1221 год, весна-лето. Отправив сыновей к Хорезму и Мерву, Чингисхан повел войска на отдых в равнинную местность Кайаб на отдых. Передышки лишает Нусрет-Кух, мощнейшая крепость таджиков, которую так и не сумел захватить Хорезмшах.
Продолжение. Предыдущая часть и большие Звери, рычат ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Отвергнувший Бога, держится за нитку
Застрельщики вырубили мусульманский обоз. Одну из бесчисленных верениц беженцев, наводнявших дороги той страшной весной. Завалы замедлили ханский отряд с Чингизом во главе, на пол конской морды от которого, почтительно держался Елюй Чуцай.
Косясь, кони подергивали ухом. Бережно ступая через тела, животные являли уважение к человеку большее, чем его собратья. Валялось много нагих, которых не спешили хоронить, но успели ограбить.
Кавалькада распугала мародеров, забившихся по арыкам. Смелее оказались шакалы, расчищавшие дорогу от тел. Тут и там мелькали юркие мордочки мелькали, подмывая молодежь на выстрел.
Удерживала близость Хана, могущего одобрить за меткость или отчитать за легкомыслие. Чингиз оставался непроницаем, и его настроения его не ведал никто.
Внимание привлекли люди, большею частью посеченные сзади.
Зарубленные лежали лицом книзу, раскинув руки. На многих запястьях (даже у мужчин!) краснела нить...
Чингиз подивился, почему вместо оружия руки сартаулов отданы украшениям. Ответ Советника, удивил еще больше:
Это не украшение, Государь. Это защита
Кидань продолжил
От болезней, неприятностей, злых духов и негодных людей. Всего с чем человек сталкивается, и с кем ему приходится соприкасаться.
Оглядев усеянную до горизонта дорогу, Чингиз огладил бороду
И как красная нитка защитила их от болезней, неприятностей, злых духов и негодных людей...
Ответа не требовалось, но Елюй Чуцай посчитал нужным добавить
Страхи тоже клеймят своих коней, Государь. Потерявшим доверие к Небу, нужно чем-нибудь успокаиваться. Хотя бы и ниткой
Благоразумие запрещает таких презирать, и предостерегает за ними следовать. Оседланная страхом лошадь, унесет в пропасть.
Чингиз кивнул. Небу он доверял, а страхи одергивал как собаку, приученную следовать за хозяином, не предваряя его.
Дороги вели к Таликану. Горной гряде Северного Хорасана, где высилась крепость Нусрет-Кух. Бывшая недосягаемой и считавшаяся неприступной.
Я сама видела
Блеснувший серебром, увидит блеск ножа. Хвастнувший златом, призовет пламя.
Название крепости Нусрет-Кух (Серебряный Холм) смущало простодушных и лишало покоя алчных. Бывалые люди, в чьих словах сомневались только невежды (и невежи!) намекали на неисчерпаемость серебряных рудников, охраняемых ею.
Потому-то, подмигивали они, гурские султаны и воздвигли Цитадель, которую не взял еще ни один захватчик. Хотя их было много..
Серебряной версии возражали горячие сердца, презиравшие металлический холод. У них холм прозывался Мансур-Кух (Гора Победы), соименно славной истории этого места.
Шепотом передавались рассказы про гарнизонное братство, куда берут храбрейших из смелых и умнейших из ловких. Принятый в гарнизон должен голыми руками завалить кабана, отбить добычу у тигра, зарубить десять проклятых (язычников!) и принести доказательства.
Истории обрастали подробностями как ком со снежной шапки, которая (это утверждали рассудительные) и дала крепости название. Но рассудительных слушали... меньше чем очевидцев.
Так, в разгар войны с Гурского Султаната с Великим Хорезмом, сердца бесхитростных(и простых!) взбудоражила некая женщина.
Она сама видела как сына защитника Мансур-Кух, кипчаки Хорезмшаха распяли на доске, где улемы пишут ежедневные наставления праведникам. После, заставив обмершую мать лицезреть несчастного, тюрки с гиканьем носились вокруг.
