Опять интернат.
На другой день, в пятницу, Соня отправилась оформляться на новое место. В обязанности няни входило немало работы: ежедневная уборка помещений группы — игровой, спальни, санузла с коричневой кафельной плиткой и огромного коридора с вытертым до бетонных дыр линолеумом; организация обеда, мытьё посуды, замена белья и уход за детской одеждой, а главное, посменное ночное дежурство с последующим после него выходным.
Директор, Ольга Филипповна, провела Соню по этажам, показывая здание и знакомя с сотрудниками. А она испытывала странные чувства. Соня уже совсем забыла, что такое интернат изнутри. Детские впечатления смазались, да и когда она ездила к Вадику, этот мир оставался ей чуждым, она старалась не погружаться в него, а поскорее вытащить оттуда ребёнка.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22, глава 23, глава 24, глава 25, глава 26, глава 27, глава 28, глава 29, глава 30)
И вот — всё начиналось сначала. Зрительные образы, запахи и даже голоса — всё было оттуда, из далёкого детства. Словно её вернули к давно пройденному, но не усвоенному материалу, поместили в исходную точку отсчёта — исправлять ошибки.
Интернат был областной, воспитанники поступали сюда из окрестных городков и посёлков. Когда Соня жила здесь, в группе числилось не больше пятнадцати человек, а теперь доходило до тридцати. Соня видела всё — то, чего так боялась и не желала видеть: тоску в глазах у детей, раздражительность воспитателей; не слишком опрятные лица малышей; старшеклассников, с которыми едва справлялись на верхних этажах здания. Даже смех здесь звучал иначе, а уж плач… Особенно Соню поразил плач самых маленьких, из ясельного корпуса.
У домашнего ребёнка слёзы — это настойчивое требование любви и заботы, которые он тут же в изобилии получает. А этот плач не слишком трогал и без того измотанных взрослых. Он разносился в пустоте, бился о стены и достигал только одного слушателя — Того, кто слышит всех и всегда. В переливах этого плача звучало горе ребёнка, который ещё не знает, в чём оно состоит, но с каждым днём будет узнавать об этом всё больше и больше.
…Соня очень волновалась, отправляясь в свою новую группу. Но здесь всё оказалось не так ужасно. Конечно, помещения давно не ремонтировались, в спальнях стояла сырость, а мебель, кормёжка, игрушки — всё разительно отличалось от того, что было у детей в элитном саду. Зато единственная воспитательница производила приятное впечатление, а её малыши выглядели весёлыми и доверчивыми.
Марии Фёдоровне на вид было лет пятьдесят с небольшим. Рассудительная, простоватая, но сердечная, она встретила Соню, как старую знакомую. Из короткого разговора Соня уяснила, что воспитательница уже в курсе её истории — разумеется, со слов заведующей.
Общалась Мария Фёдоровна по-свойски, без лишних церемоний. Неприятных вопросов не задавала, зато сама говорила без умолку. Принялась объяснять, где что лежит, ознакомила с режимом дня, отвела в спальню, показала прачечную.
Соня слушала и понемногу успокаивалась. Во-первых, всё или почти всё из своих новых обязанностей она делала на прежнем месте, хотя, конечно, физического труда здесь было гораздо больше. Возраст у детей тоже оказался привычный — дошкольники от четырех с половиной. И главное, Соня чувствовала, что с Марией Фёдоровной они сработаются. А значит, ни новых унижений, ни косых взглядов не будет.
— Станет тяжко сперва — постараюсь помочь, — обнадёжила воспитательница. — Лишь бы ты не сбежала. Ох, и устала я, даже не представляешь… Второй месяц одна! Няня у меня — Семёновна — ночная, через сутки. Ничего не скажу, порядочная женщина. И убраться поможет, и перемоет, что я недомыла… Хозяйственная. А если покажется тебе сердитой — так ты внимания не обращай, она всегда такая. Одинокая она. Но днём со мной только через раз бывает. Разве её заставишь — она ведь на пенсии, подрабатывает просто. А второй ночной няни нет…
— А как же вы в остальное время?
