Увы, свобода от вмешательства чужаков и право на традиционный уклад по законам шариата, отвоеванное афганцами, – всего лишь начальные условия, не гарантирующие преодоление самой острой метафизической проблемы современного мира – самотождественного рециклирования автореферентной выживальческой тщеты, узурпировавшей мировую политическую риторику в полном соответствии с предреченной «мерзостью запустения» Последних времен. События в Афганистане заставляют задуматься о корректном понимании таких понятий, как «радикализм» и «теократия».
Триумф талибов (движение «Талибан» запрещено в РФ как террористическое) над многомиллиардной военной машиной США – сокрушительный удар по западному рационалистическому «царству количества». Однако физический уход американцев не означает экзорцизма псевдологии «экономического образа мышления», к которому теперь стимулирует новую власть «естественная установка» суверенного благоустроительства. Политические оппоненты западной гегемонии в лице России, Китая, Ирана и Турции, выступающие теперь как потенциальные партнеры движения, в значительной степени готовы выстраивать отношения с руководством «Талибана», на основе все той же торгово-рыночной прагматики, да и то с оглядкой на позицию подконтрольных глобалистам структур, в частности, ООН.
В долгосрочной перспективе это грозит радикалам тем, что смыслы их глубинного импульса к сопротивлению диктатуре агрессивного материализма современности, олицетворяемой западными оккупантами, и воля к защите афганских традиционных ценностей, ставшие залогом победы, будут переинтерпретированы в логику «голой жизни» уже не при помощи кассетных бомбардировок и грубой силы (что не удалось Западу), но более хитрым и эффективным оружием – либеральным императивом экономического выживания и международного сотрудничества в интересах стерильной «безопасности» – еще одного усыпляющего аргумента атлантизма в пользу посюстороннего, а значит – бессмысленного. Эта всецело антитрадиционная реальность, к сожалению, до сих пор определяет политику стран номинально консервативного лагеря.
Увы, свобода от вмешательства чужаков и право на традиционный уклад по законам шариата, отвоеванное афганцами, – всего лишь начальные условия, не гарантирующие преодоление самой острой метафизической проблемы современного мира – самотождественного рециклирования автореферентной выживальческой тщеты, узурпировавшей мировую политическую риторику в полном соответствии с предреченной «мерзостью запустения» Последних времен. События в Афганистане заставляют задуматься о корректном понимании таких понятий, как «радикализм» и «теократия».
Возведение в смысл
Современная эпистема предлагает формальную интерпретацию радикализма, описываемого как «бескомпромиссная приверженность каким-либо взглядам». Это определение ни в какой мере не отражает сути интерпретируемого явления. Сущностное ядро радикализма (от лат. radix – корень) следует искать в примордиальной структуре политического, чья проекция на плоскость человеческой реальности порождает три знакомых нам базовых идеологических поля (левое: анархизм/коммунизм, центр – либерализм/реализм и правое – консерватизм/фашизм). Будучи имманентными друг другу, все три идеологии в одинаковой степени являются не субъектами политики, а предикатами политической субъектности.
Поместив радикализм на свое законное место на метаполитической карте, мы можем не только раз и навсегда уяснить тупиковость плоскостной диалектики трех политических теорий как частей первоначального корневого единства, каждая из которых стремится выдать себя за целое, но и наметить путь выхода из этой хорошо событийно закамуфлированной ловушки.
Острое, «лобовое» противостояние двух непримиримых идеологических лагерей («левых» и «правых»), обусловленное стремлением в первом случае – к тотальному устранению вертикали власти, во втором – к ее тираническому утверждению, не может быть преодолено ни через нахождение центристского компромисса (который всегда лишь паллиативен) в топике либерализма/реализма, ни тем более через абсолютизацию крайних форм консерватизма и прогрессизма, неминуемо ведущую к развязыванию войны на взаимоуничтожение. Поскольку именно плоскостной антагонизм является залогом существования либеральной реальности, она в самой своей основе противостоит возможности возникновения трансцендентной вертикальной топики радикализма, которая может высветить ее как симуляционный дубль истинного центра и поместить всю имманентную политическую конструкцию в смысловое пространство объемного мышления. Мировая история XX века, сложившаяся как результат полемики на плоскости трех политических теорий – коммунизма, фашизма и либерализма, – завершившаяся ожидаемой победой последнего после столкновения СССР и стран Оси, ярко иллюстрирует описываемую онтологическую драму.
