Он кое-как повернулся сперва на бок, затем лёг на живот, потом счёл это положение, опять же не слишком удобным, и вновь перевернулся на спину. Место, в которое он попал, было, очевидно, достаточно просторным, чтобы он мог выполнить всю эту комбинацию движений, перекатываясь в одном и том же направлении, однако сейчас он не придавал этому никакого значения, практически даже не осознавал этого. Зато чувствовал, что поверхность, на которой он лежит, ровная, твёрдая, но тёплая, и не отдаёт ни железом, ни деревом и не камнем. Скорее, просто ничем. Как воск, только гораздо твёрже. Может быть, какой-то пластик.
Ему, наконец, удалось кое-как сесть на свою задницу и оглянуться по сторонам, чтобы понять, где он находится. Кромешная тьма вокруг и светлое пятно, падающее на пол от прямоугольника-отверстия наверху, показывали ему, что он, Тремоло находится где-то в подвале или в погребе, хотя отсутствие запахов сырости и плесени говорило ему о том, что это ни то, и не другое, и, само собой, не является каким-то техническим помещением для обслуживания канализации или ещё чего-то в этом духе. Ему почему-то вспоминались метрополитен и подземные автостоянки, однако что там, что там тоже было всегда сыровато и холодно, а тут, напротив, было сухо и тепло, как в одной из комнат хорошо отстроенного частного дома.
Постепенно к нему приходило и осознание самого себя, и той истории, благодаря которой он сюда попал. Он вспоминал своё имя, своё социальное положение, город, в котором он жил, ту ситуацию, которая его сюда привела... Вспомнил Джошуа «Гробы». Вспомнил огромную доску, которой размахивал этот щуплый на вид человечишко с крашенными волосами, вспомнил ржавый, толстый гвоздь, торчащий шляпкой наружу. Вспомнил мощный удар — словно в его голову, точнее, в висок въехал целый пассажирский железный состав, летящий по рельсам со скоростью экспресса...
Голову его пронзила резкая, звенящая боль, он опять схватился за неё обеими руками, искривив лицо в гримасе чудовищной боли, а перед глазами всё померкло (хотя как это можно было понять, если он и без того здесь не видел ни зги... однако ж он это понимал), и он подумал, что сейчас всё-таки умрёт, умрёт окончательно. Но боль прошла, вернее, её как рукой сняло, и он с удивлением размежил свои сощуренные от боли веки.