Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Сегодня мы, пожалуй, не станем предварять рваное и вневременнОе (так и задумано) течение очередной главы мнениями о Светлейшем кого-либо из современников, да и защищать его как политика от нападок новейших геродотов тоже не будем... Горчаков нынче официально и без того защищён "свыше" как минимум своим коллегой. Зато есть огромное желание вспомнить последнюю его встречу с Пушкиным у любимого дядюшки Пещурова в Лямоново - как мне кажется, она может добавить несколько очень любопытных штрихов к портрету князя!
Вот как описывает её сам Пушкин в письмах к Петру Андреевичу Вяземскому от 15 и (не позже) 24 сентября 1825 года:
" Горчаков мне живо напомнил Лицей, кажется, он не переменился во многом - хоть и созрел и следственно подрос... Мы встретились и расстались довольно холодно — по крайней мере с моей стороны. Он ужасно высох — впрочем, так и должно; зрелости нет у нас на севере, мы или сохнем, или гнием; первое все-таки лучше. От нечего делать я прочел ему несколько сцен из моей комедии, попроси его не говорить об них, не то об ней заговорят, а она мне опротивит, как мои «Цыганы», которых я не мог докончить по сей причине..."
Вот так, да? А как же это - писанное шестью годами ранее?.. "Питомец мод, большого света друг, Обычаев блестящий наблюдатель... харит любовник своевольный, Приятный льстец, язвительный болтун, По-прежнему остряк небогомольный, По-прежнему философ и шалун". Оба повзрослели, да чего уж... 26 лет для той эпохи - сугубая зрелость! Один - проездом, первый секретарь русского посольства в Великобритании (карьера, кстати, пока не так уж и головокружительна), судьба другого - и вовсе до такой степени туманна и неясна, что порою охватывает отчаяние.
Случайно ли Горчаков заехал к Пещурову? Вряд ли. Он приболел дорогою, но, памятуя самые нежные его отношения с дядюшкой, едва ли племянник собирался следовать напрямую до Петербурга. Пушкин же, безусловно, узнав о приезде лицейского товарища, собрался в Лямоново за 80 вёрст буквально в одночасье. "... От нечего делать я прочел ему несколько сцен из моей комедии ..." Ага-ага! И, наверное, рукопись захватил совершенно случайно - что бы такого с собой взять? Вина? Онучи? Лукошко малины? А захвачу-ка "Бориса Годунова" - и весу, к слову, немного - карман не оттянет!
Думается, так... Памятуя прежние лицейские отношения - "суровый, но справедливый и тонко чувствующий Критик и первый, Богом поцелованный в макушку, Поэт", нуждающийся в живой аудитории Пушкин явно желал услышать как минимум одобрительный отклик "любовника харит", а лучше всего (и более ожидаемо!) - восхищение и признание его как художника, достигшего вершин мастерства. И что же из этого вышло?
Вот как описывает эту встречу (правда, со слов "позднего" Горчакова) юрист и литературный критик князь Урусов.
"... Целый день провел Пушкин у Пещурова и, сидя на постеле вновь захворавшего князя Горчакова, читал ему отрывки из «Бориса Годунова» и между прочим наброски сцены между Пименом и Григорием. «Пушкин вообще любил читать мне свои вещи, — заметил князь с улыбкою, — как Мольер читал комедии своей кухарке». В этой сцене князь Горчаков помнит, что было несколько стихов, в которых проглядывала какая-то изысканная грубость и говорилось что-то о «слюнях». Он заметил Пушкину, что такая искусственная тривиальность довольно неприятно отделяется от общего тона и слога, которым писана сцена... «Вычеркни, братец, эти слюни. Ну к чему они тут?» —«А посмотри, у Шекспира и не такие еще выражения попадаются», — возразил Пушкин. «Да; но Шекспир жил не в XIX веке и говорил языком своего времени», — заметил князь. Пушкин подумал и переделал свою сцену".
