Я думаю, что сущность всякой философской системы скрыта в глубине той практики, которая за ней стоит. Школа стоиков в поздний период своего существования уделяла философской практике особое внимание (если не исключительное). Говоря точнее, явленная в подлинном стоическом виде практика философа только и считалась единственно верным продуктом его внутренней философской работы. Иное, на мой взгляд, требовалось от платоников. Создаваемый текст и мысль вообще (отвлечённая, безличная) получали приоритет перед личностными качествами или действиями конкретных платоников.
Мне вспомнился Сенека, римский философ-стоик, который даже в короткий миг своей смерти реализовал на практике больше добродетельного, чем иные люди за всю свою жизнь. Сенека являл собой пример философа-практика, которому отвлечённая истина менее важна, чем добродетельная жизнь и исполнение своего долга.
Но у философских упражнений, превращённых в практику по стоическому принципу, с психологической точки зрения есть большая проблема. Её можно обозначить как проклятие сознания, перенесённое на нашу внутреннюю жизнь, на преобразование себя. Проблема сводится к тому, что душа философа-стоика существует в двойном пространстве. С одной стороны, она (душа) посредством философских усилий тренируется и очищается, подобно морскому богу Главку, от скверны страстей. С другой стороны, душа и есть учитель, субъект деятельности, прикладывающий усилие к себе самой, как к объекту. В художественном смысле слова глаза души повернуты к ней самой, их поле зрения развёртывается вовнутрь.
Одновременно имея себя в качестве объекта и субъекта познания, философ вынужден в своей практике натыкаться на собственное невежество, препятствующее его духовной реализации. Стоики хорошо понимали этот опасный момент: интерпретация (рецепция) каких-либо философских идей в большей степени зависит не от самих идей, но от организации (устройства) души ученика, принимающего идею. Душа, увлекаемая телом, теряет своё сосредоточение на восприятии истины также внезапно, как хмурые тучи застилают небесный горизонт перед грозой. Для того чтобы человек понял трудные для понимания идеи, считали стоики, с ним нужно говорить просто, не превращая идеи в бессмыслицу или банальность. В «Энхиридионе» Эпиктета мы замечаем (не прямая цитата): «по большей части храни молчание, говори же просто и ясно, по делу». Ради простоты и ясности в стоическую философию был введён принцип Πρόχειρος, в переводе с древнегреч. – «всегда под рукой». Философ, желающий постичь стоическую мудрость, всегда при себе, в своих мыслях, имел упрощённый набор правил и максим, уложенных в особую ментальную структуру в памяти, которую легко можно было развернуть при случае – особенно когда он нуждался в «скорой философской помощи». Это были случаи, когда философа одолевали гнев, желание и вообще всякие порывы тела, далёкие от бесстрастия души. Для философа-стоика порывы тела враждебны. Им либо сопротивляются, либо покоряются. Эпиктет говорил, что тело представляет собой «искусно замешанное брение». Находясь под влиянием тела, наша душа также искусно замешивается в его стихиях, теряя ясность мысли и бесстрастие. Таким образом, телу с его неуёмными страстями нужно противиться, как всякому врагу.
Мотивы битвы и войны широко развиты в стоической картине мира. Кто-то из великих представителей сравнивал душу с крепостью, возведённой на скале у бушующего моря. Человеческие страсти сравнивались им с волнами, которые обрушиваются на стены той крепости. Вообще, для стоика война и боевое действие были неотъемлемыми составляющими жизни. Стоическая философия отлично прорастала и на почве войн эпохи возрождения. Можно привести в пример Морица Оранского, Юста Липсия.
Стоики в обыденном языке ассоциируются с железными людьми, способными переносить тяжелые испытания бесстрастно и безболезненно. Но вместе с этим в общественном сознании существует установка, что стоики чёрствые и эгоистичные. Например, читая Эпиктета, один мой приятель заметил, что философ в своих рассуждениях о смерти близких людей предлагает читателю приравнять последних к глиняному горшку, расколовшемуся от падения. На первый взгляд слова Эпиктета кажутся ядовитыми и бесчеловечными. Другой пример. Обратимся к изречениям Сенеки. Передам смысл фрагмента письма к Луцилию: отвоюй себя для самого себя; береги и копи время, которое крадут у тебя люди; беги от толпы как от огня. Что это – надменность, снобизм, высокомерие?
