На другой день, когда Соня привела Вадика в сад, Танечка сама вышла к ним в раздевалку.
— Можно с тобой поговорить? — опустив глаза, попросила она.
— Конечно, — подбодрила её Соня.
Они подождали, пока Вадик разденется и пройдёт в группу — чтобы успеть на работу, Соня приводила его раньше всех.
— Я хотела тебе сказать… наверно, ты уже знаешь…
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22, глава 23, глава 24, глава 25, глава 26, глава 27, глава 28, глава 29, глава 30, глава 31, глава 32, глава 33, глава 34, глава 35, глава 36)
— Да, Женя вчера приходил, мы говорили насчет разъезда, — помогла ей Соня.
— Сонь, скажи, что ты на меня не сердишься…
— А за что мне на тебя сердиться?
— Ну… Женя был твоим женихом…
— Вот именно — был. У меня другой муж, Тань.
Та испуганно подняла на неё взгляд — так смотрят на шизофреников, когда замечают в них признак болезни.
— Да, конечно…— фальшиво подтвердила девушка, но не выдержала:
— Но он же тебя… то есть, вы же расстались?
— Это не важно. Не мучайся насчёт Жени, вот и всё.
— То есть ты не собираешься к нему возвращаться?
— Нет, конечно, о чём ты?
— А он… он говорил, что ты хотела с ним помириться. Понимаешь, если бы я знала, я бы не стала… но он сказал, что я подхожу ему больше, и…
— Тань, успокойся. Он всё придумал — не собиралась я с ним мириться! — возмутилась Соня.
Танечка, кажется, не поверила, но спорить не решилась. Глаза у неё стали несчастными.
— Сонь, они все здесь сплетничают, что я отбила у тебя жениха, в отместку за Диму. А я не в отместку, честное слово — ты же знаешь, я тогда даже и не обиделась! А они… теперь они тебя жалеют. И Людмила Алексеевна, и Надька, и завхоз... Мол, это был твой последний шанс, а ведь сами раньше про тебя говорили…
И она неожиданно расплакалась.
— Господи, Таня! Ну что ты, как маленькая, честное слово? — Соня обняла её за плечи. — Если бы я обращала внимание на всё, что про меня говорят!
— Можно, я тогда им скажу, что ты сама…
— Таня, запомни: никогда ни перед кем не оправдывайся! Оправдываются виноватые. Если кто в глаза упрекнёт — тогда и ответь. Да и то, если сочтёшь нужным.
— А ты… что ты про это думаешь? Только честно!
Соня замялась.
— Слушай, прости, если лезу не в своё дело… но ты ведь ждала парня из армии? — вместо ответа спросила она.
Девушка пожала плечами.
— Ну… Понимаешь, он пришёл. Только вижу: нет у него серьёзных намерений. По сторонам смотрит, я ж не слепая! А я-то, как проклятая, два года… В общем, мы разбежались, и я не жалею. А тут как раз Женя — это же настоящий мужчина, никакого сравнения… Мужчина должен быть старше, должен крепко стоять на ногах! Вот видишь — у тебя был молодой. И что? Ой… Сонь, то есть я не это имела в виду, но…
— Да нет, ты права, — Соня нахмурилась. — Только… что касается Жени… Ты просила правду. Так вот, если честно… не могу сказать, что я за тебя рада. Поверь, мне безразличен Женя. Он в своём роде надёжный и очень сильный человек. Для того, кого любит — готов на всё… Но… уж слишком на всё. У него очень… скользкие принципы. Он не слишком порядочный. Я это не из вредности говорю. Может, у тебя ещё будут какие знакомые… ты ведь ещё такая молоденькая… Нет, конечно, если ты его любишь — то… В общем, тут я тебе не советчик.
Соня осеклась. Ну, не говорить же Танечке, что Женя её не любит? Она представила их вместе — а почему бы и нет? Она — такая юная, домашняя, тёплая, верная — украшает его жизнь. Он — полностью берёт её под своё крыло, всё решает сам, этакий муж-отец.
— Возможно, у вас всё и получится, — неожиданно закончила она «за здравие». — С первой женой ему не повезло. Со мной — тоже, и здесь не его вина. Ты для него — чудесный вариант.
— Я его правда люблю! Мне кажется, он — идеал мужчины. Я о таком только мечтать могла, мама моя говорит — таких вообще никогда не встречала! Ты посмотри вокруг — ну не с кем же познакомиться! И он… он — мой первый мужчина. Я готова ради него на всё!