— Да вот представь себе! Кручусь, верчусь… Всю неделю здесь, даже выходного у меня нет — а что делать, работать некому... Дома меня уже не видят, через день ночевать заявляюсь. Вот сегодня пойду, Семёновна дежурит. А так практически здесь и живу. Внук мне говорит: «Баба, а ты что — на улице спишь? Почему тебя в кроватке нет?» Так что тебя мне само провидение…
— А завтра… Кто завтра ночью? Я только первый день буду, и…
— Раз ты выходишь, мы вот как придумали, — перебила воспитательница. — Будем, значит, за ночную по очереди… Вот, смотри: завтра мы с тобой с утра и до ужина, на ночь остаюсь я. Послезавтра — ты приходишь на целые сутки, с ночёвкой, а я вечером — домой. Зато в понедельник — гуляешь. Семёновна на полный день и ночь согласилась — по твоим выходным. Она теперь сутки через двое сможет дежурить, давно мечтала. Ну а потом снова — ты только в дневную, а я… Всё полегче — хоть два дня дома посплю. И днём не одна в группе, а то сил моих больше нет!
— Получается, вам всё равно каждый день на работу? Как это — без выходных? — Соня всё ещё не верила, что такое возможно.
— Чем ты слушаешь? Говорю же, последние два месяца так и живу. Сменщица уволилась, ну и что делать прикажешь? Детей одних бросать? Ты мне главное скажи — согласна ты на такое расписание?
— Да… и… тогда вот что. Когда я целый день на работе, вы — отдыхайте.
— Ну… не знаю, — Мария Фёдоровна в сомнениях уставилась на неё. — Ты же няня, а я — воспитатель. Семёновна никогда одна днём не остается. Это же только я могу — и обед, и прогулка, и уборка…
— Я тоже могу. Я привыкла без няни, в садике.
— Надо ведь занятия проводить. У нас программа.
— И занятия проведу. Ольга Филипповна возражать не станет.
— Да ты не подумай, я поняла, что ты умная девочка… Только тогда у нас с тобой одинаковая нагрузка получится. Тебе даже труднее — у меня-то днём будет няня, ты или Семёновна. А платить тебе станут гораздо меньше. Вот и начнёшь на меня зуб точить.
— Не начну, — серьёзно ответила Соня. — Но у меня к вам просьба… Понимаете, у меня сын ходит в садик и…
— Знаю, знаю, Филипповна говорила. Ну, хорошо, когда тебе только «в день», отпущу пораньше. А уж когда у тебя полная смена — как-то сама выкручивайся. Ты всё поняла-то? Если что непонятно — так спрашивай лучше сейчас.
— Нет… То есть да, всё понятно, спасибо!
***
Она вдруг поняла, что не хочет брать с собой Вадика. Разве получится уделять ему здесь внимание — в присутствии тридцати детдомовцев? И ещё — Соня боялась возвращать его в эти стены.
Выручила Анюта. «Ну ты придумала — ребёнка туда таскать! — заявила она. — И в будни, когда тебе в ночь, мы с Костей из садика его заберём. Переночуем у вас, а утром ты нас отпустишь, как раз на работу успею, к половине десятого. Ты только пожрать приготовь».
И Соня сразу почувствовала себя спокойнее.
Первый рабочий день — в субботу — прошёл суетливо. Не успевала Соня убрать посуду, как её уже звали на склад получать канцелярию или забирать одежду из прачечной. А главное — всё это приходилось делать в промежутках между знакомством и общением с детьми. Соня сразу решила, что не станет довольствоваться ролью нянечки, а будет принимать участие в их воспитании, тем более что Мария Фёдоровна её в этом только поощряла.
