Дверь сварливо скрипнула ржавыми петлями, и Таэк поспешно выбрался из кислой затхлости парадного на свежую после ночного дождя улицу. Несколько раз глубоко вздохнул и вытянул тонкую шею, жмурясь под скупыми лучами весеннего солнца. Затем отряхнул следы известки с давно вышедшего из моды пиджака, опустил серые поля шляпы поглубже на глаза и поспешил к зданию школы привычным маршрутом, почти не глядя огибая столь же привычные лужи.
Было людно, несколько раз Таэк встречал знакомых, кому-то коротко кивал, кого-то приветствовал легким поклоном, с кем-то перекидывался парой ничего не значащих фраз. Уголком сознания он с некоторым удивлением обнаружил большое количество желтых шляп — пожалуй, почти столько же, сколько серых. И тут же сердито погнал эту мысль прочь: учитель Таэк принципиально не интересовался политикой. Его дело — учить детей математике, а математика выше всех шляп мира. Эта изящная фраза пришла ему на ум давно, и при случае он щеголял ею перед друзьями. Или перед самим собой, когда друзей рядом не было.
Как назло, политика не замедлила напомнить о себе — прямо на глазах учителя двое полицейских отделились от стены здания, с которой до того почти сливались, ленивой походкой перешли через дорогу и без лишних слов принялись методично обрабатывать дубинками тщедушного мужичонку в желтой шляпе. Прохожие, пряча глаза под шляпами обоих цветов, ускоряли шаг и обходили экзекуцию стороной. Все же одному из стражей порядка вдруг показалось, что кое-кто уделил происшествию повышенное внимание. Он на пару секунд отвлекся от исполнения долга, перебросил дубинку в левую руку и недвусмысленно положил правую на кобуру. Его тяжелый взгляд из-под забрала шлема мгновенно понизил степень заинтересованности случайных свидетелей до отрицательных значений. Люди вокруг почти бежали, кто-то перешел на другую сторону улицы.
Внутренне весь сжавшись, Таэк изо всех сил старался идти более или менее размеренно, хотя и направил при этом свой взгляд куда-то подальше от скорчившейся в грязи фигуры. Чтобы отвлечься, учитель начал про себя повторять тригонометрические тождества.
* * *
— Вот в этом и состоит физический смысл определенного интеграла, — учитель Таэк бессознательным движением провел под рисунком на доске две косые черты и отложил мел.
Повернулся к классу и, сощурившись, посмотрел на три десятка лиц. Все еще детских лиц, несмотря на пробившееся у некоторых над верхней губой подобие усов. Он знал, на кого надо смотреть более пристально, и многолетний опыт подсказал: четверо или даже пятеро не поняли. Не смогли усвоить с первого раза. Они обязательно разберутся, нужно только еще раз, помедленнее, сделав паузы на ключевых моментах…
Но времени не было. До конца урока всего двенадцать минут, он и так уже украл три минуты у своего Гражданского Долга. Нигде не записанного, но более обязательного к исполнению, чем многие законы. Если директор Ламб узнает…
— Учебный год подходит к концу, ребята, — начал учитель подрагивающим, чуть звенящим голосом. В такие моменты он всегда чувствовал себя статистом, которому вдруг навязали центральную роль в пьесе. — Ваш класс выпускной, и совсем скоро вы вступите во взрослую жизнь. Наденете первые в своей жизни шляпы. Так как превыше всего в нашей стране ценится свобода, вы самостоятельно и без принуждения выберете свой цвет…
— Но, если это будет желтый, нас перестанут пускать в общественный транспорт, — раздался веселый голос с задних парт.
— И в магазины доступных цен, — подхватил второй голос, тоже вполне беззаботный.
— И еще полицаи будут лупить почем зря, — а вот Гленк с первой парты, отличник и умница, говорил тихо, серьезно и с оттенком злости.
Одним движением руки учитель загасил поднявшийся было в классе невнятный шум.
