С мелодичным звоном опрокинулся большой конус часов, начиная отсчет нового дня.

Темно-синий песок тоненькой ниточкой потек вниз, образуя правильную горку. Конечно, любой ребенок знает, что на самом деле песчинки белые, а цвет им, в зависимости от дня или ночи, придает подкрашенное стекло, но все равно наблюдение за сменой часов завораживает рассудок. Кажется, что внутри прозрачной колбы спрятано само время, живое, непостоянное. Протяни руку — и коснешься вечности, что находится в вечном, незаметном, неумолимом движении.
   История, которую я рассказывала сейчас, видится мне так, словно случилась вчера, а между тем уже прошло почти двадцать лет. Умер ледяной король Шелло, умер пьяница-волшебник из башни — вывалился после очередного застолья из верхнего окна, повзрослела и ожесточилась нежная принцесса Тирле, превратившись в коварную, чуть грубоватую властительницу. Мило, мой хрупкий мальчик Мило вытянулся, похорошел, отпустил длинные волосы в насмешку над теми, кто когда-то брил его налысо, научился колдовать и скрывать свою силу.
   А я… я осталась прежней. Только все реже ношу разноцветные плащи, отдавая предпочтение оттенкам пепла и сажи.
   — Госпожа… не пора ли идти спать?
   Я словно очнулась.
   — А куда подевался Тарло, эта язва? — вырвалось у меня удивленное.
   Мило сидел на корточках перед очагом, сгребая в совок хрупкие осколки. Голос его был ровным, словно море в штиль.
   — Вы впали в задумчивость, госпожа, и не заметили, как Тарло Мечтатель попрощался и ушел.
   — Давно это было?
   — Да с час назад, госпожа.
   — Лале, глупыш. Мы одни, никто не слышит.
   Шурх, шурх — царапала метелка мозаику на полу, дзинь, дзинь — пели осколки, а пламя в очаге успокоительно гудело.
   — Скажите… Лале… а вы… не могли бы… всерьез подумать…
   — Что? — я вскинула голову.