Самым тяжёлым оказалось то, что дети, едва почувствовав в ней сердечное расположение, принялись платить такой горячей любовью и привязанностью, что сердце надрывалось. К концу смены Соня впала в отчаяние от желания забрать и усыновить каждого малыша. Она понимала, что через какое-то время привыкнет, но пока едва справлялась с эмоциями. Помогал опыт — Соня твёрдо постановила: никаких любимчиков или особых случаев, всем и всего поровну — улыбок, тепла, строгости.
На другой день ей предстояло, выполняя обещанное, остаться с детьми одной на целые сутки. Она твёрдо знала, что справится. Однако заботливая Мария Фёдоровна всё-таки пришла с утра в воскресенье, так и не решившись пока отпустить Соню в свободное плавание. Пользуясь случаем, Соня поподробнее расспросила её о каждом воспитаннике. Настоящих сирот было мало. Нескольких оставили ещё в роддоме, родителей других лишили родительских прав. Два мальчика казались совсем неуправляемыми, выделяясь особым желанием напакостить, сломать, плюнуть исподтишка в более безобидного. По профессиональной привычке Соня сдерживала раздражение, стараясь обойтись без наказаний, отвлечь и заинтересовать нарушителей, хотя по опыту знала — это мало что даст.
Почти то же самое она наблюдала и в элитном детском саду — не так уж это всё и отличалось. Соня понимала: эти дети — в обычной генетической беде, только беда их сильнее, заметней и непоправимей день ото дня. Какими усилиями можно их оттуда вытащить, Соня не знала. Но убеждала себя, что они не меньше, а то и больше, чем остальные, имеют право на её любовь.
Весь день, общаясь с детьми, убираясь в группе, Соне почти удавалось не думать о Мите, о том, где он и чем сейчас занимается. Но стоило ей сделать паузу, в тихий час подойти к окну и уставиться на грязный, подтаявший у дороги снег, или выйти на обшарпанную лестницу, ожидая группу с прогулки, как осознание случившегося вновь лишало всякого желания двигаться, говорить и вообще жить дальше.
В четыре часа Мария Фёдоровна ушла, пожелав ей удачи. Всё было ничего, Соня справилась и с ужином, и с вечерними тихими играми, и даже испытала некое воодушевление от собственных успехов. Но когда, уложив детей спать, осталась совсем одна, наедине со своими мыслями, боль накинулась на неё снова, и не думая отпускать свою жертву.
Стоя у окна, Соня вглядывалась в чёрный квадрат двора, различая вдали белый резной силуэт ворот. Ужасно, но она всё ещё ждала. Все эти дни, начиная с их встречи и разговора в подворотне, Соня ждала Митю, вспоминала его обещание найти её, как-то связаться. Боялась этого, не знала, как им теперь говорить, понимала, что это ни к чему не приведёт, но всякий раз, выходя на улицу, невольно оглядывалась — не стоит ли он за поворотом, не прячется ли возле подъезда? Снова и снова она заставляла себя не искать в тени остановки знакомую фигуру, не вздрагивать при звуке мужского голоса, не доставать каждые три минуты мобильник, проверяя, нет ли на нём неотвеченных вызовов. Однако прошло уже пять дней, а Митя не появлялся, и от этого сердце всё сильнее сдавливало отчаянием. Соня убеждала себя, что у Мити нет никакого шанса уйти незаметно, что он за неё боится. Но тоска была такой, что впору выть… орать, как эти несчастные дети в ясельном корпусе — в пустоту потолка, безнадёжно и безысходно.
Было ещё кое-что, связанное с последним (Соня очень надеялась, что действительно последним) визитом Жени. Нет, про него она старалась не думать, иначе не смогла бы удержаться от гнева и осуждения. Наверное, Жене стоило посочувствовать, но Соня представляла, как он выслушивает о ней гадости от Валентины Юрьевны, предлагает Калюжному подселить к Соне бывшего отчима… а главное — не могла забыть отвратительную сцену, которую Женя устроил в конце. Соня, и правда, купила новый замок, и Костик, намучавшись, всё-таки умудрился врезать его, хотя без зелёнки не обошлось — руки у парня росли не из того места.