Именно центральность смысла, а не методов и стратегий, свидетельствует о том, что мы имеем дело с аутентичной радикальностью, а не ее симулякром. Ни одна из внешних форм выражения крайних политических или религиозных позиций не может претендовать на включение в радикальный дискурс, если ее конечной целью является установление себя в качестве нового общественного договора, обслуживающего какую-либо форму выживания, включая традиционный уклад, ориентированный лишь на продолжение рода, поскольку биологическое воспроизводство этноса в отсутствии смыслового центра не делает его ни народом, ни государством, ни цивилизацией.
При этом радикализм является единственной альтернативой псевдоцентрализму в лице либерализма, способной снять проблему дуальности левого и правого через их включение в смысловую вертикаль Великого сценария.
Теократия как радикальный театр
Верховенство смысла в радикальной интерпретации политического сценария предполагает интегральный, холистский, всеобъемлющий подход, не допускающий утверждения какой-либо идеи путем эксклюзии другой, т. е. постановки себя на ее место. Радикальная идея есть содержание, смысл и исток всего спектра политийного нарратива, с которым человечество непосредственно имело, имеет и будет иметь дело.
Иными словами, если представить мировую историю как сцену, на которой действует множество акторов, то радикализм – не одно из действующих лиц, а момент схватывания логики всего сценария через смысловую ось, превращающую спектакль из длинной секвенции сцен, когда уже давно забытые начало и середина расплываются в постмодернистском безумии последнего отделения, -- в полностью законченную мысль.
Только так может возникнуть то, что имеет полное право называться теократией, т. е. божественным правлением, в котором политика являет собой не процесс устранения брешей в обреченном на энтропию самотождественном мире, а нахождение умного выхода из лабиринта несовершенной тварности к торжеству сокрытого в ней замысла творца как узнавание полнотой божественной вечности своего отражения в заброшенном в материальную нищету времени человеческом бытии.
В Коране для легитимации лидерства используется такое выражение как «ульу-ль-амр» (أولو الأمر), его можно перевести как «обладающий, имеющий приказ (повеление)». В контексте корректно интерпретированного политического радикализма амр – и есть то, чем должна обладать подлинная теократия.
Победа талибов в Афганистане: блик радикальной теократии, тонущий в контринициации
Момент освобождения из плена атомарного индивидуализма и схватывания радикальной структуры теоретик традиционализма, французский философ Рене Генон называл инициацией, а все препятствующее завершению этого мыслитель относил к категории контринициатического. В таком ракурсе, и учитывая сказанное выше, можно сказать, что смысловой контекст борьбы талибов за суверенитет Афганистана является радикальным только до тех пор, пока они сами не оказываются в имманентно-центристской контринициатической плоскости. Во время войны это было невозможно, однако взяв власть в стране, талибы, сами того не желая, попадают в систему международных отношений, строящуюся на логике тех, против кого и велась война.
Однако победой, достигнутой через собственную кровь и заслуживающую высшего уважения стойкость, талибы уже исполнили важную роль на карте радикального сценария. Локальный эпизод битвы Последних времен на афганской земле завершился в пользу вечности, подведя роковую черту под историей американской либеральной лжеимперии.
Теперь же судьба жертвы, возложенной на алтарь Последнего Бога, будет зависеть от того, сможет ли Россия, пробудившись к своей сотериологической миссии, принять эту эстафету, решительно заявив о себе как о центре радикально-теократической политии, без явления которого все распыленные усилия радикальной ориентации окажутся тщетными и обессмысленными.
Ведь только Россия призвана своей судьбой стать той вертикалью, которая способна интегрировать все разрозненные мировые очаги традиционалистского сопротивления под омофор холистского смыслового узора русской, а значит, – всечеловеческой эсхатологии.
Итак, именно мы стоим перед завершающим эсхатологическим шагом. Или – отказом от него.
До тех пор, пока Россия не сбросит с себя морок псевдоцентризма (или, по Антонио Грамши, - цезаризма), — амр Исламского Эмирата Афганистан и всех, кто на протяжении истории героически восставал на империю Антихриста, и поныне бьется с ним вопреки всему, будет предательски и безотзывно погребен где-то на просторах Евразии.
В воронке Великой перезагрузки, запущенной в мир, запертый в карцере под управлением безумной глобалистской тюремной администрации, у России есть единственный шанс на обретение себя – стать теократическим эпицентром радикального традиционалистского сопротивления. Вот о чем следовало бы думать России в связи с афганскими событиями.