Где-то когда-то я слышал (или прочёл) эту пышную фразу, и что-то меня заставило её применить для заглавия к разбору (который не известно состоится ли) трёх последних рассказов в сборнике Борхеса «Выдумки». В отличие от предшествующих рассказов сборника, я прочёл их один за другим в надежде что-то понять, раз они по авторскому предисловию к сборнику приставлены к остальным, написанным в 1944 году. – Полным дураком себя чувствуешь по прочтении каждого. Впечатление, что с этими дело гораздо тяжелей, чем с предыдущими, которые тоже с первого прочтения не давалось понять.
Именно понять. Потому что, в результате, оказывалось, что никаким подсознательным идеалом Борхес вдохновлён не был, а движим был замыслом под воздействием идеала осознаваемого, идеала мещанской жизни, рациональной, серенькой, но уютной, без залётов.
Три последних рассказа, вроде тоже являют собою протест против жизни не мещанской, героической и трагической. Со страстями. Скрытая насмешка, вроде. Не знаю только, можно ли это доказать.
Но попробую.
Если предположить, что фамилия Рекабаррен немецкая (на манер Эттинген), и помнить, что предыдущие рассказы 1944 года были так или сяк направлены против нацистской исключительности, то этот лавочник, который со «спокойствием… воспринял когда-то грубость и запустение этого континента» (Южной Америки), это беглый нацист в Аргентину. Он здешнее существование неисключительных, по его мнению, людей настолько презирает, что, когда жизнь его наказала параличом, он отнёсся к этому с безразличием, в которое он впал с поражением нацизма. Это его, парализованного, голос слышится в авторском:
«Привыкнув, подобно животным, жить только настоящим, он смотрел на небо, размышляя о том, что…».
Какая ему разница после поражения великой нацистской идеи жить в Аргентине здоровым или парализованным? Это так и так жизнь мещан, то есть животная жизнь.
Или всё-таки нет. Он, и смирившись, не смирился где-то. Если он в Германии был ницшеанцем (из-за мерзости мира идеалом имел метафизическое иномирие), активным демонистом, то теперь он пассивный демонист (пробуддист), с идеалом малочувствия. Он мало, но всё же глубоко чувствует. – Продолжение цитаты такое:
«…о том, что багровый цвет полной луны предвещает несчастье».
И ницшеанство, и пробуддизм – внеисторические мироотношения, если крайнее разочарование во всё-всём мыслимо думать возникающим в конкретном человеке когда угодно. (Меня на такую мысль толкает то, что оба эти мироотношения возникают и возникают в течение ХХ века да и теперь то и дело. Можно, конечно, счесть, что просто всё новейшее время таково, что рождает и рождает крайнее разочарование. Тогда я зря придаю ницшеанству и пробуддизму внеисторичное качество.)
Так или иначе, после создания Борхесом сборника своих рассказов появился в Чили такой художник, который выражает, по-моему, настроение этого Рекабаррена.
«Залитая закатным солнцем равнина казалась нереальной, будто пригрезившейся во сне. На горизонте появилась точка, она росла, пока не превратилась во всадника, скакавшего по направлению к лавке».
«Равнина была всюду одной и той же. Над ней сияла луна».
«Бывает час, когда равнина будто силится сказать что-то. Но никогда ничего не говорит, а может быть, никогда не смолкает, только мы ее не слышим или не понимаем речей, невыразимых, как музыка».
Борхес, по-моему, с большой честностью дал в своём авторском голосе голос поверженного фашиста.
Почему он так щедр?
Потому что дал образ страстного – как назвать? – антибандита, негра.
«…утверждают, что аргентинский расизм проявляется множеством уникальных способов, которые связаны с историей, культурой страны и различными этническими группами, которые взаимодействуют в стране» (Википедия).
Борхес так же честно, как и с беглым нацистом, даёт общепринятую уничижительную точку зрения в стране на негров:
«Мелодия [негра]казалась [Рекабаррену] жалким лабиринтом, который то скручивается, то раскручивается».
«Негра, понятно, никто в расчет не принимал».
У него нет имени.
Мартин Фьерро, - неясно какого характера он убийца, но явно кумир многих (на вороном коне, в пончо и широкополой шляпе), - говорит с ним на ты и вызывающе презрительно.
Зато Борхес наделил негра деликатностью, мягкостью, страстностью и месть этому Мартину Фьерро (смерть) за убийство брата семь лет назад квалифицирует как «свое праведное дело». А самое главное:
«Завершив свое праведное дело, он снова стал никем. Точнее, незнакомцем, которому уже нечего делать на земле, ибо он убил человека».
Вот это отдаёт «такою способностью всемирной отзывчивости», как Достоевский сказал о Пушкине, что можно только подивиться.
Нет, сам Борхес не страстный. Мещанский идеал таким качеством не обладает.
Но, дав во всей красе нациста Рекабаррена, убийцу Мартина Фьерро и им противоположного негра, Борхес отдал дань этой своей осознаваемой ценности, которую мало кто избирает своим идеалом.
7 сентября 2021 г.