Но тревожило её совсем другое. Соня подозревала, что Мите дали прослушать запись разыгранной Женей сцены. Конечно, Соня ничем себя в этом разговоре не запятнала, изобразить согласие ей так и не удалось, но она не прогнала бывшего жениха, и даже пригласила прийти ещё раз. Для Мити этого было достаточно, чтобы счесть её предательницей. А вдруг он не появляется, не подаёт обещанного сигнала только поэтому? Разум подсказывал Соне, что в их нынешнем тупике это ничего не изменит, но одна только мысль, что муж перестанет ей верить, казалась ужасной.
Соня убеждала себя, что Митя ничего не знает. Нет, не в его это характере — отступиться, обидеться. Он сразу же прибежал бы, забыв про все опасения, устроил скандал, но не допустил бы её близости с Женей. Или… не прибежал, побоялся бы? А что, если эта запись ему только на руку — успокоит совесть, позволит быстрее забыть свой недолгий брак?
Как бы то ни было — сделать она всё равно ничего не могла. Соня пыталась успокоиться, восстановить в душе хоть какое-то хрупкое равновесие. Однако сомнения, ревность, тревога — всё это сжигало её изнутри, а неизвестность давила. Соня верила, что муж всё ещё любит её, но эта вера тонула во мраке предчувствий. Митя скоро устанет от всего этого… уже устал. Он должен будет жить дальше, он молод, красив, полон сил.
Не сможет он вечно страдать, у него возникнет влечение к женщине — к другой женщине. А значит, выхода нет, Соня не видела никакого просвета. Митя забудет о ней, ему в этом помогут. И что ей останется — только воспоминания?
Соня понимала: ей придётся жить, зная об этом. И она справится… наверное. Но сейчас… сейчас она не могла смириться, привыкнуть к тому, что он никогда больше не придёт; что скоро, совсем скоро, он будет далеко — и физически, и душевно; женится на Наташе, нарушив все клятвы разом. Соня убеждала себя, что Митя не виноват, он поставлен в такие условия, но ей становилось страшно за него. Она молилась, чтобы Господь не судил его строго. И очень боялась, что после всех передряг её муж станет другим человеком — циничным, жестоким и беспринципным, как его отец.
Кто-то из детей захныкал во сне, Соня подошла, погладила малыша, поправила ему одеяло, а потом вернулась к своему подоконнику — низкому, широкому и холодному. Ноги её не держали, и она присела. В который раз началась внутренняя дрожь — Соня так и не научилась с ней справляться.
С тех пор как Митя ушёл, она по нескольку раз в день пила успокоительное, но после того, как один раз забыла на плите чайник, а другой — вышла из дома в летних туфлях и, даже не почувствовав холода, обнаружила это только на остановке, с каплями решила завязать, и сердце теперь частенько давило где-то посередине груди.
Тахикардия тоже мучила больше обычного. Это стало для Сони обычным состоянием — останавливаться каждые двадцать минут, присаживаться на любую, даже мокрую, покрытую снегом скамейку, пытаясь унять сердцебиение, а потом, сделав над собой усилие, двигаться дальше. Воздуха постоянно не хватало — она почти забыла, что такое нормальный вдох. Соня стала спать, приподняв подушку — чтобы легче дышалось. Даже Вадик заметил и спросил: «Мама, а почему ты делаешь вот так?» И изобразил, как она, пытаясь продохнуть, замирает на несколько секунд с раскрытым ртом.
К врачу она идти не хотела, да и некогда было. Соня очень надеялась — само пройдёт… со временем. Правда, эти два дня на работе она чувствовала себя неплохо, видимо, под влиянием новых впечатлений. Несколько раз её прихватывало во время уборки, но Соня старалась обойтись обычным валидолом — и через пару минут отпускало. А вот сейчас снова…
Она чуть приоткрыла окно и упёрлась спиной в откос, посидела так, пытаясь успокоиться. Непонятная дрожь не проходила, теперь она была не только внутренней — мелко дрожали руки и ноги. Надо было пойти и лечь, но Соня не решалась двинуться.