— Тише, прошу вас. Во-первых, не полицаи, а полицейские. Употребляя глупые прозвища для людей той или иной профессии, мы унижаем прежде всего себя, Гленк. Во-вторых, полицейские усмиряют не кого попало, а правонарушителей. Или потенциальных правонарушителей. Ну и в-третьих, все мы должны понимать, что свобода не равна вседозволенности. Делая свой выбор, мы осознанно принимаем на себя и все последствия этого выбора. Причем, последствия эти полностью обоснованы, они обусловлены интересами Родины. Большинство граждан нашей страны носит серые шляпы и несомненно имеет моральное право диктовать обществу свою позицию — в этом суть демократии. К тому же, ни для кого не секрет, что желтые шляпы выбирают противники свободы и демократических ценностей…
— Для меня, — вдруг сказал Гленк.
— Что? — растерялся учитель.
— Для меня секрет, — пояснил Гленк. Его худое бледное лицо казалось еще более заостренным, чем обычно. Губы казались совершенно бескровными. Он хотел было продолжить, но сосед по парте, молчаливый медлительный здоровяк Аэно положил свою руку поверх его.
— Не нужно, Гленк, — чуть слышно сказал он. — Учитель Таэк, продолжайте, мы вас внимательно слушаем. Простите, пожалуйста.
Таэк вдруг подумал, что говорить все дети учатся примерно в одном и том же возрасте, а вот молчать — очень по-разному… Аэно успевал по всем предметам почти так же хорошо, как Гленк, и — учитель мог спорить на что угодно — способен был учиться еще лучше. Подобно опытному спортсмену, выполнившему поставленную задачу и не желающему тратить лишних сил, Аэно словно придерживал себя.
До самого звонка никто из учеников не проронил больше ни слова. Учитель Таэк довел Гражданский Долг до конца, успев озвучить все положенные тезисы. Хотя далось ему это нелегко.
* * *
— Задержитесь на минутку, Таэк, — властный голос Ламба застал учителя почти у самого выхода из школы. — Пройдемте ко мне.
Кабинет директора словно переместили в школу из какого-то другого здания. Или даже из другого города. Ни тебе следов грибка на стенах, ни облупившейся краски на потолке. На полу вместо плохо пригнанных, множество раз крашенных досок — наборный паркет. Хороший ремонт, как будто законченный только вчера, новая удобная мебель. Таэк осторожно примостился на краешке кожаного кресла для посетителей.
— Как прошел сегодня урок в выпускном классе, Таэк? — небрежно спросил Ламб, откинувшись на спинку своего кресла и полуприкрыв глаза.
— Неплохо, господин директор, — осторожно ответил учитель.
— Бросьте, Таэк! — Ламб сверкнул дорогостоящей улыбкой. — Зовите меня по имени, я ведь прекрасно помню, как сам сидел у вас за партой.
Таэк, и без того сидевший как на иголках, насторожился еще сильнее. Безусловно, Ламб помнит, что когда-то был его учеником. Но ведь наверняка он помнил об этом и вчера, и позавчера, и год назад. А по имени предложил обращаться впервые. Впрочем, настораживаться можно сколько угодно, а приказ начальства необходимо выполнять. Даже если он облачен в форму дружеского пожелания.
— Урок прошел неплохо, Ламб, — через силу повторил Таэк. — Сегодня мы начали рассматривать тему определенных интегралов…
Таэк говорил, и Ламб не прерывал его. Слушал внимательно и даже задавал уточняющие вопросы. Лишь когда учитель закончил свое повествование, сделал небольшую паузу и спросил:
— У вас получилось выкроить немного времени, чтобы поговорить с детьми об их взрослении, о предстоящем выборе?..
— Да, Ламб. — Таэк почувствовал, как по спине потекла тоненькая струйка пота. — В конце урока у меня оставалось около пятнадцати минут, и мы пообщались с ребятами о будущем, о взрослой жизни и необходимости каждому иметь твердую гражданскую позицию.
Учитель очень живо представил себе, как доброжелательная улыбка мгновенно сменяется на лице директора злобной гримасой, как он весь подается вперед, нависая над Таэком, и жестко выговаривает, что минут этих было всего двенадцать.