«И не только твой…» — с досадой подумала Соня, отводя взгляд. Диагноз прост: девочке просто не терпится замуж. Лекарство тут одно — свадьба.
— А что мы решим с переездом? — обрадованная её реакцией, Танечка просветлела и смахнула с щеки слезинку. — Женя сказал, вы едете в его квартиру?
— Да. А вы — в нашу.
— Не знаю, зачем это… Мы могли жить у него, мне так у него нравится… или у нас с мамой, она всё для нас делать готова. Но он так решил…
— Ну, он же выкупил у нас долю, — пожала плечами Соня.
— Ну и что… ну и пусть, не трогал бы вас, вот и всё, может, вы с ним когда-нибудь расплатились бы… У вас ремонт делать долго, прямо не знаю, как его отговорить… я хотела жить в новом доме, но он… Он такой упрямый…
Танечка умолкла. Соня не сомневалась: всё будет так, как решит Женя. Возможно, вдруг подумала она, его самолюбие требует воцариться со своей женой именно здесь… в комнате бывшей невесты. Интересно, а Танечка знает, к примеру, об его остальной недвижимости? Похоже, что нет.
— Он тебе предложение сделал? — не удержалась от любопытства Соня.
— Пока нет… он очень педантичный человек, хочет, чтобы всё было по порядку. Говорит, как только вы разменяетесь… Сонь, а вы как с ним договорились? Когда переезд?
***
Вечером Соня с Анькой, объединив усилия, пытались решить головоломку — куда же девать столько мебели, переехав на меньшую площадь.
— Нет, ты посмотри на эту козявку! — возмущалась сестра. — В моей комнате жить собралась! Вот уж ни думала, ни гадала! И как она его охмурила-то ловко! Тоже мне… дельфин и русалка…
— Успокойся, — одёрнула её Соня. — Чего она тебе плохого-то сделала?
— Пусть не думает — я ей свою мебель не оставлю! — не слушала та.
— Не нужна ей твоя мебель. Наоборот, лучше бы они взяли у нас хоть что-нибудь. Но, во-первых, у Жени своя есть — он её перевезёт. Во-вторых, Таня уедет от матери, тоже захватит. А может, вообще купят всё новое.
— Всё равно. Лучше к деду поставим, а что не влезет – то к Костику. Ну, а книжки-то? Вот куда их? У Костика хата завалена дисками...
— Книги мамины обязательно заберём! Ань… а у вас с Костиком… как вообще… ты думаешь, это надолго?
— А куда он от меня денется? — отмахнулась сестра.
— Я вот никак не пойму… если у вас чувства — так женитесь. Если нет… то фигня какая-то, тягомотина, а не любовь…— впервые за долгое время решилась высказаться Соня.
— Да не собираюсь я замуж! Вот ты уже вышла… и что — погляди на себя!
— Нечего на меня смотреть. Любите друг друга — о чём дальше думать? Нет, скажи, для чего тратить время? И себя растрачивать. Ты же знаешь, так жить — это грех.
— Ой… только про церковь свою не надо! Вот ты венчалась — и сидишь теперь, кукуешь. А мы — живём и живём, нам в кайф.
Соня знала, что спорить с ней бесполезно — во всём, что касалось веры, дух противоречия у Аньки был особо силён.
— А если ребёнок?
— Не-а, — отрицательно покачала головой сестра. — Ну, а если вдруг… подвинем Костину мамочку. Вещички в зубы — и к своему хахалю, навсегда. И вообще — ты что, меня сбагрить хочешь?
— Ань! — строго начала Соня. — Фильтруй, знаешь ли, базар. И давай сразу договоримся, без лишних споров — квартиру пишем на тебя. Меня только прописываем.
— И не думай! — подскочила Анька. — Да мама в гробу перевернётся!
— Не согласишься — не поеду туда и всё. Снимать буду.
Соня предвидела серьёзную борьбу, но отступать от принятого решения не собиралась. У Аньки будет своё жилье, у Вадика — тоже, и только тогда её совесть станет чиста.
— Ы-ы! — замотала головой сестра.
— Ну а для чего мне собственность? — пожала плечами Соня. — Кроме тебя с Вадиком наследников у меня не предвидится.
— Мозги-то включи! — Анька наглядно показала ей, что именно надо включить, повертев у виска пальцем. — Наоборот, на тебя надо всё оформлять! А то опека твоя скажет, что ты неимущая!
