок до одного года, либо в худшем случае лишением свободы на срок до 1 года. А если глубже копать, так в его действиях вообще состава уголовного преступления, ну лично я, вообще не усматривал. А потому смысла «закрывать» его я не видел. Тем более, что понятые отзывались о стороже хорошо. Характеристику с места работы и из сельсовета он наверное получит положительную (так потом и вышло).
Утром, сдав дежурство я напрочь забыл об этом случае, погрузившись в пучину своих нерасхлебанных дел. Примерно дней через восемь я шел по коридору нашего отдела и увидел знакомое лицо. Щуплый мужичок с грустным видом сидел на скамейке, на полу рядом лежал потрёпанный «сидор», а над ними возвышался милиционер из конвойного отделения. Присмотревшись, я узнал сторожа. Поздоровавшись, я спросил его как дела. «Да нормально, - говорит, вот приехал. Закрывать сейчас будут». Я опешил – как это закрывать? «Да вот так. Вон и конвой уже ждет».
Оказалось, что после моего отъезда мужика не беспокоили целую неделю. А вот сегодня вызвали, велели сидеть на скамейке и никуда не отлучаться. «Погоди», - сказал я и вошел к следователю. Следователем, вызвавшим сторожа была женщина. Майор. Старший следователь. В возрасте за сорок и с выслугой в пятнадцать лет. Не как у меня – три года, поэтому я подозревал, что мужику «шьют» что-то еще. Но оказалось, что ничего лишнего не «шьют». Как мне пояснила эта следовательша мужик совершил тяжкое преступление, и она возбуждает уголовное дело. «А по какой статье?», - спросил я. «Как это по какой? По 111 части 2 п. «з» - с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия». «И что, закрывать будешь?» - спросил я. «Ну а сам как думаешь?, - спросила майорша, - Он же судимый уже. Чего с ним цацкаться. Пусть сидит – под рукой будет».
Я просто охренел. «Ты материалы читала?», - спросил я.
«А чего их читать? Там и так все видно. Экспертиза показала – проникающее ранение. Тяжкий вред здоровью. Нож ты изъял. Злодей не отпирается. И вообще, тебе – то какое дело до этого? Своих дел нет что ли?»
Меня аж затрясло всего. «Ты материалы, почитай. Там в худшем случае 114-я идет. А если закон по совести применять, так у него вообще состава преступления нет. Он же защищался от мужика, который в два раза его выше и тяжелее, да еще и пьяного. А кроме того, он еще и колхозное имущество защищал. Его награждать надо, а не арестовывать».
«А ты не ори, - говорит, - у меня сроки выходят. Сегодня надо решение принимать, а у меня еще вон куча материалов лежит. Задержу пока на трое суток, а там посмотрим».
Я понял, что разговаривать c ytq не о чем и, выскочив от нее, зашел в кабинет начальника следственного отдела. Мужик он был хороший, не смотря на мой небольшой стаж относился ко мне нормально и я часто обращался к нему за советом. Поэтому я прямо изложил ему суть дела и содержание своего разговора с его старшим следователем. При этом описал и сам тот свой выезд на место в дежурные сутки. Начальник следствия хмыкнул, снял трубку и велел майорше принести материалы. Я закурил, а он погрузился в чтение. Минут через десять он сказал: «Все ясно. Позови-ка мне злодея». Я вышел в коридор и позвал мужичка. Мужик абсолютно равнодушно, уже смирившись с судьбой, рассказал все события того вечера. Велев мужику выйти обратно в коридор, начальник следствия закурил и задумался. Я тоже закурил.
«Ты, знаешь, - сказал он, уминая окурок в пепельнице, А ведь ты прав. И мужик прав. Терпила в объяснении все подтверждает до момента ранения. Потом не помнит ничего».
Он снова позвонил по телефону и позвал майоршу. «Забери материалы, - сказал он когда она вошла, - и выноси постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Мужик действовал в состоянии необходимой обороны и пределы ее не превысил».
«Но.., - начала было майорша».
«Давай без но, - оборвал ее начальник, иди делай как я сказал. Нет тут состава».
Мужик после этого смотрел на меня как на Бога. В окрестных деревнях после этого мне был почет и уважение, и не только от законопослушных граждан. Порезанный тоже осознал, что был неправ.
Но суть не в этом, а в том, что если бы я вышел на полчаса позже в коридор, то этот мужичок «заехал» бы на нары по 111-й за умышленное преступление и получил бы не меньше пятерки. Это уж как пить дать.
Вот это и называется – перегибы на местах. Когда сотруднику правоохранительных органов наплевать и на право, и на судьбу человеческую. И сколько вот таких мужиков и баб у этой майорши пошло по этапу до того случая и после? И ведь не одна она такая была. И вы думаете, что в других районах было не так? И думаете, сейчас такого нет? Да сколько угодно! Бывали такие случаи и в тридцатых. И наверное было их больше чем сегодня. Потому что и народ был не такой грамотный и чекисты были борзые. Коммуникации были не такие как сейчас. До Бога высоко, до Кремля далеко. Иди, ищи правду. Но это ведь не значит, что этот беспредел был программой власти. Да, вина власти в том, что такое было возможным, есть. Но это, как говорится, две большие разницы.
пишите свое мнение. для меня оно важно. А вот здесь разбор статьи одного профессионального историка о том как сталин расстреливал детей. Моя публикация игнорится дзеном, поэтому приходится действовать таким образом.
#сталин гулаг реабилитация нквд репрессии