Упоминаемые Горчаковым "слюни" были позже (и уже без участия князя) удалены цензурою: "«...одного жаль: в Борисе моем выпущены народные сцены, да матерщина французская и отечественная», возможно, именно поэтому Горчаков решил, что Пушкин воспользовался его советом, но дань памятливости первого слушателя не отдать невозможно! Однако - по всему выходит - что Пушкин... остался недоволен! Его, если и оценили, то... недостаточно!
Отступление. Любопытная деталь, свидетельствующая о том, что дружбы между двумя лицеистами не было совершенно точно, и - более того - былого пиетета к Горчакову поэт более не испытывал. Почему? Да вот хороший пример: в отношениях Пушкина и Вяземского (на самом деле, по сути, дружбою не являющихся, о чём мы подробно говорили в цикле, посвященном Вяземскому) первый таки позволял критику старшего товарища по отношению к себе, относясь к ней всякий раз по-разному... То чутко прислушиваясь, то - с лёгкою досадой, никогда, впрочем, напрямую Вяземскому этого не говоря, а то - даже отшучиваясь. Это было не признание превосходства лиры Вяземского над своею. Это было уважение и признание равным себе. Горчаков "равным" для Пушкина к моменту их встречи не был - ни по уму, ни - тем более - по поэтическому дару.
Желал удивить, поразить? А что получил, проскакав 80 вёрст? «Вычеркни, братец, эти слюни"? Наверное, обидно - особенно для изгнанника, принуждённого вариться вне дружеского окружения, в псковской глуши, без средств, в "бульоне" из Вульфов-Осиповых, и - самое печальное - без каких-либо прогнозов на будущее! Государю Александру Павловичу нет и сорока восьми, и они точно более никогда не поладят! И что-то в пушкинских письмах к Вяземскому совершенно не видно ни следа признательности ни Горчакову, из-за границы просившему дядюшку похлопотать насчёт смягчения участи ссыльному, ни самому Пещурову, сумевшему-таки добиться у маркиза Паулуччи снятия надзора и выдачи Пушкина на поруки ему, Пещурову.
«Считаю своим долгом принести Вам свою благодарность за те заботы, которые Вы на себя взяли по этому щекотливому делу» - пишет ещё в январе 1825-го Александр Горчаков из Парижа дядюшке. Стало быть, добровольные хлопоты о лицейском товарище князь взял на себя задолго до этого. Они увенчались определённым успехом, полицейский надзор в лице чиновника, нарочно приставленного к поэту, дабы последний не написал чего предосудительного, снят.
Что нам сегодня дают эти "вводные" по "лямоновской встрече" для понимания фигуры Александра Михайловича Горчакова? Возможно, напишу сейчас нечто "дерзкое" по отношению к личности Пушкина... но, знаете - князь, несмотря на некоторую кажущуюся "вальяжность" роли, сыгранной им в этой мизансцене, выглядит гораздо симпатичнее Александра Сергеевича. Точно так же, как достойнее и терпимее смотрится Пушкин в довольно иллюзорном тандеме "Пушкин/Вяземский" двадцатых-тридцатых годов. Князь Горчаков ничуть не изменился с лицейских времён, он - всё тот же "Франт", разве что - постарел немного. И он всё с тою же изысканной любезностью и интересом слушает "Француза", и даёт дельные советы - совершенно сообразно тому, как это происходило почти десяти лет назад... Только вот Пушкин - не тот, что раньше. Он задет, и - сколь мы можем судить по его письмам - даже раздосадован. Впрочем, принимая во внимание его непростое положение... ему простительно. Тем более, что говорим мы здесь вовсе не о нём! И тем более, что спустя буквально пару месяцев Пушкин напишет уже совсем другое... благодарное... и это - правильно!
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Все тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.
С признательностью за прочтение, не вздумайте болеть и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
******************** PRELUDE
******************** ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
******************** ЧАСТЬ ВТОРАЯ