— Нет, им важны условия проживания, а не моя собственность…
Сестра открыла рот, чтобы возразить, но тут раздался звонок в дверь. Соня осторожно посмотрела в глазок: на площадке стояли две женщины. Неужто опять из опеки, не к добру помянули?
— Кто там? — крикнула Соня.
— Откройте, пожалуйста. Мы по делу! — ответили из-за двери.
Соня в недоумении глянула на сестру, повернула замок и пригласила гостей войти, невольно разглядывая их прямо на пороге. Одна из женщин выглядела лет на шестьдесят с небольшим — Соне нравились такие ухоженные дамы, не желающие превращаться в бабушек — маникюр, макияж, каблуки… то, чего так не хватало замученной бытом Маре. В юности незнакомка наверняка была очень эффектной, да и сейчас производила яркое впечатление, её даже не портил выдающийся нос с горбинкой. В руке она держала бумажку — наверное, с адресом.
Вторая, несомненно, приходилась ей дочерью. Чуть повыше и, наверно, немного постарше Сони, тоже очень яркая, стройная, она сложила густо-накрашенные полные губы в гримаску снисходительного раздражения. Нос и у этой казался чересчур заметным на смуглом, очень худом лице.
— Извините, мне бы увидеть, — женщина поднесла к глазам бумажку, — Софью Смирнову.
— Это я… — растерянно произнесла Соня. — А что случилось?
— Мы от Ирины, она дала нам ваш адрес и телефон. Мы звонили, но никто не подходил. Гуляли тут рядом и решили зайти. Мы по поводу шубки.
Голос у женщины оказался низкий и бархатный.
— Ой! — обрадовалась Соня. — Простите, я и забыла совсем! Вы проходите, проходите, пожалуйста. Вадик! Вадик, куда ты девал мой мобильный? Опять поставил «без звука»?
— Мам, я только в гонки играл… — послышался голос мальчика.
— То-то я думаю, чего это так тихо! — засмеялась Анька. — А сколько вы за шубу дадите? Мама её за две тысячи баксов брала!
— Аня! — одёрнула её Соня.
— Покажите сначала вещь, — надменно произнесла молодая. — Может, там и смотреть-то не на что! Какие две тысячи? За две тысячи я куплю новую и не с рук.
Её голос не унаследовал бархатистости материнского, напротив, звучал резко и высоко.
— Котя, не торопись, — мягко вступила старшая. — Ира сказала — пятьсот долларов. Иначе бы мы не пошли.
— Да, да, Ира сказала всё правильно, — заспешила Соня и бросила на Аньку сердитый взгляд. — И по размеру вам подойдёт, я уже вижу.
Неужто они сейчас избавятся от этого меха и получат деньги? Памятью Мары эта шуба даже не пахла, хоть та и сгоняла ради неё в Грецию, а пахла досадой, попрёками и излишеством.
Соня бросилась к шкафу и принесла аккуратно упакованную в специальный мешок шубу.
— Вот… смотрите, она совсем новая, ни разу никто не надел. А мне ходить в такой некуда, я с детьми работаю, испачкаю, зацеплю… — суетилась она, дёргая заевшую на мешке молнию.
Глазки у Коти (интересно, это имя или ласковое прозвище?) зажглись — шубка и правда, выглядела очень стильно. Нырнув в рукава, гостья подпорхнула к зеркалу. Соня видела: вещь ей понравилась, а цена была плёвой. Анька недовольно хмурилась, но молчала.
Котя подпоясалась, засунула руки в карманы.
— Тут бумажки какие-то…— она вынула всё из кармана и нетерпеливо пихнула матери — та стояла ближе других.
— Это, наверное, мамины билет и путёвка, — вспомнила Соня.
Пожилая гостья невольно глянула на листок.
— О, какое знакомое имя... — удивилась она. — Мариам Гольцман! С ума сойти! Бывают же на свете подобные совпадения! Представляешь, Котя, со мной в школе тоже училась Мара Гольцман! Светочка… а кто эта Гольцман — ваша мама?
— Меня зовут Соня, — поправила та. — Да, мама.
— Сколько же ей лет?
— Она умерла в прошлом году… ей было шестьдесят пять.
— Так она же моя ровесница!..
Женщина сделала многозначительную паузу, ожидая, наверное, восхищённого возгласа: как молодо она выглядит, и что ей никогда столько не дашь. Но Соня слишком разволновалась — ей было не до комплиментов.
— А вы что-нибудь про неё помните?