Минут через двадцать ей полегчало. Она отправилась в спальню, легла поверх постели, да так и пролежала всю ночь, почти не сомкнув глаз.
Утром пришла обещанная Семёновна, и, даже не поздоровавшись, с порога начала ворчать. Окинув помещения хозяйским взглядом, выявила все недочёты Сониной уборки, принялась переставлять посуду и громыхать ведрами. Но Соня не в состоянии была её слушать. Что-то пробормотав в ответ, она поспешила распрощаться и полетела домой. Ждала троллейбуса и старалась думать только о том, как ручки Вадика сейчас обовьют её шею, как он скажет: «Мама пришла», и тепло разольётся у неё по сердцу. «В садик не поведу», — подумала Соня.
Она решила, что в свои выходные будет водить Вадика только на музыкальные занятия. И весь день, стараясь компенсировать ночное отсутствие, занималась и гуляла с мальчиком.
Все вокруг готовились к встрече Нового Года. На площади возле почты нарядили елку. Ещё на прошлой неделе Надька вручила Вадику стихи для праздника, причём выбрала самые лучшие и длинные. Мальчик запомнил их за несколько минут и уже столько раз прочитал Соне, что она сама невольно их заучила.
Общение с малышом стало теперь единственной отдушиной. Анька же с её активным сочувствием приносила только дополнительную боль. Соня с облегченьем узнала, что сестра собирается встречать Новый год на даче, в большой компании. Она звала и Соню, но бесполезно. Какая могла быть компания? А тем более — дача, где всё напоминает о Мите, о первой их встрече, о тех нескольких днях после венчания…
Во вторник Соня решилась зайти к директору — поговорить об обещанной справке. Она даже купила коробку конфет, неловко поздравила начальницу с наступающим Новым годом и выложила ей свою просьбу. Та расплылась в приветливой улыбке, кивнула:
— Софья Васильевна, не волнуйтесь, сделаем! Мария Фёдоровна уже вас хвалила вчера. Когда всё утрясется, через месяц-другой поставим вас вторым воспитателем в группу — на другой оклад.
Оклад, даже воспитательский, был таким мизерным, что раньше Соня и не подумала бы работать за подобные гроши. Но сейчас так обрадовалась, словно ей пообещали настоящий карьерный скачок.
— Спасибо огромное, спасибо! Только… скажите… Калюжные — они не объявлялись?
— Да что они — следят за вами, что ли? Забыли, небось, давно. Ну и вы — постарайтесь о них не думать…— сострадательно произнесла женщина. — На вас лица нет, поберегите здоровье, вам ребёнка растить! А за справкой зайдите через полчасика в бухгалтерию — я дам указание.
— Спасибо! — кивала Соня.
После каникул, решила она, надо срочно браться за дело — начинать бегать по инстанциям.
Новогодний утренник у Вадика намечался на среду. Соне предстояло ночное дежурство, но они вместе с Марией Фёдоровной уговорили Семёновну выйти на замену. Вместо этого Соня обещала подменить няню в ночь с четверга на пятницу, и отпустить, наконец, Марию Федоровну на целый день.
Костюм у Вадика был давно готов — он играл инопланетянина. Снарядили его Анька с Костиком — да ещё сами увлеклись так, что не остановить. Скафандр смастерили из огромной коробки из-под сапог: обклеили её фольгой, прорезали отверстия и вставили в них с десяток цветных лампочек с тумблером. Костик прикрепил с изнанки батарейку с проводами так, что лампочки по-настоящему зажигались. Но это ему показалось мало, и он притащил старый амперметр — прибор занял почётное место на животе инопланетянина. А в завершение образа Анька купила в киоске «очки марсианина». При нажатии кнопки в них загорались огромные страшные глаза. В общем, костюмчик получился что надо — и артист, и дизайнеры остались довольны.
