Сегодня закончится выгрузка. После шестнадцати отход. И с восьми утра в каюте капитана трое офицеров НКВД. Они по-хозяйски сбросили белые полушубки на диван и ходят по каюте, поскрипывая сапогами и ремнями портупей. Два розовощеких лейтенанта и майор, в противоположность им с серо-землистым лицом. Эту нездоровую серость подчеркивает ослепительно белая полоска подворотничка.
Капитан в этот трудный для себя день официален, в полной парадной форме. Тяжелый китель с золотыми шевронами на рукавах помогает ему чувствовать себя именно капитаном, ответственным за людей и пароход, а не просто морским специалистом.
Майор все понял и не вмешивается, отрешенно куря папироску за папироской. А вот лейтенанты все пытаются доказать свою профпригодность, пытаются дожать человека.
- Так вы утверждаете, товарищ капитан, что экипаж не причастен к хищению груза и следствие идет неправильным путем?
- Да, утверждаю – капитан говорит и смотрит прямо в глаза курносому офицерику. И тот, немного смутившись, отводит глаза, но продолжает гнуть свою линию.
- Значит, «органы» ошиблись, арестовав штурмана. Вы это хотите сказать? - и смотрит снова в упор, как учили старшие товарищи. Глаза светлые, совсем еще мальчишеские, но иногда в них мелькает что-то жесткое, волчье.
Разоблачает врагов народа, хотя сам еще по молодости не догадывается, что он и его сослуживцы и есть самые настоящие враги всего человеческого. И что самое страшное – это непоколебимая уверенность, что им все позволено.
Но сегодня произошла осечка. Такого еще никогда не было. Человек их не боится. Они уперлись в чужую волю, в сильный характер. И ведут гнилые дискуссии, вместо того, чтобы действовать энергично и беспощадно, как учат Партия и товарищ Сталин.
- А если мы вам покажем протокол, где ваш штурман во всем чистосердечно признался. Что вы на это скажете? - и с неподдельным интересом ждет ответа.
- Такого быть не может. У нас честные люди работают.
- А в «органах» получается, что не честные? Все понятно с вами.
- Вы не хотите искать настоящих преступников, а из – за этого страдает невиновный человек. Кстати, специалист, которого Родина учила, кормила и одевала четыре года. А теперь ему придется, как я понимаю, заниматься низко квалифицированным трудом.
- Вы о себе подумайте, товарищ капитан. Как бы вам не заняться этим самым трудом.
- А пароход вы поведете в тумане через пролив Лаперуза? Если хотите знать, каждый проход этим проливом грозит мне не тюрьмой, а расстрелом. Непростая это работа – водить пароходы. А с моей кучей болячек я долго у вас не протяну. Вот и посчитайте, сколько ущерба Родине вы нанесете своими действиями.
Капитан бил чекистов их же оружием. Не они одни радетели за Родину. И его слова сеяли в их душах страх. Власть у них, конечно, большая, но и на старуху бывает проруха. И никто не знает, как может повернуться дело. Ведь ГУЛАГ не предсказуем, никто не гарантирован от превращения в лагерную пыль. Так что разумнее поумерить свой служебный пыл.
Точку поставил майор. Он давно уже все прокачал, все понял. Встал, одернул гимнастерку и официальным тоном сказал, как доложил, печатая каждое слово:
- Да, товарищ капитан, мы не можем нанести ущерб нашей Родине. Вы поведете пароход, но следствие продолжится. И виновные будут наказаны, какими бы они хорошими специалистами не были.
Не ожидая ответа, не прощаясь, офицеры НКВД ушли. И капитан, заварив стакан крепкого чая, пил мелкими глотками, стараясь успокоится, настроиться на работу, на предстоящий отход и на массу других неотложных судовых дел.
Отшвартовались в восемнадцать. И почти пять часов капитан не покидал мостик, пока судно не оторвалось от берега. Потом подменил третьего помощника старпомом на десять минут и забрал у того из сейфа письмо к семье, часы и небольшую сумму денег. Это все, что он мог оставить родным. Да еще уверенность, что им не будет стыдно за отца.
Сегодня беда прошла стороной, задела чуть – чуть. Выдернула из экипажа одного человека. А сколько еще испытаний впереди, из которых проходы туманными проливами, шторма, ломающие пароход, когда по палубе ползут смертельные трещины – все это ничего, все это побеждаемо. Но не дай Бог попасть еще раз в последнюю ситуацию, где нет ничего святого, где человеческая жизнь не стоит абсолютно ничего.
Капитан не чувствовал себя героем. Просто на душе было спокойно. Он сделал все что смог, он поступил как ЧЕЛОВЕК. Отстоял ночную вахту за второго помощника и в пять утра, после горячей ванны, выпил стакан коньяка. Лег в постель, чувствуя себя страшно усталым, старым и почти больным. А ведь в мае ему исполнится всего сорок один год.
Зиму «Индигирка» простояла во Владивостоке, не было работы. Потом три месяца в Китае в ремонте и там же загрузились солью по рыбокомбинатам. А в начале сентября снова оказались в Магадане. Стоянка прошла спокойно. Те чекисты не появлялись, и слава Богу.
Капитан через политуправление порта узнал, где отбывает срок его штурман. Оказалось совсем недалеко, на прииске в нескольких десятках километров от Магадана. Договорился с машиной и отправил туда трех моряков с богатой продуктовой посылкой. Съездили, увиделись, передали. А третий помощник рассказал, как они на прииске спросили встречного мужика – Зэка, где найти Костю Федорова. Тот шарахнулся от них, испуганно бормоча:
- Какой Костя? Вы откуда, придурки, свалились? Это пахан наш, а вы Костя.
Капитан мерил шагами мостик, все ни как не мог успокоиться. С горечью думая, что творится в этом мире, если действительность сделала из хорошего парня, который в детстве занимался музыкой, учебой и спортом, пахана, в мире, диаметрально противоположном этому.
С уважением к своим читателям и подписчикам,
Виктор Бондарчук