Ну вот врачи решили, что мне можно вставать на полуразогнутую ногу, и сначала вставать, а потом и ходить. Я была счастлива, и каждое утро ждала, как пришествие божье. Ходунков тогда не было, я , как могла, сползала с кровати, хваталась за тумбочку и стояла на ноге, у которой не было опоры, и которая изо всех сил держала моё худое тельце. На долго меня конечно не хватало, ножка начинала трястись, поэтому я стояла, сколько могла и опять заползала на кровать. Откидывалась на подушку и отдыхала.
Иногда выпрашивала у Галки хохлушки костыли, и пробовала ходить на скрюченной ноге вдоль кровати. Медленно, но получалась. Но с каждым днем все лучше и лучше. Я была очень довольна собой и своими достижениями, ведь они приближали меня к выписке. Дня через два я ухватилась за спинку стула и попробовала прыгать за ним, опять получилось. Только меня напрягал звук, который производил мой новый розовый тапочек, было такое ощущение, что я липла к полу. Но как только я вернулась на кровать, я об этом забыла.
А вообще у нас было палатное горе. У нас заболела нянечка. Конечно это было не смертельно, все поверхности утром с песней протирала тётя Лена , пол мыли наши родственники, лежачих, кроме Лариски не было, но за ней судна таскал её мальчик. Да и вообще Лариска не была лежачей, могла сама утащить свою задницу в туалет, но почему то не хотела. Но нянечка, тётя Ося, до сих пор не знаю, что за имя, стала для нас всех родным человеком. Она встречала нас полумертвыми, караулила наше дыхание по ночам, чтобы успеть позвать врачей, если вдруг мы собрались умирать, поэтому мы просто скучали без неё.
Утро опять напрягло меня липнущим звуком, но он исходил не от меня, а от Симы, которая ни свет ни заря куда то пошла. Она шла по палате и прислушивалась к тому, не липнет ли к полу, и дойдя до двери, убедилась, липнет. После обеда она принесла ведро воды, швабру, и протерла всю палату. Вроде бы все прошло. На следующий день палату протерла Ларискина мать, и мы все опять стали липнуть, что за напасть, кто посыпал пол сахаром, или чем то липким? Мы стали вспоминать, кто что проливал, чай морс, мед, в конце концов! Не было такого.
Теперь жизнь в нашей палате сопровождалась этим звуком с утра до вечера. А мы не могли понять откуда сахар на полу. Тётя Лена стала с утра протирать палату, и вроде после этого, мы липли меньше. Но потом кто нибудь капитально мыл второй раз, и все начиналось сначала. Мы уже даже медсестрам пожаловались, но у них не было идей, почему у нас в палате липкий пол, в других палатах они не прилипали, а нянечки не было везде, и всего четыре дня!!! Мы мучилась в догадках и извелись от этого мерзкого звука.
И тут на работу вышла тётя Ося! В первую очередь она конечно пришла к нам в палату. Прошлась по палате и поставила диагноз-липнет! Сначала она провела опрос среди нас, мы ей все рассказали. Она принесла ведро и вымыла палату, от селя, до селя, пол высох и продолжал липнуть. Тётя Ося психанула, и вышла. Больше мы её до следующего утра не видели. Утром она пришла ни свет, ни заря, и у неё был один вопрос:"У кого сахарный диабет?". Сахарный диабет был только у моей соседки, тёти Любы.
Тётя Ося задрала свои одежды, встала на колени, и стала рассматривать пол под кроватями, потом переместилась, и стала рассматривать пол под тёти Лениной кроватью. После этого она встала, подошла к моей соседке и спросила:"Ночью в баночку писаешь?". Дальше нам ничего не нужно было объяснять, тётя Люба писала в баночку, об этом все знали. Ну не хватало ей целкости, мимо попадало больше, чем в банку, и все это через всю палату катилось по кривом полу под крайнюю кровать у окна и образовывало там лужу. Любой, кто тщательно мыл палату, размазывал сладкую мочу по палате и пол становился липким.
Было принято решение, палату вымыть, баночку конфисковать, купить нам торт, как компенсацию. Торт ели вечером вместе с тётей Осей и диабетчицей.