– Николай Максимович, 2013 год, 28 октября, вместе с тогдашним министром культуры господином Мединским вы именно с улицы Зодчего Росси входите в Академию имени Агриппины Вагановой.
Какое чувство охватило вас тогда? Вы, как говорит вся питерская богемная и культурная тусовка, как принято у нас говорить, вы сделали очень много. Но что вы именно делали такое, что никогда не было сделано до вас?
– Вы знаете, здесь и до меня все придумано очень неплохо. Вот, например, Жан Батист Ланде, француз, человек, благодаря которому в России в 1738 году появилась профессиональная школа танца. Он написал прошение императрице Анне Иоанновне.
На самом деле наша школа – это первое государственное светское учебное заведение, которое появилось в стране, после нас уже появилось государственное образование. Смольный институт, лицей, в котором учился Пушкин, правоведческие школы и все-все-все, что мы знаем, все было создано после нас и на основе, как бы на опыте этой школы.
Дело в том, что система, которую придумали в XVIII–XIX–ХХ веке, она универсальна, ничего лучше не придумано в мире. И здесь надо было просто навести порядок.
До меня очень много лет, к сожалению, школой руководил человек, который мало разбирался вообще в искусстве, был человеком, абсолютно далеким от искусства и нанесшим колоссальный вред не только обучению, но и хозяйству. Вот мне и пришлось наводить порядок.
Те люди, которые понимают, которые здесь оказываются, они, конечно, мне за это благодарны, потому что на сегодняшний день и мне не стыдно сказать: мы образцово-показательная школа мира.
В любое время моя дверь открыта всегда и для всех, можно прийти и никакого специального показа не надо организовывать. Можно все с нуля, моментально, любой класс может станцевать, показать, потому что ну вот мы живем в таком порядке.
Великая Ваганова, я за что очень ценю этого человека, потому что ей удалось в невыносимых условиях советской революции, советского быта в 1925 году отстоять право преподавать балет в Советской России.
Дело в том, что балет хотели запретить. Ленин написал, есть бумажка, где он написал, что, нужно закрыть весь балет в России как буржуазное искусство. На наше счастье, Фанни Каплан выстрелила и 4 года эта бумажка пролежала под сукном.
И когда уже его не стало, когда к власти пришел Иосиф Виссарионович окончательно, эту бумажку отыскали – и вот комиссары решали, что же с этим балетом делать, и в Ленинград приехал Луначарский с целой комиссией комиссаров, которые и принимали решение.
А в апреле месяце как раз был выпускной спектакль, где выпускалась в том числе Марина Семенова, мой педагог, наикрасивейшая женщина, гениальная балерина. И вот они, все эти комиссары, в нее влюбились, выписали большое количество денег и сохранили балет.
Если бы тогда Ваганова и Луначарский сплоховали и не было бы Марины Семеновой, сейчас мы бы вообще о балете в России не разговаривали. Я не знаю, что было бы в мире на самом деле и был бы тот или репертуар, на котором сегодня зарабатывает весь мир.
– Великое слово – случай.
– Да, случай, потому, когда я сюда пришел, я делал только то, чтобы... ну, вы знаете, вот просто сохранить и приумножить.