Назвать дочь Добряной было ошибкой. Имя-то красивое, старославянское, необычное, но вот Добряне Ермолиной подходило как сарафан корове. Не то, что бы девочка была злой, нет, этого за ней не замечалось. Но уж больно на вид была строга. Суровый у неё был вид, а не добродушный, как подразумевает имя.
Даже в младенчестве девочка была неулыбчивой. Схватит родительский палец, и смотрит большими строгими глазами, аж до самого дна заглядывает, будто наизнанку душу выворачивает.
Мать по пальцам может пересчитать, когда её дочь смеялась. Первый раз когда маленьких крольчат увидела, второй — когда братишка в ведро с углём залез. А в третий, потешались над дедом Ваней, убеждающим бабку, что не употреблял он у кума самогон, а только понюхал чуток, чтобы определить крепость напитка опытным носом.
Так и росла в селе Воронцовском девочка с красивым именем Добряна — улыбалась редко, говорила мало, всё больше слушала да следила за людьми. Мать поначалу объясняла всем, что характер у девочки такой, сама-то она добрая, заботливая, а вот внешне совсем другая. Но отец сказал:
— Перед каждым распинаться — много чести! Пусть своё мнение с собой носят и никому не показывают. Не доказывай, Нюра, людям, а то будто оправдываешься за не сделанное.
С детства Добряна брала над всеми шефство. Играют в лапту или казаки-разбойники, возникнет спор на пустом месте, ребята на Добряну смотрят, мол, рассуди. Как она скажет, так и будет. Никто её решение не оспаривает, авторитетное оно для ребят.
В дочки-матери играют, даже вопроса не возникает, кто мамой будет. Добряна, конечно! Она тряпичной кукле исподнее поменяет, старшим наказ даст и пацанов-хулиганов разгонит, если те вздумают девчачьей игре помешать.
Легко было в детстве, а вот как кончилось оно, так и дружба сошла на нет. Суровым взглядом распугала Добряна подруг. У них женихи на уме, а она смотрит на них, как будто осуждающе. Неуютно девушкам под таким взором, вот и перестали звать её на девичьи посиделки. И женихи стороной обходят — им весёлые, шумные по нраву. А Добряна хоть и мила с лица, коса у неё толщиной с запястье, глаза бездонные чёрные, да уж больно серьёзная, неприступная.
Только Алёшка Спиваков исподтишка поглядывает на неё, любуется. А подойти робеет.
Мать причитает, как бы в девках дочь не осталась:
— Ты хоть улыбнись малёхо, дочка. Ну вон же ты какая краса у меня, да суровым видом всех женихов распугала.
— На кой мне такой жених, который подойти боится?
— Эх, Добряна...
Было бы обманом, сказать, что совсем не было у неё друзей. Был один, самый лучший, верный, надёжный. Ему рассказывала она свои печали, тревоги, делила с ним радость. Ну и что с того, что был он не человеком, а конём? Давно известно звери порой лучше людей.
Вот и Орёл был лучшим другом Добряны. Отец привёл его, когда девочке 12 исполнилось, и помнит она его ещё тонконогим и куцехвостым. А нынче и девушка подросла, расцвела и Орёл из жеребёнка превратился в красавца-коня.
Ежели время позволяло, отец обучал её верховой езде. Из города даже седло для неё привёз. Она этих минут весь день ждала: придёт он с полей, а она его у ворот встречает, молока холодного нальёт, самокрутку протянет, сама молчит, только нет-нет да в глаза отцу заглянет, пока тот не встанет со скамьи, не скажет:
— Ну, до́бре, посидели и будя, — вот в этот миг всё и решалось, или позовёт он её в конюшню, или сразу в дом пойдёт.
А когда Добряна себя в седле так же крепко, как на ногах чуять начала, так и вовсе перестала отца ждать. Найдёт предлог да ускачет в поля, только хвост Орла махнёт на прощание.
В деревне забот хватает. Особенно летом — лето год кормит. Но всё равно находит девушка минутку, чтобы прокатиться вдоль леса с милым другом. Есть у неё любимая опушка, её солнцем припекает, а деревья от ветра пуще стен защищают. Возле этой опушки и грибов всегда много росло, а летом она ягодами усыпана. И не смотри, что маленькая, в хороший год ягоды размером с садовую малину приносила Добряна.
Однажды прискакала на опушку, а к дереву гнедая лошадь привязана. Нахмурилась девушка, глядит, а из леса Алёшка Спиваков выходит, увидел её заспешил навстречу:
— Добряна, здравствуй. Не против ежели и я тут побуду? Грибов страсть как захотелось, а тут и подберёзовики, и белые, успевай срезать.
— Чего ж я против буду? Не куплена поляна-то, собирай, коли хочешь, — сама губы недовольно поджала и на другую сторону ушла, там Орла привязала.
С тех пор Алёшка нет-нет да заглянет на опушку, парой слов с Добряной перекинется. Когда они с добрых полчаса о лошадях говорили, так счастливей парня во всей деревне не было. Но ей открыться робел. И на гулянья не звал, и сам ходить перестал, мол, некогда мне.
И девушке он вроде как мил, не прочь иной раз поговорить с ним, когда минутка выдастся. И о лошадях с говорят и о других деревенских заботах, шуткуют иногда. Видит, что Алёшка парень хороший, не балованный, улыбаться ему начала при встрече.
