Старая Евдокия Павловна задыхалась. Внучка то и дело подносила ей чашку с холодной водой, она только губы смачивала и снова падала на огромную подушку, которая была горячая, как печь зимой. Смерть не приходила. Терялась где-то за селом, где искала себе лучшее общество. Может из-за нее, старой? Ни рассказать ничего толком не сможет, ни посмеяться с ней, ни помечтать. Даже вспомнить ничего не может, потому что одно воспоминание заслонила все. Все выпроводила из головы на все четыре стороны. Будто его там никогда и не было. Пыталась что-то вспомнить, говорили, что, когда человек умирает, то все так и бежит перед глазами. Какие-то картины мелькали как сани по снегу. Какая-то краска... И все. Ничего не бежало. Только они...
Только несколько маленьких страшненьких человечков.
Жила она в деревне. Здесь родилась и прожила. Уже мхом покрылись ее дороги. А она все еще живет. Любила это подворье. Старая деревянная изба встречала всегда всех радушно, а еще более старый сад, наполненный доверху легендами летних ночей, одаривает поныне вкусными яблоками, ягодами, грушами. Ночью хата тихо поскрипывала, будто жаловалась на одиночество. Потому что когда-то здесь было столько гаму и шума было, смеха. Иногда и плачу. А теперь только она иногда сама себе слово молвила. Или кота, который спасал ее от одиночества. Дети, внуки живут в городе. Сюда приезжают редко. Только за ягодами и фруктами. Она же к ним не хотела. Там шум машин, крики улице ее пугали, тревожили. А здесь... Доносится до дома серебряный пение реки и шум деревьев...
У самого окошка в комнате маленькие такие окошечки, не застекленные, которые испокон веков заткнуты сеном. Еще маленькой она выпытывала у своей бабушки, почему такие окошки. Оказалось, чтобы не зачахнуть. Время от времени их приоткрывали на ночь, чтобы иметь свежий воздух. Она же их закрывала только зимой.
Именно эти окошки напомнили о грехе. Тот ум, который все выгнал из головы и не дал вспомнить ничего другого.
Однажды ночью открыла она те окошечки и заснула, уставшая от тяжелой сельской работы. И снится ей...
...У окошечка один за другим влетают маленькие фигуры. Это не дети. Но и не люди. Лица сморщенные, исхудавшие, несчастные. Фигуры согнуты, мелкие. Набралась она смелости и спрашивает у них:
- А вы кто такие и для чего долетели ко мне?
Один, видно, старший, остановил всех и говорит:
- Мы нищета. Пришли к тебе, потому что нам не к кому идти. Нам нужно как-то жить.
- Еще чего вы удумали, и на кой вы мне тут нужны? - вплоть заволновалась женщина. – Я только что похоронила мужа, не могу и так дать себе совета. Едва тяну себя, свожу концы с концами, а вы ко мне? И я немало набедовалась за жизнь, за что же вы меня наказываете? Ни мусор вечером не выносила, ни цветка после захода солнца не сорвала...
Маленькие существа застыли. И снова старший заговорил:
- Беды ты, действительно, никому не сделала. Всем помогала. Не хочешь нам помочь? Мы ненадолго.
- Ага. Ненадолго. Проситесь, злыдни на три дни, а потом вас не выгоню. Идите себе с Богом.
И перекрестила ту дрянь.
Еще она увидела, как та нищета тихо возвращается в то самое окошечко. Как идут по улице. Выглядывала, куда же повернут. Ясно светил месяц и смеялись звезды из человеческих снов. Увидела в том лунном свете, что неподалеку как ушли от нее, сразу к соседям завернули. В такое же окошко один за другим пропали в добротном доме богатых в то время людей...
Утром, как только проснулась, услышала шум на улице. Звенели ведра. Кричали люди. Неистово скрипели журавли в колодцах. Горел дом. Тот самый, куда свернула нищета. А через некоторое время сгорел у них сарай, пропал скот. Стали те люди едва ли не самыми бедными в деревне.
Евдокия Павловна зашевелила губами и что-то прошептала. Внучка наклонилась:
- Бабушка, ты что-то хотела? Может, пить.
- Не хочу ничего, Олечка. Страдаю, у меня большой грех. От меня все пошло прахом. Если бы приняла ту нищету, то, может, не случилось бы у людей такого горя...
- Так это же сон был, бабушка. Ты мне не раз рассказывала.
- А сон, дитя, сон. А, видишь, какое горе принес.
- Тебя кто-то предупреждал о том, что будет у соседей беда. Какая-то сила тебе давала знать, что произойдет с ними...
Но бабушка, будто не слышала того.
- Оля, вон там, на дне сундука, под тряпочками сверточек поищи. Деньги. Насобирала за годы. И золотые сережки, два колечка. Как умру, занеси Ивановне. Пусть наймет за мою душеньку службу Божью. Пусть не держит на меня зла, я ведь не желала никому беды.
И только, когда Ольга взяла в руки маленький сверточек, бабушка выцветшими глазами обвела хату, произнесла «Отче наш». И на словах «..и прости нам долги наши...» закрыла глаза. Навсегда.
Плакали сверчки в печке, а внучке показалось, что это та же нищета оплакивали бабушку, которая так страдала за их грехи.