— Ну, конечно! Та Мара, которую я знала, после школы поступила в театральное училище, — сообщила гостья. — Я-то сразу уехала с мужем в Расков. Мы виделись на какой-то встрече выпускников — раз или два. Она была не замужем.
— Да… она училась в театральном, — ещё больше заволновалась Соня. — Так вы проходите… проходите в комнату… Давайте, я вам чаю налью. Или кофе? Может, поужинаете?
— Ой, нет, нет, спасибо, мы спешим. Котенька, тебе нравится мех?
Котенька продолжала придирчиво разглядывать себя в зеркало со всех сторон.
— А вы с ней дружили? — не могла успокоиться Соня. — Вас как зовут? Она мне рассказывала про своих подруг, и…
— Ой, вряд ли она вам про меня рассказывала, мы с ней очень мало общались. Но я её хорошо помню. А зовут меня Алла — ни о чём вам, конечно, не говорит.
— Надельман? — как по наитию выпалила Соня.
— Да… — удивилась гостья. — Откуда же вы знаете? Неужели она про меня вспоминала?
Женщина с любопытством разглядывала Соню и Аньку, а они впали в ступор. Рот у Аньки раскрылся, и без того круглые глаза сделались огромными. А Соня просто не могла вымолвить ни слова.
— Вы случайно… — вдруг начала Анька, — не оставляли в детдоме девочку? Дочку?
Брови у женщины поползли вверх.
— Что за чушь? — изумилась она. — Моя Котя в жизни не была в детдоме!
— Простите, пожалуйста, — Соня потихоньку отходила от шока, но всё ещё ничего не понимала. — Моя мама… она рассказывала случай — из детства. Про вас… Она очень часто говорила про вас. Помните, как вы спасли её… из колодца.
— Из какого колодца?
— Ну, вы играли, она оступилась, и вы её вытащили, — нетерпеливо оттарабанила Соня привычный текст. — Помните?
— Ой! — засмеялась вдруг Аллочка. — Что-то такое было. Ну и память же у вашей мамочки! А от чего она умерла? Как жалко… Вот сейчас бы увиделись — поговорили бы, повспоминали…
— У неё сердце… Ну, вы расскажите, расскажите, пожалуйста… — взмолилась Соня. — Про тот случай-то!
— Да тот случай, вообще-то, мне чести не делает. Такой анекдотец, — ностальгически улыбалась женщина. — Помнится, Марка упала, а я решила, что она насмерть разбилась. Испугалась и убежала. А мальчишки потом её вытащили. Она даже ногу не сломала, только покорябалась вся. А она что, утверждала, что это я её достала? Вот чудо-то! Ну, может, запамятовала, давно дело было. Нет, ну как интересно — доченьки Марочки Гольцман! Когда же она… А у нас в классе ещё спорили — говорили, Марка никогда замуж не выйдет. Ну, шутили мы так, конечно. Она у нас была… своеобразная. Но ко мне она очень трогательно относилась, всегда хотела со мной дружить. А я — такая дурочка легкомысленная. У меня все подружки были весёлые, модные.
— Что значит — своеобразная? — насупилась Анька.
— Нет, нет, наверняка, Марочка потом расцвела, — быстро поправилась женщина, — жаль, мы мало встречались. Может, фотки её покажете? Интересно-то как… Какая она потом стала… Я, знаете, когда последний раз её видела? Сейчас даже точно скажу… Году в восьмидесятом… Точно, Олимпиада ещё была!
— Как — в восьмидесятом? — Соня застыла на месте.
Всё это казалось ей каким-то бредом. Ну, хорошо, Мара могла не помнить, перепутать, в конце концов, про свою давнюю школьную подругу, считать её умершей. Но если она видела её в том же году, когда забрала Соню из интерната?! Это был сентябрь или конец августа. Так с чего же Мара взяла, что Аллочка умерла?
— Ну да. Мы в шестидесятом школу закончили, как раз двадцать лет, юбилей, значит. Летом встречались, да-да, хорошо помню, я ещё в сарафанчике лёгком пришла, цвета незрелой сливы. Светочка, так вы покажете фото? Так интересно…
Летом? В интернате Соня жила с зимы, и Мара об этом точно знала — от воспитательницы.
— Ой, мама, какие тебе ещё фотки?! — возмутилась Котя. — Мне ещё всю ночь статью редактировать. Если нам скинут сто баксов, тогда возьмём шубку. И то будет дороговато.
«Она была… своеобразная…» — вертелось в голове у Сони. Ох, дорогие гостьи, не знаете вы, насколько своеобразная!