Но Ламб только вполне благосклонно кивнул.
— Хорошо, Таэк! Ну и как ученики? Готовы взрослеть?
Последний вопрос был задан полушутливым тоном, но у Таэка резко заломило в висках. Он понял, старый дурак, понял только сейчас… Во-первых, что Ламбу известно все содержание нематематической части урока, до мельчайших подробностей. А во-вторых, что вольность с тремя минутами — это такая мелочь…
— Э-э-э… Я думаю, да, гос… да, Ламб. Готовы. Разумеется, они еще очень юны, юности присущи и горячность, и некоторая даже дерзость.
— Перестаньте нести вздор, Таэк. — Ламб все еще продолжал улыбаться. Для непосвященного зрителя разговор мог напомнить легкую пикировку между двумя старыми приятелями. — Сегодня они дети, но завтра — граждане в шляпах. Какие шляпы они наденут, как думаете?
— Полагаю… Надеюсь, что серые. — Учитель сжал подлокотники кресла, чтобы не так кидалось в глаза дрожь пальцев.
— Хотелось бы мне понять, Таэк, на чем держится ваша надежда, — с нарочитой мягкостью сказал Ламб, склонив голову набок. — На словах Патура? Бножа? Или может быть Гленка?
Уж лучше бы орал и брызгал слюной, тоскливо подумал Таэк.
— Я бы не стал воспринимать их слова… брошенные мимоходом слова… как сформировавшуюся жизненную позицию, — осторожно сказал учитель.
В улыбке директора что-то неуловимо изменилось, и теперь это была усмешка. Холодная и недобрая.
— От шестнадцати до двадцати учеников выпускного класса собираются надеть желтые шляпы, — отчеканил Ламб. — От шестнадцати до двадцати, Таэк.
Удивление Таэка было вполне искренним. Он догадывался… нет, он видел, что определенные настроения царили… Но чтобы так! От шестнадцати до двадцати!..
— Это… это… — Учитель совершенно не знал, что сказать.
— Давайте я вам помогу. Это катастрофа, Таэк. Это провал. Мой провал как директора. И каждого из учителей. Включая вас.
Таэк глубоко вдохнул, втягивая в себя как можно больше смелости.
— Я ведь всего лишь учитель математики.
Ламб наконец-то действительно наклонился вперед и помахал перед носом Таэка указательным пальцем.
— Ошибаетесь! В первую очередь вы — педагог! И первая ваша задача — воспитывать в каждом ученике гражданина и патриота! А уже потом вкладывать в их головы синусы и косинусы! Если же вы «всего лишь», Таэк, то, думаю, вам следует уволиться и заниматься любимой математикой в свое удовольствие.
— Уверен, что все ученики выпускного класса по-настоящему любят Родину, — со спокойствием, удивившем его самого, проговорил учитель.
Странное дело, после только что прозвучавшей почти явно угрозы увольнения, что означало нищету и голод, страх куда-то пропал. Может, не исчез совсем, но отступил на задворки сознания.
Возможно, Ламб это заметил. А, может, просто действовал по заранее намеченному плану, в который не входило увольнение учителя математики. Так или иначе, лицо его разгладилось, а манеры снова обрели добродушную безмятежность.
— Плохо то, Таэк, что вы не обратили мое внимание на поведение детей сразу же. Мы с вами коллеги, делаем одно общее дело. Пришли бы, рассказали, вместе бы подумали, как исправлять ситуацию. На нас лежит ответственность за судьбы детей, разве можем мы позволить им ломать себе жизнь?
Упрек в голосе был мягким, как пуховая перина. Не давил, а обволакивал. Таэк ощутил легкую неловкость, словно ненароком допустил в разговоре едва заметную бестактность.
— Я… поговорю с ребятами на следующем уроке. Постараюсь найти нужные слова, — Таэк верил сейчас себе и верил в необходимость отыскать эти слова.
— Поговорите, Таэк, — кивнул директор. — С Бножом, Патуром… Думаю, сами поймете, с кем еще стоит.