Сыграл Вадик замечательно, да ещё так выразительно прочитал стихи! Ему искренне хлопали все зрители — и дети, и взрослые. Соня сидела, гордая за него, и только одна мысль, что этого не видит Митя, могла испортить ей настроение. Анька, которая ради такого случая тоже отпросилась с работы, засняла всё на видеокамеру.
Присутствие сестры очень поддерживало Соню. Другие родители отнеслись к её обществу, мягко говоря, неоднозначно. Лишь Настина мама, как обычно, обрадовалась и затараторила что-то про Настю, словно Софья Васильевна до сих пор была её воспитателем. Остальные сторонились, бросали недобрые взгляды и перешёптывались — в их элитное общество проник наглый изгой. Анька не обращала на них никакого внимания. Она даже согнала с места одного очень важного папу, заявив, что для съёмки ей нужен первый ряд.
После выступления Танечка приветливо кивнула Соне издалека, но не подошла — наверное, из-за Аньки. Зато Надежда Петровна тут же нарисовалась рядом и не пожалела похвал:
— Нет, ну твой-то! Каков артист! Кто бы мог подумать… Молодец, Вадик! — Надька похлопала счастливого «инопланетянина» по спине.
Пришлось ещё выдержать чаепитие и фотосессию с Дедом Морозом, а потом они с Анькой одели мальчика и покинули праздник одними из первых.
Наполненный впечатлениями, Вадик ещё долго прыгал по комнате, не желая снимать костюм, щёлкал лампочками и выскакивал из-за угла, пугая электрическими глазами. Потом вспомнил про свой подарок. Соня заблаговременно подменила шоколадные конфеты мармеладом и пастилой — у Вадика недавно появилась аллергия на шоколад, точнее, на большое его количество.
Получив коробку, мальчик отправился исследовать содержимое и делиться с Борисом — он был убежден, что лиса необходимо кормить.
— Только не перепачкай его! — предупредила Соня. — Ань, ужинать будешь? Я тут котлет вчера нажарила.
— Морковные, небось? — скривилась сестра. — Пост держим?
— Не, мясные… Вадику поститься нельзя, а я… — Соня махнула рукой.
— Тогда давай! — обрадовалась та.
Она активно принялась за еду, но Соне сегодня весь день казалось, что Анька ведёт себя не слишком естественно: совсем не грубит, изображает веселье, старается угодить… словом, хочет, но не решается что-то сказать.
До этого Соня не дала ей ни единого шанса начать разговор, словно тем самым могла отменить что-то ужасное. Но сейчас на неё навалились апатия и усталость. Что толку оттягивать?
— Неприятные новости, Ань? — Соня отодвинула нетронутую тарелку.
Сестра даже подавилась от неожиданности.
— Ну… в общем-то… да. И не одна.
— Давай сразу все, — устало произнесла Соня.
— Ох… Во-первых, папаша…
Анька теперь называла отца только так.
— И что папаша?
— Говорит, решил продать свою долю, — Анька подняла на сестру свои огромные, несчастные глаза.
— Вот как? А как же доча любимая? — горько усмехнулась Соня.
— Молчи, Сонь… Почуял бабки, урод!
— А я, если честно, думала, он Оленьку к нам подселит.
— Нужны мы ей! Она с мужиком живёт в два раза старше, в девятиэтажке на Парковой.
— А как насчет размена, через куплю-продажу? Что, подождать не может?
— Не хочет. Говорит, деньги нужны. Да и потом, я тут газету открыла — вообще никаких вариантов. А запросики у него… Если с учётом этого выставлять квартиру — никогда покупателя не найдём, разве что сами с копейками останемся.
— А сколько он за свою долю хочет?
— Не наберём, Сонь, даже не думай, — помотала головой Анька. — И… тут ещё такое дело…
— Да я уже поняла, что ты начала с цветочков, — кивнула Соня. — Ну и?
