***
Проплутав в англо- испаноязычных виртуальных литературных мирах полтора десятка лет, я вернулся на родину, то есть к русскому языку. Наша семейная библиотека давно превратилась в музей, и новых книг в ней не появлялось. Вернее, те, что появлялись, меня не интересовали. Это были стихи и книги по живописи и истории искусств. Это были сферы интересов мамы, вот она и пополняла нашу библиотеку.
Моя мама была самым настоящим сталкером — путешественником по виртуальным мирам культуры. Расскажу об этом немного, как я понимаю это сейчас. Конечно, я многим обязан ей в том, как сложились мои собственные странствия. В Зону музыки я попал по её воле — вернее, она, своим родительском авторитетом насильно привела ко входу, где педагоги музыкальной школы попытались дать мне ключи от двери. Правда, я эти ключи выбросил, и смастерил самодельную отмычку для чёрного хода — какой же сталкер проникает в зону через парадный вход! Она пыталась провести меня в зону живописи — но я не пошёл, повернул назад. А она так там и осталась, бродить и искать артефакты.
Детство моей мамы прошло в деревне, в среде, где чтение книг считалось чем-то вроде греха. Книги отнимали, прятали и уничтожали. Начитавшись запретного плода — тайком, как заправский шпион — мама подхватила вирус культурного сталкерства. Уехала в Ленинград, где в холоде и голоде военных и послевоенных лет училась в педагогическом институте. И потом всю жизнь проработала учителем математики. При этом математиком она не была. В этой Зоне она была не сталкером, а проводником по Зоне. На самых ближних подступах к ней, в средней школе. Причем проводником высококлассным, настоящим профессионалом. Её ученики без труда поступали в самые престижные вузы, где требовалось сдавать математику, занимали призовые места на олимпиадах.
Но сталкерские интересы у неё лежали в области искусства. Живопись в первую очередь. Стихи она сочиняла с незапамятных времен, по крайне мере у меня на компьютере есть её стихи, помеченные шестидесятыми годами. Но стихи сочиняют многие — и, кажется, женщинам это более свойственно, чем мужчинам. Наверно, потому, что поэтический метод осмысления окружающего мира и человека в нем — это древний и органично присущий человеку метод, и только в результате планомерного и долгого образовательного процесса метод разумного осмысления в рамках логически обоснованного мировоззрения одерживает верх. Не у всех, правда, и не всегда.
Сначала были путешествия по ленинградским музеям, коллекционирование репродукций и искусствоведческих статей из всевозможных журналов. Потом альбомы репродукций, книги по живописи. Начинающий сталкер — исследователь, дилетант, со временем превратился в проводника по Зоне живописи. В рамках общества «Знание» мама читала лекции по истории искусств. Вне рамок, конечно, тоже.
А потом она вдруг решила, что у меня должен быть талант живописца, и начала меня в это дело вовлекать. Это она сама потом признавалась, что именно из-за меня она начала рисовать. А как еще быть проводником, если сам ничего не умеешь? Вот так, на пару, мы что-то там рисовали — карандашом, акварелью. Мне это быстро наскучило — во-первых, мне было понятно, сколько труда нужно вложить, чтобы приобрести ремесленнические изобразительные навыки. А во-вторых, видимо, у меня не было внутренней потребности в этом. Вот если бы образы толпились у меня в воображении и просились, чтобы их выпустили на волю — тогда другое дело. Так что было простое любопытство — хотелось понять, как это вообще возможно — отобразить на плоскости объёмный образ, неважно, существующий ли в окружающем мире или в воображении.
В общем, из Зоны живописи я сбежал после беглого осмотра даже не прихожей — а крыльца, ведущего в прихожую. А мама осталась, и пропала в этой Зоне на всю оставшуюся жизнь. Вышло так, что в соседней квартире, на нашей же площадке, поселился молодой художник с женой. Его звали Вадим. Мама с ними очень быстро сдружились, и Вадим стал её наставником и проводником. Потом мама училась в какой-то заочной школе искусств, получила диплом. В общем, стала художником-любителем. Дошло до персональных выставок районного масштаба. Купленные на выставках работы поехали в разные страны мира. Мама активно участвовала в общественной жизни городской живописной богемы — выставки, вылазки на пленэр. Писала статьи, освещавшие выставки местных художников, для местной прессы.
Я относился к её попыткам продемонстрировать волшебные артефакты, добытые в её Зонах интереса, терпимо, но без энтузиазма. Чтение стихов пропускал мимо ушей, а от просьб высказаться о живописных работах всячески уклонялся. Но все-таки ей повезло, было с кем поделиться. Отец стал маминым фанатом, фанатом поневоле. Его интересы были совсем в других областях, но он мужественно беседовал на все интересующие маму темы, рассматривал и критиковал работы. Даже открыл целую домашнюю мастерскую по оформления работ — делал для них рамки. Смастерил специальные резаки, чтобы выстругивать багет для рамок. Резал стекло для этих же рамок. В общем, преданно служил. Взамен — не получал ровно ничего. Его попытки перевести разговор на интересующие его темы безжалостно пресекались.
Так вот, возвращаюсь к своим собственным странствиям по Зонам Культуры. Я начал читать книги на русском. Целые пятнадцать лет прошли без моего внимания — да какие! Перестройка, бандитские девяностые. Сначала я начал читать книги, которые отец приносил из библиотеки. Он ходил туда регулярно, брал фантастику, но не только. Полякова, например, я начал читать с его подачи. А потом ему стало не по силам ходить в библиотеку самому, и это дело я взял в свои руки. Хотя работать приходилось ногами, конечно. Я брал книги, которые, я считал, должны понравиться отцу, ну и себе что-то прихватывал. Так наткнулся на Пелевина, и он меня просто очаровал своей изобретательностью. Но всё это было просто времяпрепровождением, не сталкерством. А душа требовала исследования незнакомых Зон! А тут как раз появился интернет, а вместе с ним — неограниченные возможности для сталкерства.
***