— С Гленком, — подсказал Таэк.
— С ним не получится. — Ламб принялся перекладывать бумаги на столе с места на место. — Гленк больше не учится в нашей школе.
Оглушенный Таэк сжал ладони на подлокотниках до белых ногтей.
— Что? — только и смог выговорить он.
— Да не будьте идиотом, Таэк! — прикрикнул Ламб раздраженно, но не глядя учителю в лицо. — Чего вы меня взглядом сверлите?! Не на расстрел я мальчишку отправил. В другую школу, особую. Там с ним поработают очень грамотные специалисты. Да и не я решение принимал…
Директор вздохнул и поморщился, как от зубной боли.
— Две трети класса в желтых шляпах — это катастрофа. Но один такой как Гленк — это катастрофа в квадрате.
— А… — начал было Таэк, но успел поймать себя за язык. Не нужно спрашивать про Аэно. Тот, кто стучит директору, по всей видимости пока еще не слишком хорошо разбирается в людях. Хвала небесам. — А с остальными я поговорю. Могу идти, Ламб?
— Конечно, Таэк! — Ламб поднялся, чтобы по-дружески проводить учителя до двери.
* * *
Внутри было пусто — и в душе, и в голове. Таэк никак не мог разобрать, хорошо это или плохо. Каждая мысль, попадая в эту пустоту, с гулким стуком отскакивала от стенок черепной коробки.
Да, господин Ламб… то есть, конечно же просто Ламб… Я ведь вовсе не отказываюсь делать подлости, я просто недостаточно хорошо это умею. За столько лет так толком и не научился. Выходит, ученик из меня неважный. Хуже, чем учитель. Не судите строго, господин просто Ламб. Я буду стараться.
С Патуром, Бножом… Неором, Дэне, Вагзом я поговорю. Объясню, как надо правильно любить Родину. И каким должен быть их свободный выбор. И, может быть, у меня даже получится.
А мне хочется, чтобы у меня получилось?
Вот черт его знает… Я даже на такой простой вопрос самому себе не могу ответить. Но поговорю обязательно.
Но не с Гленком. Гленк — не мой уровень. Он даже не уровень господина просто Ламба. С Гленком будут работать более квалифицированные подлецы, чем я или господин просто Ламб.
Интересно, а у них получится? Или мне неинтересно?..
Другое точно интересно, как легко у меня получается называть себя подлецом. Вы знаете, учитель Таэк, что вы — подлец? Конечно, я знаю это, учитель Таэк. Я ведь и раньше это знал, но почему-то не признавался даже самому себе. Почему? Да потому что вы еще и трус, учитель Таэк. Это ваше главное качество, учитель Таэк.
А может быть, все эти господа просто Ламбы правы, может быть, так и надо? Защищать свободу и демократию? Ах, какая удобная мысль! Может быть, надо еще жестче? Запретить людям в желтых шляпах не только ездить в общественном транспорте, но и ходить по улицам? Не пускать вообще ни в какие магазины? Удерживать с зарплаты не двадцать, а восемьдесят процентов? Наверняка ведь желающих надеть желтые шляпы поуменьшится, и тогда демократия наконец восторжествует.
Все равно, конечно, найдутся те, которые… Но их будет мало, они не смогут помешать демократии. Или смогут? Сломают Гленка, останется Аэно. Тихий, умный… и очень сильный Аэно.
Все мысли вдруг разом попадали на самое дно сознания, натолкнувшись на подобие дежа вю — почти на том же самом месте, что и утром, двое полицейских деловито мутузили лежащего в грязи мужчину. Мужчина, правда, был другой — помоложе, повыше ростом. Он был весь перепачкан в грязи и окровавленными руками закрывал голову. Желтая шляпа лежала рядом. Упала она очень удачно и была почти чистой.
После одного из ударов руки жертвы вдруг безвольно упали вдоль туловища. Полицейские, пару раз еще махнув дубинками по инерции, остановились и о чем-то вполголоса заговорили между собой.
Таэк подошел поближе и смог разглядеть, что глаза лежащего мужчины не мигая смотрят в небо.