На мой взгляд, тут стремление упроститься и быть ясными (необходимая мера в работе с человеческими душами) сыграло со стоиками злую шутку. Многие поняли их превратно. Иные клеймили громкими понятиями.
Проследим за рассуждениями Эпиктета относительно родственников и горшков. Здесь речь идёт совсем не о том, чтобы не любить близких людей. В этом фрагменте текста раскрывается базовый стоический принцип, названный одним зарубежным исследователем «дихотомией контроля». Стоики разделяют всё происходящее в мире на то, что находится в нашей власти и на другое – то, что за её пределами. Любые мировые волнения, поступки людей, их смерти, собственная смерть-всё это не во власти стоика. Вещей, зависящих от нас, если присмотреться, не так много, но только правильное владением ими и приносит душевный покой. К таким вещам относятся наши собственные мысли, стремления, желания – короче говоря, всё, что составляет наше внутреннее душевное пространство. Зависящим от нас нужно пользоваться правильно. Не зависящее от нас отбрасывать, как бесполезное или вредное, и не пытаться изменить, потому что «по природе оно рабское». Разве рабское по природе может соотноситься с вольным? Говоря иными словами, можем ли мы наши собственные свободные действия прикладывать к рабскому, безвольному, тому, что противно первому? Это будем нарушением мирового порядка (или логоса).
Мы смотрим на вышеизложенный фрагмент из Эпиктета уже другими глазами, если понимаем стоический принцип зависящего-независящего от нас. Эпиктет, будучи логически рассуждающим человеком, принимает жестокую истину о том, что рано или поздно любое внешнее по отношению к нам – горшок, человек – будет у нас отнято, потому что по природе от нас не зависит и разрушаемо. Признавая такой порядок вещей, философ-стоик стремится жить hic et nunc – здесь и теперь. Глубоко ценить время, проведённое с близкими людьми. Но в случае, если они уйдут из этого мира, не потерять рассудок, приняв реальность такой, какая она есть. И по отношению ко всем остальным вещам (кроме внутренних – свободных и наших) сохраняется такая же установка.
Теперь про фрагмент из Сенеки. Конечно, «покидание людей, бегство от них» не означает затворнического образа жизни. Философия стоицизма, в отличии от многих других философских и религиозных школ, призвана научить жить в мире с людьми, а не отстраниться от них. Покидая близких людей в стоическом смысле слова, ты не уменьшаешь любви и заботы к ним, справедливого к ним отношения, но стараешься предельно уклониться от заблуждений и искажённого восприятия реальности, которые сопутствуют вашему общению. Сенека, как и остальные стоики, выводит своё сознание в особый режим, ориентированный на овладение методом избавления себя от страстей. Этот режим сознания обозначается προσοχη (с дневнегреч. – внимание) и, говоря языком психологии, означает некоторую стабилизацию в динамично изменяющихся условиях внешнего мира, готовность к быстрому и адекватному реагированию на внешние раздражители. Философ-стоик, освоивший προσοχη, располагает настоящим моментом и ввиду его малости, причастности к сознанию, овладевает им, распознавая вещи зависящие от него и не зависящие. Правильное овладение актуальной ситуацией соотносится с жизнью согласно природе.
Философия стоицизма учит своих последователей жить согласно природе. Дело в том, что происходящее в мире, согласно стоическому мировоззрению, одновременно обусловлено предыдущим опытом и предопределено особой целью, провиденьем. Мир представляется для стоика механизмом, работающим по строгим правилам, которым подчиняется и человеческая душа во всей её полноте и сложности. Базовое правило – добродетельная жизнь. Человек, не исполняющий четыре основные добродетели, считается заблудившимся(можно вспомнить Марка Аврелия, философа-императора, считавшего людей не злыми, но заблуждающимися). Сходится это положение как с учением будды, считавшим, что не бывает злых существ – бывают невежественные, так и с платоновскими идеями – в диалоге «Федон» Сократ доказывает, что душа в её первозданном виде не причастна козлу.
Далее, определяя мир через логос или провиденье, стоицизм формирует на этом основании три дисциплины, указывающее философу на три необходимости: 1. что необходимо желать (только зависящее от нас); 2. как необходимо действовать (только в соответствии с базовыми добродетелями); 3. как необходимо мыслить (формы правильного мышления). Все три необходимости составляют подлинную жизнь философа, стремящегося к освоению соответствующих дисциплин: физики, этики, логики – в этом есть сущность метода стоического философствования.