— Котенька, но ведь такой случай, — виновато проговорила Аллочка.
— Фотографии долго искать, — сухо и твёрдо сказала Соня. — А шубу забирайте так. Всё равно моль раньше съест.
Анька выпучила на неё глаза, но промолчала.
— Нет, ну как же это — забирайте? — удивилась женщина. — Вещь стоит денег. И не надо торговаться, солнце моё, — она обратилась к дочери. — Ты же видишь — шуба хорошая.
— Берите так! — сердито сказала Соня. — Для маминой детской подруги не жалко! Подождите, я заверну.
Она схватила пакет и принялась упаковать шубу, потом всучила её Коте. Та пожала плечами, но взяла.
— Носите на здоровье, — проговорила Соня, недвусмысленно подталкивая гостей к выходу.
— Ой, ну, спасибо, конечно! — Аллочке было неудобно. — В другой раз обязательно зайду, посижу, посмотрю фотографии… А сейчас — мы и правда спешим, не обижайтесь, девочки.
— Конечно, конечно, обязательно, — приговаривала Соня.
Наконец, дверь за посетительницами закрылась. Соня прислонилась к стене и разразилась громовым хохотом.
— Аллочка! Жизнь… спасла… Ой, не могу, мама, ну ты дала! Сумасшедшая ты, что ли? Или святая?
— Сонь… я ничегошеньки не поняла… — пролепетала Анька. — Это что же — твоя мать настоящая, что ли? Не похожа как будто…
— Ну и дура же ты, Анька! — ещё больше зашлась Соня. — Моя! Мать! Умерла! А эта — жива!
— И что?
— Да ничего! Не было никакой истории! Никакого подвига и чудесного спасения! Никогда Мара не думала, ни секунды, что я дочь этой Аллочки! Увидела меня — и на ходу сочинила. Вспомнила летнюю встречу выпускников! И самую яркую одноклассницу. Как в голову пришло — так и сказала. Она же у нас актриса… Сама себе автор, сама себе зритель… Взяла — и умертвила свою любимую Надельман! Ха-ха! Чтила её память… О-о-о-ой, ну я не могу-у…
— А зачем? — Анька была потрясена. — Она же всем, всем подряд эту историю скармливала! Тебе этой Аллочкой плешь проела. Для чего?!
Соня знала теперь — для чего. Знала. Мара просто стеснялась. Боялась, что никто не поймёт, как она, зарабатывая в театре свои копейки, вдруг ни с того ни с сего взвалила на себя чужого ребёнка. Опасалась как восхищения, так и сочувствия. Боялась быть плохой матерью Соне, хуже, чем могла быть настоящая. Вот и придумала себе оправдание — благодарность Аллочке. А придумав, уже не могла дать обратный ход, и, чтобы не врать, поверила в это сама. Теперь Соня лучше могла представить, как мучилась мать над своим последним посланием, но так и не решилась признаться в своей дикой выдумке, отступить от своей фантазии.
— Ну, а шубу-то ты зачем отдала? — жалобно протянула сестра, не дождавшись ответа. — А эти-то… крысы… взяли и не подавились!
— Пусть — шуба эта — убирается из квартиры… из моей жизни — вместе с Аллочкой! Это ей компенсация — за все годы, что была моей матерью… что её умертвили… Пусть Котя носит! Ой, со смеху лопнуть… Шубу дочки Аллочки Надельман будет носить дочка Аллочки Надельман!
Соня вдруг почувствовала, что у неё больше нет сил смеяться — по щекам потекли слёзы.
— Постой… Да ты у нас, может, и не еврейка вовсе? — хлопнула себя по лбу Анька. — А гляди, как примазалась-то! То-то я думаю… и чего ты у меня… такая — непутё-о-овая-а!
Обнявшись, они уселись на пол и зарыдали вместе. К ним тут же присоединился Вадик. Он ревел с наслаждением, прямо-таки с удовольствием. А потом, когда все умолкли, ещё несколько минут всхлипывал, затем встал и сказал будничным, деловым голосом:
— Хватит, у меня слёзы кончились. Пойдём же… ну пошли дальше жить, наконец!
Продолжение - глава 38.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22, глава 23, глава 24, глава 25, глава 26, глава 27, глава 28, глава 29, глава 30, глава 31, глава 32, глава 33, глава 34, глава 35, глава 36)
Навигация по каналу Галины Маркус
Обложка - Елена Юшина, иллюстрации - Олег Ильдюков