Сегодня на работе отпросилась. Суд назначили на десять утра. Пришла баба Валя, пыталась вручить мне парик и темные очки. Говорит, мало ли, вдруг фотографировать будут. Ну, да, есть у нас такое, надо же что-то в газете разместить, и с телевидения могут пригласить. Отказалась от побитого молью парика, намотала на голову платок и надела свои очки.
Народу в зал суда набилась уйма, правильно говорил следователь, что это будет показательный суд. Сначала судили какого-то Загорульку, а потом приступили к моему Пете. Часть процесса не помню, все, как в тумане. Прокурор говорил с пафосом и цинизмом, сыпал терминами и высокопарными словами. Потом стали вызывать свидетелей и потерпевших. Совершенно верно потерпевших было несколько.
Петр был подавлен, я видела его глаза, он был похож на затравленного зверя. Я плакала, и не могла поверить. Эти люди выходили и опускали глаза в пол и говорили, что вроде бы этот человек у них просил денег за свою работу. Однако никто из них не сказал, что он у них брал взятки. Все дело было шито белыми нитками, видно было, что люди лгут. Зачем, правда я не знаю.
Вызвали Вениамина. Он тоже сначала что-то мямлил, что никогда бы не поверил, что у него может быть такое на работе. А потом, потом он поднял глаза на Петю, посмотрел на прокурора и судью, обвел весь зал и начал рассказывать. Он говорил про войну, про смерть, про ранения, про работу, что такого принципиального человека он еще ни разу в своей жизни не встречал. Прокурор пытался несколько раз его остановить, но судья ему этого не позволил.
Я слушала и плакала, и не верила, что вот Петю сейчас осудят и уведут его.
- Значит, вы хотите сказать, что следствие ошиблось и Петр Алексеевич не виновен? - задал вопрос прокурор.
Вениамин вдруг схватился за сердце и начал заваливаться на бок. Его подхватил прокурор и усадил на стул. Все стали суетиться и его вывели из зала. Потом судья вышел, чтобы принять решение. Хотя, я так предполагаю, все уже было решено заранее. Через полчаса он вернулся сытый и довольный. Зачитал приговор, Пете дали девять с половиной лет общего режима с конфискацией имущества.
Я тихо вышла из кабинета и по стеночке пошла по коридору, рыдая. На встречу мне бежал пожилой следователь, неся какие-то документы в руках.
– Надежда Петровна, - окликнул он меня.
– Как же так? Как же так?
– Я вас предупреждал. Не ревите, этим горю не поможешь, о себе нужно думать, голубушка, о себе.
Он взял меня за руку и завел в какой-то кабинет, усадил на стул.
– Людочка, налейте Надежде Петровне водички, - сказал он молоденькой девушке.
Она засуетилась, налила в стакан воды и протянула его мне.
– Вам есть куда уехать? Или с кем-то побыть это время? – спросил он.
– На дачу, - ответила я. – Вот и поезжайте.
– Завтра, послезавтра к вам приедут за имуществом. В таких делах все очень быстро. В принципе, вы же уже разведены? Так что нет смысла сидеть и ждать сотрудников. Забирайте свои вещи и съезжайте, оградите себя от этого. Там еще прописаны? – он спрашивал, а я кивала.
– Угу, - ответила я.
– Сейчас позвоню куда надо, и вас быстро выпишут. Уедете с квартиры со спокойной совестью, не надо вам при всем этом присутствовать.
– А так разве можно?
– Нужно, нужно, голубушка. – Почему, вы мне помогаете? – спросила я, вытирая слезы.
– Потому, что ваш муж фронтовик, потому что так нельзя с людьми, - он покосился на Людочку, - Потому, что вы не виноваты в том, что происходит. Идемте, Наденька, я вас провожу.
Он приподнял меня под локоток и вывел из кабинета.
– Потому, что ваш муж не виновен, - тихо прошептал он, - Петр честный человек, и я бы это доказал, если бы мне оставили дело. Я помогу вам хотя бы так.
Домой добиралась, как в тумане. Вошла в квартиру, зашла в Петин кабинет, завернулась в бабушкин плед. Улеглась на кушетку и уснула. Видно на меня так подействовал стресс. Разбудил звонок телефона.
– Здравствуйте, Надежда Петровна, - услышала я приятный женский голос. – Это вас, Любовь Федоровна беспокоит. Вы завтра ко мне с утра подойти сможете? Я вас уже выписала из квартиры, ключи мне отдадите, и ордер на новое жилье получите. Принесите, пожалуйста, свидетельство о расторжении брака. Сами понимаете ситуация щекотливая, квартира служебная, а вы больше не являетесь женой Петра Алексеевича.
– Хорошо. Я в девять часов утра к вам зайду, - ответила я.
Попрощались с ней, и я положила трубку. Вспомнила, что я ничего целый день не ела. Пошла на кухню с настольной лампой, надо было фонарик купить наверно. Хотя с лампой светлей. Поставила чайник. Поставила сковородку и разбила туда три яйца. Когда один живешь, можно некоторое время и без холодильника обойтись, есть продукты, которые быстро не портятся.
Завтра утром надо будет забрать оставшиеся вещи и ехать с ними на работу. Телефон снова затрезвонил. Какой-то мужчина спрашивал Петра, сказала, что его нет.
– А вы его жена? – спросил он.
– Да.
– Я Петру денег должен. Вы сейчас дома? Зайду, отдам.
– Заходите.
Через пять минут затрезвонил звонок в прихожке. Открываю дверь, там мужчина в фуражке таксиста, протягивает мне деньги.
– Там триста рублей. Я машину случайно разбил рабочую, виноват был. За свой счет делал. Мне Петр денег занял. Вы когда звонили, меня в городе не было. Передайте ему огромное спасибо, широкой души человек, вам с мужем повезло.
У меня на глазах выступили слезы.
– Помер что ли? – спросил таксист испуганно.
– Нет, посадили, - всхлипнула я.
– Не надо плакать, живой же. А там глядишь, и выпустят, очередную амнистию будут делать и выпустят, - стал он меня успокаивать, - У нас половина страны сидят. Он мужик хороший, не пропадет.
Мы с ним распрощались, и я пошла, есть свою яичницу. За вечер пришло еще два должника, они словно чувствовали, что завтра меня уже в этой квартире не будет. В общей сложности мне отдали восемьсот пятьдесят рублей. Этих денег мне хватит, чтобы прикупить мебель в новое жилье, и еще останется на занавески, посуду и прочие бытовые мелочи.
Нам с Петей теперь должны тысячу сто рублей. Еще у меня на даче куча квитанций спрятана на кругленькую сумму. Если вдруг меня с работы попросят, то на лету уеду на дачу. В августе буду устраиваться тогда в какую-нибудь школу. Пусть в зарплате потеряю, но с ребятишками мне работать нравится больше, к тому, же деньги в заначке будут, с голоду не помру.