— У него уже покупатель есть. Знаешь — кто? — сестра сделала эффектную паузу. — Женя твой!
Соня только молча кивнула.
— Ты знала? — изумилась Анька.
— Нет, но могла догадаться. Правда, надеялась, он отстанет.
— А он что — приставал?
— Угу…
— Правда? Ничего себе… Так может, всё к лучшему? Ну, то есть… чего уж теперь-то? Женя — он ведь классный! Выкупит нам квартиру, ты его отблагодаришь… будет счастлив. А этот козёл твой пусть ногти кусает... Сонь, Сонь, да ладно тебе, ты чего?! Я же так просто…
Соня ничего не сделала и не сказала, но Анька испугалась её взгляда.
— Ну… а как же тогда нам быть? — нерешительно начала сестра. — Если вы не… если ты… Ты же не захочешь жить вместе с ним, в одной квартире…
— Не захочу… — медленно проговорила Соня. — Возможно… возможно, придётся уехать к Вадику. Только тогда Леонид Михайлович станет плохо обо мне думать. Видала, как в садике смотрят — мол, не ребёнок мне нужен, а…
— Глупости! Да дед только счастлив будет, что хата в хороших руках! — горячо возразила Анюта. — А на остальных наплевать!
— Кстати, там ещё ремонт надо делать — а на какие шиши?
— Обдерём обои, да наклеем новые, дешёвые, зато чистые, — практично заявила сестра. — А Женя твой… он у меня здесь быстро на стенку полезет. Устрою ему тут весёлую жизнь. Что, не веришь?
Соня почти не слушала.
— И что за радость ему?! — она непонимающе качала головой. — Ань, он мазохист какой-то…
— И я не понимаю! Нашёл бы себе бабу нормальную! Ой, Сонь, ну это я к тому, что… что каждая за него пойдёт… и…
— Да ладно, не оправдывайся.
— Запал он на тебя. Не зря говорят — приворожила, — хмыкнула сестра.
— Не неси чепухи! — разозлилась Соня. — Ты ещё с Калюжными спой заодно.
Анька внезапно перестала веселиться, взгляд у неё стал ещё более несчастный и опасливый одновременно.
— Знаешь… Сонь… есть ещё кое-что. Этот твой… не хочу даже говорить кто… короче, свадьба у них — завтра, — выпалила Анька. — Говорят, гулять будет полгорода — на высоком берегу. Вот прямо перед Новым Годом невтерпёж жениться! Тоже мне — хозяева жизни! Говорят, пригласили из Москвы Вятлова и Борискову — интересно, какие же бабки таким звёздам надо платить, чтобы они к нам рванули! И потом — кто в четверг женится? Говорят, загс на весь день арендовали, чтобы никто не мешался. Прикинь?
Сестра возмущалась, всё больше поднимая тональность и стараясь не глядеть Соне в глаза.
А она молчала. При этой новости сердце у неё ухнуло куда-то вниз. Соня смотрела в пустоту и пыталась осознать — неужели всё это происходит на самом деле? Словно удар из-за угла… Завтра? Почему — завтра?! Не через месяц, не через полгода… А сейчас, прямо сейчас. Может, это просто сон — отвратительный сон?
Рассудок, однако, продолжал отмечать факты, строил умозаключения. Значит, вот почему Митя исчез… Теперь ему не до Сони — готовится к торжеству. И это — неоспоримая реальность. Прежде Соня предполагала, что Митя ограничится формальным посещением загса. Но гуляние на высоком берегу, приглашённые звезды, куча гостей — это не просто контракт, не фикция, это — настоящая свадьба!
Перед глазами встала яркая картинка: Наташа в подвенечном платье с глубоким декольте (декольте обязательно будет, Соня не сомневалась), Митя в отличном костюме, в белой рубашке и галстуке (всё это наверняка ему очень идёт). Счастливая Валентина Юрьевна. Вальяжный, довольный Калюжный. Крики «горько». Медленный танец жениха и невесты. Долгий поцелуй…
Соня встала и вышла из комнаты. Заперлась в ванной и открыла кран, чтобы не слышать вопли сестры, которая тут же заколотилась в дверь.