Да только недолго их встречи в лесу продолжались — закончилась грибная осень, пришёл ноябрь, а за ним и зимние стужи.
Только всё в мире по кругу, так и зиме пришёл конец. Февраль пугал последними стужами, но настырный март отстаивал свои позиции. Весело, шумно провели в Воронцовском Масленицу.
Молодые смастерили куклу, да такую красивую, что и жечь-то жалко. Каркас парни из соломы сделали, для прочности упругих, тонких веток добавив. Дольше всего с головой возились, но и она удалась на славу: ровная, круглая, белым отрезом обтянута. Девушки разукрасили её, нарядное платье надели, в косу из пакли ленточку вплели, серьги из сухой рябины да шиповника, бусы в три ряда.
С песнями, смехом катали куклу на санях по селу. Из каждого окна доносился аромат блинов, которых на ярмарке было столько, что голодным никто не ушёл.
Добряна с матерью и сёстрами тоже пришла на проводы зимы. Радуясь ещё холодному, но уже весеннему солнцу бродила меж людей, вот её увлёк хоровод, она и сама не заметила, как побежала по кругу. Вместе с общим весельем радовалась душа — скоро весна. Неожиданно ворвался в круг Алёша, схватил за руку, да так крепко, что через рукавичку тепло его руки почуяла. Закружили в танце быстрее прежнего.
— Айда блинами угощаться, — зовёт её парень. Вышли они из круга, к столу с самоваром да блинами-солнышками пошли. Ох и богатый стол! Народ постарался как мог! Кто блинов, кто крендельков да баранок принёс, сахарные петушки да сушеные яблочки. По всей округе аромат травяного чая разносится.
На расшитой скатерти пузатый самовар стоит, из него пар валит, ребятишки стайками налетают, лакомятся. Родители поодаль стоят, улыбаются.
Тут расталкивая детвору, размахивая палкой, старуха Лукерья пришла:
— А, ну пошли отсюдова! Ишь расшалились, совсем взрослых не почитают, — и давай гонять их палкой — Пропустите меня, негодные.
Сколько годов Лукерье она и сама не помнит, сморщенная как печёное яблоко, спину разогнуть не может, седые волосы из-под платка торчат. Недолюбливают бабку Лукерью в селе: злой у той язык, так отметелит, что мало не покажется. А спорить негоже, как-никак в летах бабка, старость уважать надо.
Разогнала старуха детвору, та испуганной воробьиной стаей сбилась в сторонке, ждёт когда угостится ворчунья. А старуха не торопится, в стопку блинов сморщенную руку сунула, ищет что потеплее.
— Баба Лукерья, они все горячие да вкусные, бери любой, угощайся. Вон медку намажь — пытается угодить ей Глаша.
— Так уж и все? — ворчит старуха — Знаю я вас, робятам всё сладкое отдаёте, нам старикам сухари грызть даёте!
— Бабуль, вам старикам, всё лучшее! Вон погляди, какой румяный блин! — Глаша протягивает ей тонкий, ажурный блинчик от которого струйкой пар поднимается.
— Не нужен мне твой блинчик! — старуха бьёт женщину по руке, блинное солнце падает на землю. Тут же к нему подбегает Жучка и, виляя хвостом, принимается есть.
— Ах ты, зараза! — замахнулась и хрясь палкой по спине — Мой блин жрёшь, паскуда!
Ребятишки ахнули — Жучка у детворы любимица: добрая, безобидная собака, сама маленькая ребёнку до колен. Те, что помладше с рёвом к родителям бросились, постарше стоят, притихнув, к старухе подойти боятся.
— Баба Лукерья, а ты чего разбушевалась? Чего людям праздник портишь? — вышла из толпы Добряна. Хоть и неучена старикам перечить, да обидно стало за ребятишек, Жучку и за блин, на земле валяющийся и веселье испорченное. Старуха прищурилась:
— А-а-а ты это, Ермолина дочь! Тебе-то чаво? Али тоже блина хочется?
— После тебя, баба Лукерья, и собаки теперь есть не станут! — за словом в карман не лезет девушка.
— А ты поговори у меня ещё! Как огрею — мало не покажется!
— Ты мне не грози, не испугаешь. Бери блины, да иди, куда шла. Не порть людям праздник, вон ребята плачут, чай стынет. Не одна ты тут.
— А мне до того дела нет! А что плачут, так поделом им! И ты поплачешь у меня. Тьфу! — старуха плюнула себе под ноги — Не видать тебе счастья, потому как не Добряна ты, а Злыдня подколодная!
Толпа так и ахнула. Про бабку Лукерью поговаривали, что душу дьяволу она продала, потому и живёт уже столько годов. А старуха напоследок со стола плошку с мёдом столкнула, и не взяв ни одного блина, ушла. Чего приходила, спрашивается?
Девушка побледнела с лица, а сама даже бровью не повела:
— Сама своим ядом подавишься! — развернулась и ушла домой, Алёшка рот разинув остался.
Мало-мальски народ снова к столу потянулся, ребятишки Жучку приласкали, веселье продолжилось. Только Добряны, Лукерьи, да Алёшки на празднике уже не было.
~~~~~~
Продолжение ЗДЕСЬ
#кофейные романы #рассказ #айгуль шарипова #деревня #истории из жизни #любовь #судьба #психология #литература #добряна