Видевшую поводили по базарам, где не внося ясности в умы, она побуждала руки к действию. После, водившие видевшую руки умыли.
Что до людей, то они остались неизменны, и не прислушиваясь к доказательствам принимали те доводы, к которым лежало сердце. Случилось это лет за десять до Чингисхана в округе Тал’кан. Семи днях пути от Балха по дороге на Мерв.
Великий Хорезм знал три места с похожим названием. Один далеко на Западе, второй восточнее в бадахшанских предгорьях. Третий (разоренный до крайности) на карты не попадал, но его Цитадель и стала таджикской костью в хорезмийском горле.
Слухи о серебряных рудниках, собирали падких на блестящее.
В Тал,кане, война Хорезма с гурцами не окончилась и когда Султанат принял власть Мухаммеда. Не сдаваясь, Цитадель умело отражала атаки. Подспорьем служили ущелья, горные источники и дикие сады.
Провиантом охотно снабжали местные, избавленные от последствий великодушием Хорезмшаха. Тотальной войны, которую принесет с собою Чингисхан, Ала ад Дин Мухаммед не вел. И вести не мог в силу вещей, и личности.
Война была вялотекущей. К осени хорезмийцы снимали осаду, летом все начиналось заново. Двадцать лет боев сделали незадачливых эмиров шуткой, а их неуклюжих воинов развлечением. Защитники драли глотки, глядя как те улепетывают от камней, подобрав халаты.
Да и сами хорезмийцы смеялись...
Война стала забавой, частью жизни. Не самой доброй, и не самой скучной. В Нусрет-Кух отмахнулись, когда очередной весной, вместо зелени знамен, холмы зачернели бунчуками. Били тех, побьем и этих.
Да не так то все просто, если война настоящая.
Весенний листопад
Наставление, за которое ничего не будет, ничего не стоит
Знания не иссушили Елюй Чуцая до изнанки. Почитаясь монголами странноватым, он не усвоил скупой отстраненности и безучастности, часто присущих книжному человеку. Не был Елюй Чуцай и робким.
Чингиз подозревал, что Урту Сахал (Длиннобородый) может обогнать Боорчу и одолеть Чилауна. Выйдет против десятка гвардейцев, и неизвестно что будет раньше. Он их убьет, или они это поймут.
Но Кидань... поросль Золотого Рода Елюев, предпочитал скромность. Умудряясь и на войне, ходить в белых одеждах.
Просьба закопать мертвых, не удивила Хана.
Длиннобородый всегда просил, что не просят другие. Отвечал ясно и не заговаривал первым. Царственный принц, он не стыдился называться слугой, не боясь подчеркивать, что рабом не является.
Это притягивало, хоть и раздражало.
Не спрашивая зачем, Чингиз отдал приказ. С окрестных селений согнали людей. Завалив арыки мертвецами, те закидали их сверху землей. Глядя как люди с красными нитями зарывают таких же, Хан спросил
Что делает рабом?
Слово, Государь. Невысказанное тому, кого боишься. И сказанное тому, кого не опасаешься. Избирательность речи созидает рабские души
Что делает не рабом?
Слово, Государь. За которое могут убить. Сказанное там, где могут убить, тому кто может. Это придает словам ценность, а жизни цельность.
Что делает смелым?
Слово, Государь. За которое не убить, не могут.
Промолчав, Чингиз подтянул поводья. Убивать Длиннобородого не хотелось. Чутье говорило - этот стоит больше всех богатств сартаулов и цзиней. Чутью Великий Хан доверял.
Елюй Чуцай проследил за работами. Дышащее (еще) царство чжурчженей заставляло беречь тумены, потому оставлять тела солнцу не следовало.
За непогребенных Небо отомстит мором, даже если те блудили с красными нитками. Оно их жалело, а Елюй Чуцай понимал.
Мысль о сравнении монголов с обновляющей осенью, показалась достойной трости. Иногда он видел себя иероглифом, что выводит Небо.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Общее начало ТУТ. Мастриды ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 987 814 91 34 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Visa 4817 7602 1675 9435