— За что вы его? — вдруг спросил учитель. Громко спросил, так что сразу несколько прохожих обернулись в его сторону.
Полицейские тоже были не те, что утром. Один совсем молодой, здоровый и широкоплечий парень со смутно знакомым лицом, застыл от неожиданности на месте. Второй — пожилой, сухой и жилистый, зыркнул на Таэка злым взглядом близко посаженных глаз.
— Ты чего, дед, перебрал что ли? — выплюнул он. — Хочешь рядом полежать?
— Подожди-ка. — Молодой придержал напарника за руку. Это напомнило, как Аэно останавливал Гленка. От такого сравнения Таэку стало неприятно. — Я его знаю.
Парень подошел поближе.
— Здравствуйте, учитель Таэк. Вы меня не узнали?
Таэк всмотрелся в широкое скуластое лицо с мясистым носом и большим ртом… Очень, очень знакомое лицо…
— Я — Берт, — пришел на помощь полицейский и внезапно улыбнулся. — Я как-то к вам на урок ежа приволок, помните?
Берт, ну конечно же! Конечно, Таэк вспомнил, даже без той дурацкой истории с ежом, из-за которого пол-урока пошло наперекосяк. Берт, несмотря на свои выходки, был отличником. И… полицейский? В это никак не хотелось верить. Нет, в полицию вовсе не идут сплошь двоечники, но Берт, светлая голова, мог бы стать…
Кем, Таэк? Учителем? И получать втрое меньше, чем получает сейчас?
Почему же я его не узнал? На память, вроде бы, грех жаловаться, а внешность у Берта всегда была приметная, глаза так и светились…
Глаза! Сейчас Таэк ведь даже не обратил внимания на его глаза. Исчез свет… Мысленно Таэк фыркнул. Нечего придумывать! Вырос парень, и глаза повзрослели. Только и всего. Ну и шлем еще мешает.
— Конечно, помню, Берт, — сказал Таэк. — Ты возмужал. Рад тебя… — он смешался и прервал сам себя. — Так за что вы его, Берт?
— Ваш знакомый, что ли? — приподняв бровь, Берт мимолетно глянув на неподвижное тело.
— Нет, — покачал головой Таэк. — Но что он натворил?
Берт самодовольно осклабился.
— Потенциальный правонарушитель! Причем, — он немного помедлил, — оказал сопротивление, был агрессивен.
Берт был очень горд собой. Собой, своим мундиром, дубинкой в своей руке и своим пистолетом на поясе.
— Идите, учитель. — Он легонько подтолкнул Таэку в плечо. — Идите.
Но тот не двинулся с места. Медленно стянул серую шляпу с головы и опустил веки.
Как у всякого хорошего математика у него было отлично развито воображение. Таэк представил себе, отчетливо и во всех подробностях, что сейчас сделает. Вот он бросает серую шляпу себе под ноги. Отодвигает в сторону Берта, подходит к лежащему на земле мужчине и поднимает его желтую шляпу. Неспешно отряхивает и аккуратно надевает на себя. И уходит прочь. Непременно мимоходом втоптав серую шляпу в грязь.
— Наденьте шляпу, Таэк! — ровный злой голос Берта выдернул учителя из царства фантазий. — Простудитесь.
Вздрогнув, Таэк суетливыми движениями напялил шляпу обратно на макушку. Быстро пошел по направлению к дому, стараясь больше не смотреть на лежащее в грязи тело. Лишь пройдя шагов тридцать, Таэк осмелился оглянуться. Полицейские ушли, оставив жертву на месте. Кто знает, возможно, мужчина все-таки еще жив и даже сможет прийти в себя… А шляпы… шляпы на месте не было.
Конечно, скорее всего полицейские шутки ради выкинули ее в ближайший мусорный бак. Или просто запинали куда подальше. Но Таэку хотелось думать, что кто-то из прохожих все-таки взял ее себе. Это ведь совсем не сложно. Даже он, Таэк, почти смог.
*********
Если вам понравилась эта зарисовка, возможно, позабавят и другие: