***
Осенний свист, листва – на крышах,
на остывающей земле;
ещё пытаешься услышать
пчелиный гуд, но обмелел
оглохший сад со стайкой яблонь,
чьи шеи тянутся к югам.
Ладонь прохладная ослабла,
сама себе не дорога
дорога, рвущаяся к людям
от сухотравья по бокам...
Я знаю, прошлого не будет,
оно осталось где-то там:
за неприветливым пригорком
на сером фоне от дождя,
где солнце летнее прогоркло,
блазнящим светом изойдя.
***
Не устыдиться бы, пока
в свои права вступает осень;
отяжелевшие рога
несут в дождливом небе лоси.
Свою избыточность кляня,
кленовый лист дрожит с испугу;
вода спускается к корням,
стремится птичий табор к югу.
Но тянет сыростью, и грусть
овладевает без разбору:
и обещающих «вернусь»,
и тех, кто не вернётся скоро.
***
И яблок сладкая душа,
и слив податливое тело...
Заходит осень не спеша
в чертог садовый.
Улетело
семейство ласточек на юг,
оставив дом родимый мокнуть,
рисует осень влажный круг,
захлопнув глянцевые окна.
Затем кидает вниз листву,
и ворошит, и что-то шепчет;
я с ней конечно уживусь,
пока зима не станет крепче.
Но здесь сейчас горят костры
и пахнет вяленой соломой...
И тайный замысел сокрыт,
зачем я с осенью
знакома.
***
Ветер осени, листопад,
низкий свод поднебесной арки,
безутешному подлежат
голубые поля, где ярки
так медлительны и легки,
словно пух с тополиной ветки.
Берег тычется в бок реки –
цуценя из породы редкой.
Рыжеватый с высоким лбом,
оставляя следы и вешки,
те которые назовём,
не вникая, а просто в спешке.
Это – город, а это – мы,
это – дождь с ледяным кувшином;
за периметром фон размыт
журавлиным продольным клином.
Семенит по дороге пёс,
если б знали...
Куда? Откуда?
Сквозь небесную щель пророс
стебелёк для осенних дудок.
ВСЁ.
Всё достаточно просто и сложно:
чередует природа дожди,
перепутано явное с ложью там, где медленный холод бродил.
Осень – это хвороба и скука, и церковный молебен смертям;
всё – пустое,
и не убаюкать птиц прильнувших к озябшим ветвям.
Разуверившись, стать выше ростом, запахнув на бегу макинтош,
что тебе мелководье, апостол,
не унявший осеннюю дрожь,
если тенью становится город на суровом осколке земли?
Горлопанит святоша,
прооран девяностый псалом,
отболит
несуразное время и зимы.
Там, где воздух прозрачен и чист, отдаётся душа за судимых;
за акафистом слышится свист...
Это ветер срывает последний увядающий голос листвы,
где всего лишь один исповедник для живущих во имя любви!
Ну а нам: одиноким и лишним – только ливней немое кино –
упомянут продрогших,
опишут
и отпустят камнями на дно.
ОТРАВА
Посмотри, мой друг, направо:
вот листва лежит у ног.
Осень – рыжая отрава,
чья любовь – один глоток.
Пить студёную и жечься...
Не проси,
не обессудь.
Бог над нами держит свечки,
выхолаживая грудь.