— Сонька! С ума не сходи! Открой немедленно! Ненормальная… Открывай, слышишь?! Я милицию вызову!
— Аня, не надо! — крикнула ей Соня. — Пожалуйста… Я сейчас… не волнуйся.
Она присела на краешек ванной и подставила руки под воду. Вспомнилось: маленький сельский храм, пожилой священник, мальчишки, держащие короны над её и Митиной головами. И его счастливые, полные любви глаза, когда они вышли из церкви. Соня опустила лицо на руки — сверху брызгала вода. Как бы заснуть сейчас и никогда-никогда не просыпаться? Или проснуться — а уже пятница, и всё это кончилось… или нет, лучше сразу — год спустя! А ещё лучше — три… И ничегошеньки, ничего про него не знать — чтобы не представлять, не думать, не помнить! Хорошо бы молодые уехали за границу… Далеко… как можно дальше отсюда!
Соня вскочила и резким движением дёрнула шпингалет.
— Аня! — крикнула она. — Аня, умоляю… ничего, ничего больше мне про них не рассказывай… Я не хочу ничего знать! Я не могу… я больше не могу, Анечка, не могу… Не могу, не могу, не могу, не могу!
Соне хотелось биться головой об стенку — долго, пока всё не выбьется! Зажмурившись, она вцепилась в растерянную сестру, впервые в жизни ожидая от той поддержки. Но Анька только испуганно молчала — никогда ещё она не видала, чтоб Соня закатывала истерики.
— Мама… — послышался голосок Вадика. — Мам, ты чего?
Соня сразу опомнилась и отпустила Анюту. Закрыла лицо руками.
— Всё, всё… Ничего, малыш, — пробормотала она.
— Тебе больно? Где? Давай я подую…
— Вот здесь… — Соня присела перед ним и похлопала себя по лбу, словно и в самом деле ударилась.
Мальчик обнял её за шею и ласково поцеловал в лоб.
— У Бармалея заболи, у Кощея заболи, у фашистов заболи… — начал наговаривать он Соне, как она наговаривала ему. — А у мамочки моей не боли, не боли, не боли…
— Про Калюжных ещё забыл… — злобно прошипела Анька. — Пусть у них всё заболит, что только можно!
У Сони не было ни сил, ни желания возражать.
— А это — люди? — спросил Вадик.
— Да не совсем! — мрачно проговорила сестра.
— Прекрати… — устало выдохнула Соня. — Это люди, Вадик. В том-то и дело, что люди…
Вадик подумал несколько секунд и произнёс рассудительно:
— А в людей стрелять нельзя!
— В плохих — можно! — не сдавалась Анька.
— А они что — не исправятся? Никогда-никогда?
— А леший их знает! Сонь… хочешь? Хочешь, я им всю малину испорчу? Гулянка будет открытая, так я к ним туда заявлюсь! Всё-всё там скажу, что думаю! И невесту эту грё ба нную при всех опозорю! Что за чужого мужа замуж идёт! Пусть все о ней знают! И что они мне сделают — ну, что?
— Ань… я от тебя устала, — честно заявила Соня. — Иди домой, а? И хватит ерунду пороть при ребёнке.
— А ты… Ты что завтра делать будешь? — осторожно спросила сестра, ни капли не обидевшись.
— Вот уж точно туда не пойду, — горько усмехнулась Соня. — Я завтра работаю. Весь день и в ночную. Так что Вадик с тобой — ладно?
— Ладно, — покладисто согласилась сестра. — Ты только ещё котлеток нажарь. И побольше.
Продолжение - глава 32.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22, глава 23, глава 24, глава 25, глава 26, глава 27, глава 28, глава 29, глава 30)
Навигация по каналу Галины Маркус
Обложка - Елена Юшина, иллюстрации - Олег Ильдюков